Слова сияния - Брендон Сандерсон

— Ну что? — спросила Венли в ритме любопытства.

— Мы победили, — сказала Эшонай, прислонившись спиной к стене, и сложила руки, звякнув Доспехами Осколков. — Гемсердце наше. У нас по-прежнему будет пища.

— Хорошо, — ответила Венли. — А твой человек?

— Далинар Холин. Он не участвовал в битве.

— Он не станет встречаться с тобой снова, — сказала Венли. — В прошлый раз ты чуть его не убила.

Сказав это в ритме веселья, она встала и взяла лист бумаги — они делали ее из сушеной мякоти камнепочки после сбора урожая — и протянула его своему партнеру. Тот посмотрел на лист, кивнул и начал делать у себя заметки.

Для изготовления бумаги требовались драгоценное время и ресурсы, но Венли настаивала на том, что результат стоил затраченных усилий. Лучше бы она оказалась права.

Венли оценивающе посмотрела на Эшонай. У нее были проницательные глаза — прозрачные и темные, как у всех слушающих. Всегда казалось, что Венли скрывает в их глубине тайные знания. При хорошем освещении они приобретали фиолетовый оттенок.

— Что бы ты сделала, сестра? — спросила Венли. — Если бы ты и Холин попробовали хотя бы немного поговорить, прежде чем начать сражаться друг с другом?

— Я бы заключила мир.

— Мы убили его брата. Мы зарезали короля Гавилара в ту ночь, когда он пригласил нас в свой дом. Алети не забудут и не простят такое.

Эшонай опустила руки и сжала кулак в бронированной перчатке. Та ночь. Отчаянный план, реализованный ею и пятью другими. Она участвовала в нем, несмотря на юность, благодаря своему знанию людей. Все голосовали одинаково.

Убить человека. Уничтожить его и вместе с ним риск катастрофы. Ибо, если бы он остался жить и делать то, о чем говорил им той ночью, они бы все потеряли. Те, кто принял с ней то решение, теперь мертвы.

— Я открыла секрет штормовой формы, — сказала Венли.

— Что?! — Эшонай выпрямилась. — Ты должна была работать над формами, которые могут помочь. Формы для дипломатов или для ученых.

— Эти формы не спасут нас, — ответила Венли с весельем. — Если мы хотим иметь дело с людьми, нам нужна древняя сила.

— Венли, — воскликнула Эшонай, схватив сестру за руку. — Наши боги!

Венли не дрогнула.

— У людей появились волноплеты.

— Не факт. Это мог быть Клинок Чести.

— Ты сражалась с ним. Разве Клинок Чести поразил тебя, ранил в ногу, сделал хромой?

— Я... — Ее нога болела.

— Мы не знаем, какие из песен правдивы, — произнесла Венли.

Хотя сестра Эшонай говорила в ритме решимости, ее голос прозвучал утомленно, и она привлекла спренов усталости. Они пришли со звуком ветра, влетели через окна и двери полупрозрачным паром, стали сильнее, более видимыми и закрутились вокруг ее головы как струйки дыма.

«Моя бедная сестра. Она работает так же усердно, как солдаты».

— Если волноплеты вернулись, — продолжила Венли, — мы должны стремиться к чему-то значимому, чему-то, что сможет обеспечить нашу свободу. К формам силы, Эшонай...

Венли взглянула на ладонь сестры, все еще покоящуюся на ее руке.

— Хотя бы сядь и послушай. И прекрати нависать как гора.

Эшонай убрала пальцы, но не села. Вес Доспехов Осколков сломал бы стул. Она наклонилась вперед, изучая стол, заваленный бумагами.

Венли сама изобрела письменность. Они позаимствовали эту идею у людей — запоминать песни хорошо, но не идеально даже при наличии направляющих ритмов. Информация, хранящаяся на страницах, была более практичной, особенно для исследований.

Эшонай выучилась грамоте, но чтение до сих пор давалось тяжело. У нее не оставалось времени для практики.

— Итак... штормовая форма? — произнесла Эшонай.

— Достаточное количество слушающих в этой форме, — сказала Венли, — сможет управлять сверхштормом или даже вызывать его.

— Я помню песню, рассказывающую о штормовой форме, — ответила Эшонай. — Подобным занимались боги.

— Большинство форм связано с ними в любом случае, — возразила Венли.— Можем ли мы на самом деле доверять точности слов, которые впервые спели так давно? Когда запоминали те песни, наш народ находился в основном в вялой форме.

Форма низкого интеллекта, малых способностей. Теперь они использовали ее, чтобы шпионить за людьми. Когда-то эта и партнерская формы были единственными, которые знал ее народ.

