Выпускной. В плену боли (СИ) - Любовь Попова

У меня столько вопросов, а его опять нет… Мама не позовет, врачи опять скажут нельзя…

Тогда я сама… Мне нужно…

Я вытягиваю ноги, руки… Вроде не плохо, теперь нужно просто слезть с кровати… Это же легко… Садиться больно, поэтому я просто удерживаю себя за поручень и переворачиваюсь на другой бок, еще дальше, на живот…

Спускаю одну ногу… Вторую. Босыми ногами чувствую прохладный гладкий пол. Держу себя и аккуратно спускаюсь на пол, на колени… Чувствую, как боль схватывает мышцы живота, но вроде понемногу отпускает. Я просто ползу из палаты, выглядываю в тихий, темный коридор, выбирая сторону, в которую двинусь… Пусть будет право… Вроде оттуда пришел сегодня Демьян… Одна дверь, закрыта. Вторая, так же… А боль все больше, но я глубже вздыхаю и передвигаюсь, обтирая кафелем коленки. Мне просто нужно его увидеть, услышать, что мне это не приснилось, что он поклялся быть со мной всегда… После всего он просто обязан… Обязан на мне жениться.

Третья — закрыта. Четвертая. Хочу толкнуть, но рука лишь задевает гладкое полотно, в котором почти вижу свое размытое отражение, а за ним различаю голоса…

— Вообще со мной разговаривать больше не будешь?

— Я тебе уже сказал, что хочу поспать, сложно это понять?

— Дело ведь не только в этом? Ты ни с кем не разговариваешь, даже с этой девочкой своей… Зачем ты напал на этого парня, раз тебе плевать.

— Мне не плевать и уйди уже. Ты, наверное, уже изволновался весь, как там мама с вашим новым ребенком. Может хоть эту вы сможете уберечь?

— Демьян…

— Да иди уже! — орет Демьян, и я отползаю от двери, когда он открывается. Решительно уходит по коридору отец Демьяна… Чуть выше, чуть шире в плечах, но со спины можно спутать. Вскрикиваю, когда в плечо впивается рука… Но тут же прикрываю рот ладошкой, понимая, что это Демьян… Мой Демьян. Он смотрит прямо на меня, смотрит в душу, вытягивает мою. Мы вместе, вместе навсегда… Я к нему тянусь всем существом, за шею обнимаю.

— Ты мне снился, ты меня спасал.

— Не я тебя спас, — зачем — то напоминает он, но поднимает на руки, в кровать свою несет… Рядом ложится. — Ты допрыгаешься с этими бесконечными посещениями, рана снова откроется.

Почему они говорили, что он заразный…. Спросить? Не буду. Пусть лучше в этой иллюзии существовать, что нужна ему… Хочу быть ему нужной.

— Так запрети все посещения.

— Даже твою ублюдочную семейку, у которой совесть взыграла…

— Что имеем не храним, потерявши плачем. Они просто стали ценить меня.

— Полная херь это все, Ась. Люди не меняются. Если мой отец был помешан на матери, так это было всегда. Ему даже терять не надо было ее. А если людям похрен на твое здоровье, на твои чувства…

— Люди меняют взгляды… Люди могут раскаиваться… Я верю родителям. Они меня любят, а ты… Ты еще любишь меня.

— Конечно.

— Скажи это, посмотри на меня и скажи, что любишь, — хватаю я его за щеки и поворачиваю к себе лицом… Пожалуйста…

— Люблю конечно. Ася, я тебя люблю.

— Я умру без тебя… Мне нет смысла жить без тебя.

— Я уже это понял… Спи.

— Поцелуй меня…

Долгий взгляд, неразличимый в темноте, он склоняется к моим губам, оставляя лишь быстрый мазок… Но мне и этого достаточно. Просто лежать рядом. Просто нежится в его сильных, надежных руках. Я верю ему. Он не предаст.

Глава 44

— Заснула? — заглядываю к Асе. Приборы вроде в норме, ритм ровный. — Как она вообще?

— Последние несколько дней вообще отлично, — отчитывается врач, но не мне, отцу. Ну правильно, я ж такой ж пациент. Что на меня внимания обращать.

— Ну правильно, перестали к ней всякую мутотень пускать и сразу человек о себе начал думать.

— Демьян, вернитесь в свою палату.

Как же заебали эти умные врачи, которые уверены, что знают, все лучше всех. И контроль этот, даже таблетки успокоительные, которые нихера не помогают, только притупляют чувства. Можно подумать, что, если тебя бьют через ткань, это менее больно, а если смотреть на убийство через стекло, это менее страшно. Как же хочется поскорее отсюда свалить. В закат. Туда, где на меня не будут смотреть, как на психа, словно я тот самый маньяк, который себя запер.

Валюсь на кровать и включаю на планшете футбол. Рублюсь как не в себя, пытаюсь не думать о том, что снова и снова приходится врать девчонке о любви. Почему раньше это было так просто. Сказал Милене, что люблю, и та ноги раздвинула. И никакого чувства вины. Все счастливы. А сейчас от самого себя тошнит. Как мы будем жить вместе, я вообще не понимаю. Но я же блять обещал, я же не могу нарушить слово…

Потом совсем свихнусь, если она с собой что — то сделает.

Просто надо быстрее отсюда смотаться.

— Демьян, — отец серьезен как никогда. — Думаю пора заканчивать этот спектакль. Отец Аси настроен серьезно. Уже накатал заявление, привлек людей из общины. В больницу два раза кидали коктейли молотова. Люди не хотят находиться рядом с…

— Насильником, я понял, — поднимаю глаза. — Я никуда без Аси не поеду.

— Давай я покажу остальное видео…

— Я же сказал уничтожить все!

— Я хочу тебя защитить!

— Защищать меня надо было, когда я там сидел и от голода думал о смерти! Уничтожь все видео! Я же просил!

— Ладно! Хватит на меня орать! Я и так как между молотом и наковальней, — тормозим ор, а потом отец доходит до шторы, которую я пока ни разу не отодвигал, мне сложно смотреть на мир, он кажется мне иллюзорным… Кажется я вот-вот очнусь все там же… В этом гребаном подвале. — Демьян. Они хотят забрать девочку. Я думаю, может так лучше будет?

— Куда? В свой свинарник? Пусть нахуй идут. Она хочет быть здесь, со мной. Все будет так, как она хочет. И займись паспортом, а не советами. Ты потерял эту привилегию, когда я там сдох.

— Ладно, ладно, — трет он лицо. Тоже мне, бедный, несчастный.

— Этого бы не случилось, спаси ты меня…

— Да я знаю! Ты мне теперь будешь этим ежедневно мозг выедать? Думаешь я не понимаю какое дерьмо? Думаешь не понимаю, что во всем виноват сам? В том, что семью создал. Надо было еще на войне пулю в лоб себе пустить, все были бы счастливы.

— Может быть, — пожимаю плечами и снова окунаюсь в игру. Отец уходит, хлопнув дверью, а вдруг слышу