ВЕЛИКИЙ ПАТЕРИК. Сокровищница духовной мудрости преподобных отцов Церкви. Том I. Главы I-X. - А. В. Марков

говорила: «Нам, принявшим монашеские обеты, следует сохранять совершеннейшее целомудрие. И у мiрских людей вроде бы соблюдается целомудрие, но при этом есть и нецеломудрие, так как мiряне грешат всеми другими чувствами: они позволяют себе нескромные взгляды и бесстыдный смех».

95. Она же сказала: «Как яд, попавший в человека от укуса ядовитых змей, можно уничтожить лишь другими, более сильными ядами, так и лукавые помыслы изгоняются только молитвой и постом».

96. Еще сказала: «Пусть тебя не прельщают наслаждения мiрских богачей, и не думай, что оно идет им на пользу. Они ищут себе лучших поваров, а ты через пост даже простую пищу делаешь более вкусной, чем их дорогие блюда. Как сказано в Писании: „Сытая душа попирает и сот“.[212] Не насыщайся хлебом – и не захочешь вина».

97. Авва Тифой сказал: «Странничество состоит в том, что человек становится господином своих уст».

98. Один брат спросил авву Тифоя: «Как оградить свое сердце от помыслов?» Старец ответил ему: «Как нам оградить свое сердце, когда наши уста и чрево всегда открыты?»

99. Авва Иперехий сказал: «Как лев страшен для диких ослов, так и искусный монах грозен для похотливых помыслов».

100. Он же сказал: «Пост – это узда для монаха, удерживающая его от греха. Кто ослабит эту узду, тот станет конем женонеистовым».[213]

101. Еще сказал: «Кто не может сдержать язык в час гнева, тот никогда не сможет сдержать его».

102. Опять сказал: «Лучше есть мясо и пить вино, чем наговорами поедать плоть братий».

103. Снова сказал: «Некогда змий льстивыми речами изверг Еву из рая.[214] Тот, кто наговаривает на ближнего, подобен этому змию, потому что этим он и душу слушающего губит и свою душу не спасает».

104. Он же сказал: «Тело монаха, иссохнув от поста, как веревкой, извлекает душу из пучины страстей. Пост иссушает желание припасть к источникам наслаждений».

105. Авва Иперехий сказал еще: «Целомудренный монах и на земле будет почитаем, и на небесах увенчается пред Всевышним».

106. Опять сказал: «Да не исходит из твоих уст слово лукавое, потому что на виноградной лозе не бывает шипов».

107. Один человек по имени Филором был весьма искусным монахом. Он отрекся от мiра во дни нечестивого императора Юлиана,[215] с которым говорил дерзновенно, укоряя его и изобличая его безумие. Император предал его на жестокие мучения, но Филором все переносил с благодарением. Однако даже этому благородному человеку пришлось потом выдержать брань блуда и чревоугодия. Поэтому он носил вериги, жил в затворе, воздерживался от пшеничного хлеба и вообще от всего, что готовится на огне. Так он подвизался восемнадцать лет и победил диавола. Этот блаженный рассказывал, что тридцать два года он совершенно не притрагивался к плодам. «И когда, – говорил он, – на меня однажды напал сильный страх, так что я даже днем стал всего бояться, я запер себя в склепе на шесть лет, и так победил демона, наводившего на меня страх».

108. Жили по соседству два брата. Один из них принимал все, что ему давали, будь то деньги или хлеб, и тайно подкладывал их к вещам соседа. Тот ничего об этом не знал и лишь удивлялся, почему у него прибавляется собственности. Однажды он нечаянно застал соседа у себя в келии, когда тот принес какие-то вещи и сказал ему: «Этими плотскими вещами ты лишил меня духовных». И простил его лишь после того, как тот пообещал никогда больше ничего ему не приносить.

109. О некоем старце из Келлий рассказывали, что он жил в затворе и не выходил даже в церковь. Однажды его брат по плоти, который жил в другой келии, заболел и послал к старцу, чтобы увидеться с ним прежде своего исхода. Старец ответил: «Не могу прийти, потому что ты мой брат по плоти». Тот еще раз послал к нему сказать: «Приди хотя бы ночью, чтобы мне увидеть тебя». Но брат ответил: «Не могу. Если приду, то мое сердце не будет чистым пред Богом». Так брат и умер, и они не увиделись друг с другом.

110. Некий епископ имел обычай каждый год навещать скитских отцов. Один брат, встретив его, пригласил в свою келию и, поставив перед ним хлеб и соль, сказал: «Прости меня, владыко, что нечего больше тебе предложить». Епископ ответил: «Когда я приду на следующий год, пусть у тебя не будет и соли».

111. Брат рассказывал, что однажды в Лавре Египетской обсуждали какое-то дело. Говорили все, и старшие и младшие, молчал лишь один монах. Когда все разошлись, брат спросил его: «Почему ты ничего не сказал?» Вынужденный таким образом нарушить молчание, тот ответил: «Прости меня, но я сказал своему помыслу: „Если заговорит подстилка, на которой ты сидишь, то говори и ты. Поэтому я ничего и не сказал“».

112. Однажды братия совершали трапезу при церкви Келлий на праздник Пасхи и предложили одному брату чашу вина. Он же сказал им: «Простите меня, отцы. В прошлом году вы предложили мне такую же чашу, я выпил ее и потом долго скорбел».

113. Некий старец с одним братом отправились в Скит. Придя туда, старец, прежде чем расстаться, предложил брату разделить с ним трапезу, и они вместе поели. Это было воскресенье. Спустя неделю, в субботу утром старец пришел к брату и спросил: «Не проголодался ли ты, брат, с тех пор, как мы поели вместе?» Тот ответил: «Нет, я принимаю пищу каждый день и не испытываю голода». Тогда старец сказал ему: «А я, чадо, голоден, потому что ничего еще не ел после нашей совместной трапезы». Услышав это, брат пришел в сокрушение и получил большую пользу от слов старца.

114. Старец сказал: «Двадцать лет я борюсь с помыслом, препятствующим мне одинаково относиться ко всем людям».

115. Однажды в Скиту был праздник, и одному старцу предложили чашу с вином. Тот отказался со словами: «Уберите от меня эту смерть». Увидев это, и остальные братия тоже отказались от вина.

116. Один брат по утрам испытывал сильный голод, но боролся с помыслом, чтобы ничего не есть, по крайней мере, до третьего часа. Когда же наступал третий час, тогда он заставлял себя ждать до шестого часа. По наступлении шестого часа он размачивал хлебцы, садился есть, но тут же вновь вставал и говорил: «Подождем до девятого часа». Когда же наступал девятый час [216] и он вставал на молитву, он видел, как бесовское наваждение,