Демид перебрал несколько страниц, сдвинув стопку.

— Венли права, Эшонай. Это риск, который мы должны принять.

— Мы могли бы договориться с алети, — ответила Эшонай.

— С какой целью? — сказала Венли, снова в ритме скептицизма. Спрены усталости наконец исчезали, улетая прочь на поиск более свежего источника эмоций. — Эшонай, ты все время говоришь, что хочешь вести переговоры. Я думаю, все потому, что ты увлечена людьми. Думаешь, они позволят тебе свободно жить среди них? Своим видом ты всегда будешь напоминать им раба, к тому же непокорного.

— Века назад, — проговорил Демид, — мы сбежали от наших богов и от людей. Наши предки оставили цивилизацию, власть и могущество, чтобы обеспечить себе свободу. Я бы не отказался от нее, Эшонай. Штормовая форма. С ней мы сможем уничтожить армию алети.

— Без них, — подхватила Венли, — ты сможешь вернуться к исследованиям. Никакой ответственности — ты будешь путешествовать, составлять карты, открывать новые места, которые никто не видел прежде.

— То, чего хочу я, не имеет значения, — ответила Эшонай в ритме порицания, — пока мы все рискуем быть уничтоженными.

Она посмотрела на пятнышки на бумаге — записанные песни. Песни без музыки, как есть. Их обнаженные души.

Могло ли спасение слушающих в самом деле заключаться в чем-то, настолько ужасном? Венли и ее команда провели пять лет, записывая все песни, изучая нюансы, рассказанные стариками, запечатлевая их на этих страницах. Через сотрудничество, изучение и глубокие размышления они открыли ловкую форму.

— Это единственный путь, — сказала Венли в ритме мира. — Мы вынесем вопрос на Совет пяти, Эшонай. Ты должна быть на нашей стороне.

— Я... я подумаю.

ИНТЕРЛЮДИЯ 2. Им

Им старательно обтачивал бок маленького деревянного чурбана. Он поднес его к светящейся сфере рядом с верстаком, зажав в пальцах оправу очков и держа их ближе к глазам.

Такое восхитительное изобретение — очки. Жить — значило быть фрагментом космера[9] и, следовательно, познавать его на опыте. Как он мог правильно познавать, если бы не мог видеть? Азианин, который первым создал это устройство, давно умер, и Им внес предложение считать его одним из Заслуженных Умерших.

Мастер опустил кусок дерева и продолжил обрезать его, тщательно выстругивая изгиб спереди. Некоторые его коллеги покупали у столяров готовые деревянные заготовки, на которых башмачник выкраивает обувь, но Им научился делать собственные. Это был старый способ, так делали веками. Если что-то столь долго делалось одним способом, то наверняка на то имелась веская причина.

За его спиной прятались в тенях углы лавки. Десятки башмаков выглядывали, как носы угрей из своих нор. Там стояли пробные башмаки, используемые для определения размера, стиля и выбора материала, чтобы Им мог конструировать превосходную обувь, подходящую ноге и характеру человека. Подгонка могла занять некоторое время, если делать ее хорошенько.

Справа от него в полумраке что-то зашевелилось. Им посмотрел туда, но не изменил позы. В последнее время спрен приходил все чаще — пятно света, как от осколка хрусталя, зависшего в солнечном луче. Но башмачник не знал, что это за спрен, и прежде не видел ничего похожего.

Спрен перемещался по поверхности верстака, подкрадываясь ближе. Когда он остановился, свет пополз от него вверх, словно маленькие вьющиеся стебли начали прорастать из своих убежищ. Когда спрен зашевелился снова, они втянулись обратно.

Им вернулся к резьбе.

— С помощью этого можно будет сделать башмак.

Только скрежет ножа по дереву нарушал тишину вечерней лавки.

— Ба-башмак?.. — переспросил голос. Он нежно звенел колокольчиками, словно говорила молодая женщина.

— Да, друг мой, — ответил Им. — Башмак для малышей. В последнее время мне нужно таких все больше и больше.

— Башмак, — повторил спрен. — Для ма-малышей. Маленьких людей.

Им смахнул с верстака стружки, чтобы затем подмести их, и положил последнюю из них перед спреном. Тот отпрянул, похожий на отражение в зеркале, — прозрачный, почти как блик света.

Им отдернул руку и подождал. Спрен медленно двинулся вперед — робко, как крэмлинг, выползающий из трещины после шторма. Когда он остановился, из него крошечными ростками поднялся свет. Такое странное зрелище.

— Ты интересный опыт, друг мой, — сказал Им, когда световой блик стал прежним. — В котором я имею честь участвовать.