Нулевой том (сборник) - Андрей Битов

– Неужели? – ледяным голосом сказала Люся.

После этого они уж и вовсе молчали. И Кирюха снова чувствовал, что он в тягость, что все это ни к чему, что он зря унижается, что Люсе хочется от него отделаться.

Они присели в сквере.

Запрещенные приемы

(Окончание)

– А мне так надоело общежитие, – разорвал молчание Кирюха, – что я сплю и вижу, как бы мне войти в жилую комнату. Вешалка в передней, ноги вытирают, подушечек целая гора на кровати… А вообще-то я ненавижу подушечки. Все мечтал к кому-нибудь зайти, к вам, что ли… А вас-то и дома нет.

– Это не трудно – зайти, – процедила Люся.

– А то вот день рождения близко, а справить негде. Как вы думаете?

Люся молчала. Она сидела, проглотив аршин. Смотрела на носки своих туфель. И вся фигура подчеркнутая.

– Что вы такая каменная? – сказал Кирюха.

– Обыкновенная.

– Вся вы какая-то неестественная. Я что, вам надоел?

– Нет, отчего же.

– А мне все кажется, что вам вовсе невмоготу меня терпеть, – продолжал Кирюха.

Люся пожала плечами.

«Насколько ей, подлой, проще», – думал Кирюха.

– Тогда хоть не делайте такое лицо. Или скажите прямо – я уйду.

– Зачем же, посидите.

«У-у-у-у!»

– Странное у вас лицо, – сказал Кирюха. – Темные волосы, а на носу – веснушки. Вообще у вас жутко много веснушек. Ой, если присмотреться!..

– Ну и пусть! – сказала Люся.

– Отчего же, я очень люблю женщин с веснушками. Ренуар тоже любил.

– А я не люблю!

– И нос у вас какой-то странный. Горбатый. Хотя вы не еврейка. А лицо круглое.

– Какой есть, такой и есть.

Люся злилась. Кирюхе было все равно. Он чувствовал свою взвешенность в этом мире.

– Отчего же, – сказал он, – я очень уважаю горбатые носы. Это порода. А у вас нет родственников благородных кровей?

Люся молчала, окончательно окаменев.

Подруга рассматривала Кирюху с интересом.

– У меня тоже был горбатый нос. Сломали бутылкой. Видите шрам? Нет, вы все-таки посмотрите.

Люся молчала.

– А вы, случайно, не полуполька?

Люся молчала.

– А то все девушки, которых я когда-либо знал, были полупольки. У меня была одна знакомая, ну просто поразительно на вас похожая…

– Вы мне уже говорили про эту вашу знакомую, – сказала Люся.

– Неужели? А между тем она была полуполька – ее отец был польским графом. А я вам говорил, что я сам – тоже граф? Серьезно. Это по матери. А вот по отцу…

– И про графа… – сказала Люся каким-то неожиданно низким голосом.

– Правда? Неужели на танцах? Я, однако, не терял времени. Ну и пьян же я был тогда!..

– Нет, тогда вы были трезвее.

– Ну, что вы! Я трезвый всегда такой.

– Тогда вам лучше пить.

– Вы так считаете? Это все от смешения крови. Так, значит, вы не полуполька? А во мне тридцать семь процентов немецкой крови…

– Говорили!!! – Люсин голос стал еще ниже.

– А у вас низкий голос. Вы не поете? Нет, впрочем, вы не поете. Я вспомнил, что слышал, как вы напевали. Вы тогда каждую мелодию стремились пропеть мне на ухо. Это было поразительно! Я не слышал оркестра. Нет, вы не поете. А зря.

– Р-р-р-р!

– Странно, странно… Все я, оказывается, вам говорил. А про отца я вам не рассказывал?

– Все, все говорили!! Он умер, когда вы должны были родиться. Жаль, что он не умер до того, как он встретил вашу мамашу!..

– Что вы говорите?.. Неужели я такое говорил…

– Да!! Он был министром Временного правительства…

– Боже мой! – хохотал Кирюха. – Он был гардеробщиком и был расстрелян за шпионаж в пользу Японии. В этом больше реализма. Впрочем, чтобы вас успокоить, скажу, что он жив и сейчас и никогда гардеробщиком не был. Он бросил семью, сбежал в Африку, где теперь служит негусом, имеет сто семьдесят семь жен и четыреста черных детей. Я вижу, у вас дурные нервы. И вы не умеете вести себя с молодыми людьми. Чтобы сохранить ваше драгоценное здоровье, я ухожу. Пишите письма! Ждите – я приду к вам справлять день рождения…

И он помахал ей ручкой.

Физкультура

«Нельзя так опускаться, – думал Кирюха. – Ничто мне теперь не мешает: ни парни, ни девки…

Начнем. Потом втянемся понемногу.

Было время, занимался ведь спортом, языком…

Какая у меня была фигура!

Лицо изменится – похудеет, обветрится…»

И он записал на листочке:

1. Разминка утром и вечером (купить эспандер).

2. Бегать кроссы, ходить в горы (скалолазание).

3. Купаться в озере (вместо душа).

4. Бросить курить.

