Дети всегда правы - де Виган Дельфина

Чем больше Клара Руссель использовала новомодные средства для работы, тем больше ей хотелось исчезнуть.

Современное общество разделилось на два лагеря, и Клара принадлежала к упорствующим. Тем, кто отказывался, чтобы за ними следили, словно за бройлерными цыплятами, чтобы на них клеили этикетки, как на пакеты с макаронами. Тем, кто отказался, насколько это возможно, от всего, что может выдать информацию о вкусах, друзьях, расписании, деятельности. Тем, кто вышел из всех соцсетей и сообществ и предпочитал «Гуглу» книги и бумажные газеты. Отключенные. Этот непопулярный выбор завоевывал все больше последователей. Этим принципам было трудно следовать, но все верили в истину: лучшее — враг хорошего. Конечно, они не настолько наивны: сегодня невозможно пропасть с радаров окончательно. Хотя бы потому, что с коллегами приходится общаться в мессенджере, где якобы зашифрованные сообщения хранятся на серверах компании, которая продает данные, и любой более-менее удачливый хакер может к ним подобраться. Однако подтереть кое-какие следы, убрать из Сети хотя бы часть себя, перекрыть ненадолго поток личных данных — от этой битвы Клара так и не отказалась.

Клара, как могла, старалась сокращать свой карбоновый след: у нее не было машины, она ходила пешком либо ездила на велосипеде, не пользовалась тарой из пластика, не летала на самолетах, мясо ела только в гостях. В общем и целом, она потребляла мало, покупала одежду в секонд-хенде, сдавала в переработку или забирала все более-менее пригодные вещи, выброшенные другими людьми.

Мир «после», о котором все говорили в пандемию Covid-19, так и не наступил. Как высказался в то время один знаменитый писатель, мир остался прежним, и даже хуже: он закрыл глаза на собственную агонию.

В это обреченное время Клара пристально следила за международными движениями против климатических изменений и экологической катастрофы. Она даже участвовала в нескольких митингах и дебатах о возможных решениях местных ассамблей. Когда дело касалось важных вопросов, Клара поддерживала всеобщую мобилизацию горожан, от которых не требовалось идти на серьезные жертвы, однако была полностью не согласна с гражданской анархией. Во время этих собраний Клара признавалась, к удивлению многих, что служит в полиции: она не боялась ни критики, ни конфликтов.

Тома женился на судмедэксперте, у них родилось двое детей. Иногда он отправлял Кларе послания, написанные от руки на клочке бумаге. Эти хаотичные, беспорядочные слова прорывались сквозь время и пространство с одним неизменным началом: «Моя красавица Клара, как твои дела?»

У нее все хорошо. По крайней мере, она так отвечала. К тому же она и вправду не чувствовала никаких симптомов меланхолии или депрессии, хотя некоторое время назад узнала, что ее непреодолимо манят пропасти. Она прочувствовала это дважды: в первый раз на краю скал в Этрета, а второй — на балконе у жертвы преступления, чья квартира находилась на десятом этаже. Она представила, как падает, и уже не могла сказать, было ли это вызвано воспоминаниями из детства, желанием или зовом.

Кларе хотелось хотя бы раз «влюбиться по-настоящему» — ей нравилось это затертое выражение, которое она часто слышала от коллег. Но настоящая любовь требовала самозабвения, на которое Клара не была способна. Возможно, ей стоило разок прилечь на кушетку и покопаться в причинах, однако она предпочла твердо стоять на ногах, что бы ни случилось. Сколько Клара себя помнила, она всегда пребывала в этом напряжении, готовности сорваться с места — и даже подозрительности, — которые, казалось, вросли в ее тело. Она не могла не думать о том, что последует дальше: падение или предательство.

Клара, как никто другой, следовала девизу уголовного розыска, чьим символом с самого основания был репейник: «Подойдешь — уколет».

