Записки партизана - Петр Игнатов

Да, всех не перечислить. Из каждых десяти партизан девять жили в тревоге: «Что там, в Краснодаре, с моей семьей?..»

Я посоветовался с комиссаром и с Сафроновым, у которого тоже оставались в Краснодаре дети, и мы решили отправить туда связных.

Но без пропусков в Краснодар пройти никто не мог. Пропуска же должны были быть с печатью и подписью станичного атамана. Атаман жил на далеких Мианцеровских хуторах…

Мы долго думали, как добыть эти пропуска, прикидывали так и этак и ничего придумать не могли.

Случайно, прибежав навестить мать, Геня познакомился в ее «госпитале» с молодым пареньком, партизаном соседнего отряда: он был тяжело ранен, Елена Ивановна спасла ему жизнь, и он теперь души в ней не чаял.

Ребята разговорились. Оказалось, парень был родом из Мианцеровских хуторов, на хуторах жил его дед, старый кузнец Супрун, и парень не знал, как передать деду весточку о себе.

Геня прибежал ко мне с сияющими глазами.

— Папа, я достану пропуска, настоящие — с печатью и подписью атамана!

И Геня рассказал мне свой план…

На другой день в сумерки Геня пришел к деду Супруну. Старый кузнец встретил его сурово.

— Зачем к ночи пожаловал, казак? Сознавайся, кем подослан?

Геня передал ему привет от внука: рассказал, что тот жив, что вчера уже начал ходить и дней через десять думает сам проведать деда.

Старика будто подменили: от радости он не знал, куда усадить Геню. Будучи от природы человеком замкнутым и молчаливым, здесь Супрун засыпал гостя вопросами. Ему нужно было узнать все сразу: и зачем немцы врут, будто взяли Москву, и долго ли еще будут катюги хозяиновать на Кубани, и какая сила у партизан — выдюжат ли против врага?

Они проговорили всю ночь, до вторых петухов.

Рано утром, когда первые дымки показались над трубами хат, по хутору медленно шел дед Супрун. Он заходил из хаты в хату, не минуя никого из своих старых товарищей, таких же, как он, седобородых казаков. Не спеша, обстоятельно говорил с каждым и шел дальше. Внимательно слушали старики деда: был кузнец самым почетным казаком на хуторах и уж если говорил слово, то каждый знал — слово это не зряшное.

После обеда к канцелярии атамана потянулись старики. Первым вошел к атаману кузнец.

— Месяц назад ты говорил, атаман, что немцы приказывают везти в Краснодар продукты на базар. Тогда боязно нам было, не знали, что к чему. А теперь поговорили мы меж собою и решили съездить в город кой-что продать. Так уж будь добр — выдай нам пропуска и удостоверения напиши, что мы с хуторов, чтобы все было по закону…

Атаман воспрянул духом: уж если сам дед Супрун, этот своенравный, упрямый старик, собрался ехать в Краснодар, то за ним потянется весь хутор.

Атаман начал подписывать пропуска.

На следующий день старики честь-честью выехали в Краснодар… Но у второго перекрестка они заворачивали своих коней к хате бригадира полевого стана. Хата стояла в такой гуще фруктовых деревьев, что ее и видно не было.

Там стариков ждал кузнец. Они отдавали ему атамановы пропуска и удостоверения.

— Получай, Супрун. Только на какого батька лысого понадобились тебе эти окаянные бумажки?

— Вот что, казаки. Вы знаете меня не один десяток лет и можете поверить на слово: на хорошее, святое дело пойдут эти бумажки. А на какое такое дело — разъяснить пока не могу. И не потому, что не верю вам, а потому, что сказано еще нашими дедами: «кто молчит, тот двух научит». И вы знай свое — молчите. Перебудьте здесь денька два-три — и по домам. Были, дескать, в городе, базаровали и — точка. Ну, а продукты… продукты нашим партизанам подарим. Как ваша думка на этот счет, станичники?..

Через день Геня принес мне десять пропусков. А к Мианцеровским хуторам я отправил лошадей за подарками, собранными дедом Супруном.

* * *

Перед станицей Дербенткой грядами тянутся невысокие горки. Здесь, на очищенных от кустов полянах, ровными рядами росла кукуруза. За ней тянулись густые виноградники. А за виноградниками — остатки деревянных вышек Калужских нефтяных промыслов.

Промыслы не работали. Но агентурщики Евгения донесли, что громадный бак и земляные амбары, замаскированные зеленью, полны нефтью. Евгений принялся за разработку плана диверсии: с боем прорваться к промыслам было невозможно — немцы выдвинули свои передовые караулы далеко к горам, нефтяные хранилища были огорожены проволокой, в дзотах стояли тяжелые пулеметы и легкая полевая артиллерия.

Было бы самым простым сообщить координаты амбаров и бака нашей авиации. Но на ближайшем участке фронта шли в эти дни горячие бои — через передовую линию не пробраться.

Евгений решил, что нам надо действовать самостоятельно. В тихий вечерний час, когда наши слушали радио, он подозвал к себе Марию Янукевич. Они сели вдвоем под чинарой. Но через минуту Мария вскочила как ужаленная.

Я наблюдал за ними издали. Все шло, как обычно: по своевольному характеру своему Мария сначала отвергает предложение — потому и вскочила; затем берет перевес непреклонный характер Евгения — и вот он усадил Муру на место: положил ей руку на плечо, с тихой улыбкой убеждает ее долго и спокойно; наконец наступила третья стадия — Мария приняла предложение, теперь она увлечена им, взмахивает руками, говорит быстро, смеется.

Вдвоем они подошли ко мне. Евгений сказал:

— Товарищ командир отряда, разрешите Марии Янукевич отправиться к Дербентке на выполнение задания…

Она с детства говорила по-немецки, как по-русски: окончила в Риге немецкую школу. К тому же в Дербентке у Муры нашлись «родственники». Недавно она познакомилась с Анной Васильевной, женой партизана из отряда «Игл», работавшей на промыслах. У Анны Васильевны была падчерица; последние годы она почти безвыездно жила в Краснодаре, лишь изредка, да и то на короткое время, приезжая проведать отца в Дербентку. Мура чем-то напоминала эту девушку — овалом лица, голосом, фигурой, и теперь в Дербентке она легко сошла за падчерицу Анны Васильевны.

Мура устроилась переводчицей в группе женщин, работавших на очистке земляных амбаров, и быстро вошла в доверие к немцам: она была исполнительной и аккуратной, ласково улыбалась господину лейтенанту и почти каждое утро приносила на промыслы корзины сочного винограда и угощала немецких автоматчиков.

Так продолжалось несколько дней, пока Мура не выведала, что со дня на день немцы начнут вывозить нефть из амбаров.

Через агентурщиков она дала знать Евгению: пора действовать.

Литвинов и Ветлугин принялись срочно изготовлять кислотные мины. Ночь напролет сидели они вдвоем, рассчитывали, мастерили, спорили. Через день Павлик принес маленькие ящички на квартиру Анны Васильевны. А Мура уже горячо уговаривала немецкого лейтенанта, что следовало бы завтра же организовать сбор винограда: ее мачеха научит солдат приготовлять вкусное молодое вино, да и виноград начинает уже перезревать…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});