Золушки из трактира на площади - Лесса Каури

Ведьма задумчиво высыпала монеты, сложила из них цветочек – кругляш в серединку, другие вкруг.

– Ты пойдешь в подпольную лавку некромантов и купишь руку мертвеца, смелешь его ногти, заваришь кипятком из святого источника, что находится в Гаракене, добавишь пару ложек месячной крови и выпьешь? – уточнила она, испытующе посмотрев на Бруни.

К горлу Матушки подступала тошнота. К концу монолога госпожи Поползень Бруни была уже оттенка пресловутого салатового платья, но тем не менее отчаянно кивнула.

Ведьма невесело хмыкнула, сгребла золотые обратно в кошель, подвинула его к девушке.

– Моя специализация, девонька, – сообщила она, – любовное ведовство: привороты, отвороты, зелья для мужской силы или от женской бездетности. Такое сильное колдовство я, даже если бы хотела, не осилю.

– Но ты же только что сказала…

– Чушь сказала! – отрезала та. – Ни больше, ни меньше. Так что забирай золото и иди домой. Ежели надо будет приворожить какого-нибудь красавца или с беременностью помочь – приходи, приму.

Бруни кивнула, страшась заговорить и сорваться на бабий вой.

– Постой, – окликнула госпожа Поползень, когда посетительница уже взялась за дверную ручку, – не припомню ни одной ведьмы в Вишенроге или окрестностях, что смогла бы тебе помочь. Обратись к магам! Вдруг они помогут? Только ищи не ниже магистра Ордена!

Матушка вышла из каморки, прошла через комнату, не останавливаясь, на улицу. Ванилька подхватила юбки и поспешила за ней.

Уголек, сидящая у камина, проводила их глазами, похожими на куски янтаря, и принялась вылизывать наглаженный гостьей животик.

* * *

Донатан их до дома не довел, поскольку был перехвачен стихией. Ураган носил имя Клозильда Мипидо.

В преддверии завтрашнего художественного сеанса матроне не спалось: сиделось у окна, смотрелось на убывающую луну и печалилось. Когда зоркий глаз Тучи Клози узрел компанию, направляющуюся к трактиру, она поспешила на улицу, радуясь тому, что может поговорить с кем-нибудь о намечающейся шедевре. Время далеко за полночь ее не смутило. Ликуя так, что половина квартала плотнее запахивалась в одеяло и поминала тапочки Богини, Клозильда затащила подруг к себе, выставила на стол бутыль крыжовниковой настойки, присланной ее матушкой из провинции, тарелку с хлебом, сыром и кровяной колбасой и принялась обсуждать грядущий день, вовсе не заботясь о том, что в разговоре участвует одна лишь Ванилла.

Бруни сидела молча, дежурно улыбалась и кивала. Румянец на ее щеки вернулся только с пятой стопки настойки, а с шестой появился явный интерес к напитку. Ванилла, никогда ранее не замечавшая за подругой тягу к спиртному, с ужасом следила, как убывает ароматная жидкость в бутыли, но вмешиваться не решалась.

– А что вы, девоньки, думаете о мастере Висту? – уже в сотый раз спрашивала Клозильда, мечтательно наматывая на запястье круг колбасы. – С виду-то он неприметный такой, однако ж в искуйстве понимает! Была я давеча у него в гостях…

– Неужели? – изумилась Ванилла.

– Могу! – уверила ее Клози. – Я девушка свободных нравов, но строгого поведения! И потом, мы с ним разговаривали о картинах. У него весь жилой этаж в натюрморах и пизажах! А еще есть портреты матушки и батюшки. Я, как глянула, прямо захолодела вся – ну словно живые, Пресветлой клянусь! И вот, значит, налил мне мастер Висту…

– Пива! – неожиданно ахнула кулаком по столу Матушка.

– Морсу! – оскорбилась Мипидо. – Поставил блюдо с твоими, Бруни, булочками, и – верите, девы? – мы с ним весь вечер проговорили об искуйстве! У меня потом даже типун на языке выскочил, а у него…

– …на другом месте! – закатилась Ванилла. – Ой не могу! Ой Пресвятые тапочки, держите меня…

Вслед за ней засмеялась и Бруни. Ей было жарко и смешно, смешно и жарко.

Когда жидкости в бутыли осталось меньше трети, Ванилла с ужасом схватилась за щеки:

– Клози, что же мы делаем! Мы же портим будущую шедевру!

– Почему это? – с подозрением посмотрела та.

– Потому что у вас завтра опухнут глаза и щеки! А Пресветлая – лицом светла, словно луна, недаром ее зовут Луноликая богиня!

– У луны на щеках пятна! – пьяно хихикнула Бруни. – Будто она оспой переболела!

– Так с луны никто нашу Индари рисовать и не собирается! – возмутилась Ванилла. – Клози, где у вас ведро и студеная водица?

– Э-э… Зачем? – заинтересовалась матрона, подливая подругам настойки.

– Будем изображать нежный цвет лица! – важно пояснила Старшая Королевская Булочница. – И предупреждать отеки. Укроп есть?

– В погребе, в корзине!

– Вы меня, Клозильда, проводите, в погреб-то! – попросила Ванилла, вставая и покачиваясь. – А то я у вас в гостях впервые, могу куда-нибудь не туда забрести. Здание гильдии – оно вон какое огромадное!

– Чай, меньше дворца будет! – проворчала Клозильда и с расстройством посмотрела на свою не выпитую стопку. – И вообще, чего это вы, девы, ко мне на «вы», будто я знатная сайра какая? В одном квартале живем! Пошли, Ванилька Рю Мю… Дю Рю… Мем Дю… Тьфу ты! Ну и фамилие!

– Я с вами! – подскочила Бруни.

Голова у нее закружилась, и она рухнула обратно на стул, едва его не обрушив.

– О-о, подруга! Сиди, сторожи харчи, – засмеялась Ванилла. – Мы быстро! Только за укропом и обратно.

Поддерживая и подталкивая друг друга, обе вышли. Бруни, проводив их взглядом, медленно выцедила напиток и принялась задумчиво жевать колбасу. На душе было сонно, будто задремала она, горемычная, на борту светлой и легкой яхты Кая, несущейся по волнам в неизведанное. И морем пахло так славно – мокрым песком, водорослями, солью, свежим ветром. И паруса хлопали над головой, словно дети великанов играли в ладушки. И сама Луноликая Индари накрывала страдалицу мягкой пелериной и пела колыбельную…

В дверь постучали. Матушка осознала это не сразу, а через какое-то время, когда стук стал оглушительным. Подруги не возвращались. Видимо, обе заблудились в коридорах дома Гильдии прачек.

Покачиваясь и хватаясь за мебель, Бруни добралась до двери и отодвинула засов. Ей даже в голову не пришло спросить, кто там.

– Батюшки, – глухо удивилась фигура в плаще с капюшоном. – Матушка Бруни, ты ли это?

Бруни неторопливо оглядела себя. Если честно, в истинности этого она сомневалась.

Из темного коридора наконец-то послышались голоса. Мощное контральто Мипидо распевало один из гимнов, повествующих о несчастной любви Богини, преданной Аркаешем. Звук, разносимый по зданию, походил на вой ураганного ветра в драконьей утробе.

– Пресвятые тапочки! – пробормотал гость, невольно пятясь назад.

Туча Клози, с лицом ярко-зеленого цвета и красными, торчащими во все стороны волосами, выступила из темноты на порог кухни. Глаза ее свирепо вращались в орбитах в поисках заветной стопки.