Написав это, он задумался и, зачеркнув, написал: «Курить, только когда действительно хочется, а не по привычке».

5. Написать домой.

6. Заняться английским.

7. Дочитать «Войну и мир».

8. Соблюдать диету.

9. Сэкономить денег на костюм.

10. Постирать носки и трусы. П…

«Одиннадцатое… – думал Кирюха. – Что же одиннадцатое?»

Эспандер он купил.

Работяги

Перед сменой Кирюхе удалось взять обед, не использовав талона. Такой обед всегда съедался с аппетитом. И вообще на обед были блинчики.

Блинчики Кирюха взял два раза.

Когда он надел и ватник, и брезентовку, и сапоги, а поверх навесил лампу, ему стало жарко. Живот гудел. Пока он поднялся по крытой эстакаде до места, где собиралась вся смена, чтобы следовать дальше вместе, он взмок как мышь.

Работяги сидели в ряд на бревне и сосредоточенно вглядывались в черный квадрат эстакады. Как зрители перед экраном или эстрадой. Кирюха из темноты увидел их раньше и понял, в чем дело. Этого он не любил, но делать было нечего…

И из черного экрана внезапно проявился Кирюха во весь рост.

– Кирюша! Кирюша! – закричали работяги.

– Ну как, отошел?

– Отошел, – сказал Кирюша.

– Ой-ой, – заливался Сеня-младший, – до сих пор смотреть на тебя не могу! Как вспомню про твою изжогу… Ой-ой! Ведь надо же, как ты рычал! Плясал прямо…

– Ну, ты… – сказал Кирюша.

– Да, ты вчера был хорош, – серьезно заметил другой. – Ты, брат, вчера наделал дров…

– Да, – сказали работяги, – это да.

– Да бросьте, – как можно бодрее попытался Кирилла.

– Да что тут бросать – было дело. А ты что, уж и ничего не помнишь?

Кирюша слегка похолодел: «Неужели и тут…»

– Не помнишь… Что же, это понятно. Начальничек-то наш, он тебе собирался задать. «Только, – говорит, – пусть посмеет прийти…»

– Да вы о чем? – всерьез забеспокоился Кирюша.

– Да, я совсем было забыл, он же велел тебе передать, чтоб ты на смену не выходил, а прямо в управление шел.

– Да ну тебя, – сказал Кирюша, – хватит врать-то…

– Ты это зря не говори, – всерьез обиженным голосом сказал работяга. – Я врать не собираюсь. Так и обидеть можно. Ты вот чем так словами-то кидаться, сходи-ка в управление… Увидишь, вру я или нет.

– Да в чем же дело? – упавшим голосом спросил Кирюша. И посмотрел на Колю. Коля смотрел ласково, чуть улыбаясь, и Кирюша вспомнил про мастера и лесника в Забайкалье.

А Сенька-младший сказал:

– Правду тебе человек говорит. Ты забрался вчера на люк, открыл и весь орт рудой засыпал. План сорвал. И с мастером крепко развоевался…

И не выдержал – залился.

– Эх, Сенька, не совался бы… Молокосос, – расстроился автор розыгрыша.

И все ржали. Долго. За все время, что терпели, сдерживались.

– Садись, Кирюша, садись, славный…

Кирюха сел. Уф-ф! Снял каску. Вытер лоб. Закурил.

Работяги затихли, стали ждать следующего.

А из черного провала выросла еще фигура. Это из их смены – татарин Кильматдинов.

– А, Кильмандинов! Мандушкин! – закричали, загоготали работяги.

А Сеня-младший не выдержал:

– Манда!! – заорал он и прямо чуть не свалился с бревна от удовольствия.

Кильматдинов привычно улыбался.

Сел, закурил.

Стали ждать следующего.

«Ну и налопался, – думал Кирюха. – Так меня уж и совсем развезет… Диета!.. Впрочем, ничего… Зато поработаю как следует. Сегодня вагон грузить: там отличная нагрузка на бицепсы и на дельтовидную…»

Вылез из проема Сенька-старый, длинный и долгоносый проходчик.

– А, бурила наш! Бурила! – кричали работяги.

Бурилу пошатывало.

– Где ж это так? – участливо осведомился Коля.

– Дом-м-ма…

– Ай да Сеня! Это ты здорово… – разноголосили работяги.

– Да у него же баба в деревню уехала.

– Ну, тогда ясно. Смотри, расскажем…

Саня-старый обвел всех взором, бессмысленная улыбка поползла по лицу.

Он снял ватник. Ватник высох за ночь и весь покрылся белыми лепешками засохшей породы. Сеня стал выколачивать ватник о стену эстакады. Белое облако пыли расползалось от каждого удара. Сколько он ни бил, пыли было столько же.

Работяги смотрели.

– Бесполезно, Сеня, – сказал один.

– Это у тебя из досок-то пыль…

Все заржали. Сеня недоверчиво оглядел сидящих, но колотить перестал. Держа ватник одной рукой на весу, он действовал другой, как щеткой. Пыли было столько же.

– А теперь пыль из ладони…

– Гы-ы-ы!

Сеня плюнул. Сел. Закурил.