В две тысячи тридцать первом лето началось на шесть недель раньше: температура в мае побила все рекорды прошлого года. Клара едва не опоздала на брифинг. Ее шеф проводил собрание каждое утро в одно и то же время за чашечкой кофе, который считался лучшим во всем отделении и чье происхождение держалось в строжайшей тайне. В последние дни все было тихо, однако группа Клары только-только заходила в тот вечер на дежурство. До следующей недели им придется разгребать все завалы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

После утреннего собрания Клара едва успела добраться до кабинета, в котором работала теперь одна, как вдруг получила на часы сообщение из приемной: пришел ее десятичасовой посетитель. Завопила сирена: в служебном ежедневнике не было никаких встреч. Клара громко выругалась на новую программу, которая должна идентифицировать каждого человека, входящего в отделение уголовной полиции, а вместо этого врубает тревогу по поводу и без. За беспочвенную панику коллеги из отдела по борьбе с терроризмом обозвали программу «петушком». «Петушок» и вправду не отличался выдержкой и готов был вот-вот объявить чрезвычайное положение.

Клара села и произнесла несколько слов, чтобы разблокировать компьютер.

Встреча действительно не была запланирована. Поэтому программа восприняла посетителя за опасного чужака, преступника, к тому же система распознавания лиц не смогла идентифицировать гостя. К счастью, он не числился в полицейской базе данных. Через несколько секунд на экране высветилось лицо девушки с надписью: «НЕ ОПОЗНАНА». Заранее записанное сообщение просило немедленно назвать этого человека, угрожая в противном случае затрубить тревогу первого уровня. Клара сокрушенно вздохнула и позвонила оператору, прибегнув к старому проверенному приему: не надо вертолетов, я сейчас спущусь…

Ожидая лифт, Клара еще раз взглянула на лицо девушки, которое продолжало мигать на ее часах: она была уверена, что нигде раньше не видела ее, однако та все равно казалась ей знакомой.

Клара вошла в лифт и нажала на кнопку первого этажа.

Пока она спускалась, мозг лихорадочно перебирал картинки, бесповоротно убедив ее: под надзором двух камер в четвертом зале ожидания ровно на том же стуле, что и двенадцать лет назад, сидела Кимми Диоре.

* * *

Дни Мелани Кло всегда начинались одинаково, с подъема в 7:45. Перед тем как выпить свежевыжатый фруктовый сок — благодаря лучшей на рынке соковыжималке фирмы «Жюна», каждый год отправлявшей ей новую модель в обмен на лестный отзыв в одной из соцсетей, — Мелани открывала панорамные окна и любовалась морем. «Какой прекрасный вид», — поздравила она саму себя фразой, которую произносила вслух столь же регулярно, как «Мы живем в раю на земле». Мелани часами могла рассказывать о своем доме, возведенном на одном из холмов Санари, о шикарном цветущем саде, разбитом вокруг: уход за ним стоил целое состояние, но это была одна из самых любимых декораций ее фанатов.

Несколько лет назад они решили переехать из Шатене-Малабри. Чета расширила здание — домик в прованском стиле — по чертежам, разработанным Киллианом Кейсом, молодым архитектором, о котором трубили из каждого утюга после «Домов для звезд», одного из последних реалити-шоу о недвижимости, показанных по спутниковому телевидению.

В то время Мелани и Брюно участвовали в передаче вместе с десятком других знаменитостей, и телезрители наблюдали за этим приключением. Три серии о перевоплощении дома Диоре показывали после полудня по воскресеньям, и их рейтинги побили исторический рекорд. Конечно, Киллиан Кейс стал другом семейства, а Диоре уехали из парижского пригорода без тени сожаления. Слава и спровоцированный ею стресс стали невыносимы.

Не то чтобы их семья была менее известна на юге, однако они смогли свить «укромное гнездышко», как любила повторять Мелани в соцсетях, на своей земле, со своим садом, подальше от дурных нравов жителей комплекса «Синяя рыба», где все соседи как один вдруг настроились против них, распространяя слухи и небылицы. В то время о семье Диоре можно было услышать что угодно, и никто и не подумал их поддержать.