Золушки из трактира на площади - Лесса Каури

– Почему из головы? – удивился гончар. – С натуры буду рисовать.

Матушка представила Тучу Клози в образе Пресветлой и даже слегка улыбнулась… Сердце болело невыносимо. Скорей бы ночная тьма накрыла землю, а одеяло – ее, Матушки, горе!

– Кто же будет Богиней? – спросила Ровенна и сама же себе ответила: – Никак, матрона Мипидо?

Висту с достоинством кивнул.

– А Аркаеш, – уточнила старшая Гретель, расплываясь в улыбке, – вы сами? Насколько я помню, в детской книжице, что мамка читала нам с сеструхой, хитроумный демон явился Богине под видом привлекательного брюнета и умасливал ее сладкими речами, пока она не уснула. Сейчас-то я представляю, что это были за речи, а тогда мамка говорила, будто он ей сказки рассказывал до рассвета.

Висту коротко вздохнул.

– С демоном у меня проблема! Пока не нашел никого подходящего!

– Когда желаете приступить? – спросила Бруни.

– Прямо завтра, Матушка… Если вы не против! Деньги, – он положил на стол полновесный кошель, – плачу сразу. Только надобно, чтобы было заперто. Образ Пресветлой предполагает некоторую… легкомысленность нарядов. Я бы не хотел смущать Клози…

– Прекрасно знает ваша Клози легенду о похищении тапочек, – заметила Ровенна, кусая губы, чтобы не расхохотаться, – а значит, и об одежке, точнее ее отсутствии, представление имеет!

Бруни сгребла кошель и ощутила, что на душе стало легче от появления двух свободных дней, которые она собиралась посвятить размышлениям, как жить дальше. Она оставит трактир, а сама отправится на побережье или на вересковые холмы, что клонят пушистые головы на запад от Вишенрога.

– Во сколько вас ждать, мастер?

– К открытию. Мне нужно будет все подготовить до того, как придет прекрасная Клозильда!

На том и порешили. Бруни сообщила сестрам Гретель, что завтра трактир на них, Пипу – что у него выходной, при условии приготовления каких-нибудь изысков для художника и его модели, которые наверняка оголодают в процессе сотворения шедевры. Веся отпустила с вечера и на целый день. Нечего парнишке вертеться под ногами мастера, пользующего обнаженную натуру!

Выходя, мастер Вистун столкнулся с Мархом Тумсоном, мужем Персианы. Тот, в высоких сапогах для верховой езды, обтягивающих штанах и распахнутой на груди рубашке, открывающей могучую грудь в капельках пота, был диво как хорош.

– Дай напиться, Бруни, – попросил он, навалившись на стойку.

– Ты что тут делаешь? – удивилась та, наливая ему холодного морса в пузатую кружку.

– Цветочек ищу! – Марх вылил в себя морс и вновь подвинул кружку Матушке, не замечая, как маленький Висту, передумавший уходить, бочком-бочком, будто краб, подбирается ближе, поедая глазами литые ягодицы конюшего.

– Персиану, что ли? – подал голос из кухни Пип. – Так ее тут не было.

– Если бы Персиану! – пробурчал Тумсон. – Давеча пришел этот скотина и увел с хозяйской конюшни лучшую племенную кобылу по кличке Цветочек! Я по их следам с самого утра иду, видит Пресветлая, плюну на это дело! Пусть брюхатая ходит. Чай, не от простого жеребца понесет.

– Это кто брюхатая? – заинтересовалась, остановившись рядом, Виеленна. – И кто у нас жеребец?

Марх неожиданно посмотрел на Висту. Тот быстро отвел взгляд, но Тумсон успел заметить, как гончар ощупывает глазами его мужественную фигуру.

– Петр Снежный, – пояснил Марх, – заявился в конюшню моего господина аккурат на рассвете. Как щеколду сдвинул, ума не приложу… – конюший покосился на Висту и на всякий случай отодвинулся подальше, – не иначе зубами, собака сивая! Вывел из стойла Цветочек, и только их и видели. Вот правду говорят люди: назови хозяина – и я скажу, какой характер у его лошади!

– Встаньте, пожалуйста! – вдруг сказал Висту, лихорадочно блестя глазами.

Марх почесал в затылке и с искренней заботой поинтересовался:

– Что с вами, мастер Вистун? Вы нынче будто сам не свой.

Начиная догадываться, в чем дело, Бруни пожала плечами и ушла на кухню, не забыв подлить обоим морсу и выставить тарелку с сухариками. За ее спиной брякнул о стойку золотой, положенный Висту. Аргумент Марху понравился, потому он поднялся с табурета…

* * *

Матушка собиралась запирать входные двери, как вдруг услышала торопливые шаги. В трактир зашла Ванилла, скинула капюшон, покрытый капельками мороси, расстегнула застежку плаща. Спросила:

– Где Весь?

– Ушел в ночное, – коротко ответила Бруни.

Заперла двери и пошла на кухню. Не хотелось ни с кем говорить, но не выгонишь же в осеннюю стылость лучшую подругу, выбравшую вместо ложа, согретого страстью любимого, спасение твоей души.

– Молока горячего с медом и корицей сделать тебе? – не оборачиваясь от плиты, предложила она.

– Не нужно мне твое молоко, Брунька! – неожиданно огрызнулась та. – Иди сюда и давай думать, как тебя из беды вызволить!

Матушкины пальцы на миг до боли сжали кромку стола. Она медленно повернулась к подруге и сказала холоднее, чем хотела бы:

– Никакой беды нет, Ванилла. Принц так принц. Проклятый так проклятый. Видишь ли, в чем дело, мне все равно!

– Ох, – вздохнула та, прижав руку к груди, будто рану ножевую закрыла, – значит, я не ошиблась утром, когда подумала, что ты его любишь…

– Не ошиблась, – ровным голосом подтвердила Матушка.

– Ты хоть знаешь, что это значит – пожизненный венец безбрачия от могущественной ведьмы? – сдавленно спросила Ванилла. – Я тут поспрошала у знающих людей. Любиться вы сможете сколь угодно, только вот Пресветлая брак ваш не благословит, дети, что появятся от этой связи, будут нести отцовское проклятие из поколения в поколение, а того, кто решится судьбе наперекор ступить и пожениться, ждет сама Смерть!

– Погибнем оба? – деловито уточнила Бруни, пытаясь не разреветься.

Подруга развела руками.

– Никому то не ведомо! Один из двоих гибнет всегда. А иногда и оба!

Матушка молчала. Горло перехватило судорогой, не дающей вымолвить ни слова.

Ванилла ждала, но было видно, с каким огромным трудом дается ожидание ее деятельной натуре. Она то пальцами стучала по столешнице, то болтала ногами, то вздыхала, будто корова в хлеву.

Бруни поднялась в свою комнату, вытащила из тайника мешочек с несколькими золотыми, которые хранила дома на всякий случай, спустилась вниз, сняла с гвоздя плащ с меховой оторочкой.

– Проводи меня к тому, кто рассказал это! – попросила она. – Я хочу услышать сама.

Подруга покусала губы.

– Поздно уже, – с сомнением сказала она. – А путь неблизкий, почти на границе квартала Белокостных она живет…

– Кто – она?

– Госпожа Поползень… Так ее называют. А настоящего имени никто не знает, даже Дрюня мой.