Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева

Обычное явление. Даже расследовать не будут.

– Мы это умеем, сэр, – кивнул мулат.

– Я закричу, – глухо сказал Рассел.

– Не успеете, сэр.

Они отделились от стены и не пошли, поплыли к нему, бесшумно скользя по полу.

– Вы… остановитесь, что вы делаете, вы же люди…

– Да-а? – удивился негр, остановившись в трёх шагах. – Вы так думаете, сэр? И давно? А когда вы нас под своих стариков, под белых шлюх подкладывали, мы тогда тоже были людьми?

– Мы – погань рабская, сэр, – улыбнулся мулат. – Спальники.

Рассел беззвучно хватал раскрытым ртом воздух.

– Быстрая смерть – большое благодеяние, сэр, – сказал негр и извиняющимся тоном добавил: – Слишком большое.

Мулат кивнул.

– Мы ещё придём к вам, сэр.

И тем же завораживающе красивым движением они отступили и словно растворились, так беззвучно, плавно приоткрылась и закрылась за ними дверь. Еле слышно щёлкнул замок. Рассел остался один. И тишина, мёртвая тишина…

Рассел вдруг ощутил, что он мокрый, весь покрыт липким противным потом, намокшее бельё неприятно липнет к телу. Неужели он так испугался? И чего? Это же был блеф, они никогда не решатся… неприкосновенность белого – базовый рефлекс. Формируется в питомнике и у спальников закрепляется специальной обработкой. Индеец, просроченный, с угасшим плечом, тогда в Джексонвилле не решился. Джексонвилл… Этот проклятый паршивый городишко не отпускает его.

Рассел заставил себя встать и побрёл в санузел. Надо как-то привести себя в порядок. Хотя бы тело. Потому что мысли… И самая страшная о том, что и он сам не смог выстрелить в индейца, потому что… потому что не было приказа… потому что у него самого, как обмолвился доктор… нет, об этом нельзя… нет… Да, галлюцинация оказалась слишком реальной, а реальность… реальность всё больше становится призрачной. Он содрал с себя влажное бельё и включил воду. Господи, но, если они действительно будут приходить каждую ночь, он не выдержит. Сегодня обошлось, а завтра… Рано или поздно они насладятся его страхом и перейдут от слов к делу. Сами сказали, что умеют. Значит… значит, что? Рефлекс не сформирован, не автоматизирован? И это ещё один… не прокол, а провал, крах всей его работы. Нет, думать об этом он не может, хотя бы не сейчас…

Когда они отошли от корпуса с тюремным отсеком, Андрей спросил:

– Ну, как?

– У нас порядок, – улыбнулся Джо.

А Джим, лукаво подмигнув, продолжил подчёркнуто невинным тоном:

– Посидели, поговорили. О России, о жизни. Нам интересно, солдату приятно, – и уже своим обычным голосом: – А у вас как?

– Порядок, – ухмыльнулся Андрей.

А Новенький добавил:

– Обделался со страху.

Заржали все четверо.

– Но, парни, – отсмеялся Джо. – Теперь молчок.

– Само собой, – кивнул Новенький. – А солдат?

– А что солдат? – Джим пренебрежительно сплюнул. – Ну, посидели, ну, потрепались. Он и не заметил, что вы выходили.

– Дело, – кивнул Андрей. – А теперь всё. Разбежались.

И к жилому корпусу они подошли порознь. Джо с Джимом – ну, они всегда вместе – и Андрей с Новеньким.

– Ну? – тихо говорил Андрей. – Убедился? Не ты его, он тебя боится.

Новенький кивнул и, помедлив, спросил:

– А… а когда мы второй раз пойдём?

– Ошалел? – изумился Андрей. – Моли бога, чтоб это обошлось. Узнают… оба отсюда вылетим, и парней подставим, и солдата. Молчи, будто и не было. Про себя радуйся, а наружу не выпускай.

– А… а ты… а если он пожалуется?

– А мы при чём, если ему что-то там чудится? Ты про галлюцинации слышал?

– Это глюки? – неуверенно спросил Новенький. – Вроде туманных картинок, что на обработке показывали?

– Вроде, – не слишком уверенно согласился Андрей. – Пока не спросят, молчим. Спросят – отпираемся. Понял?

– Не дурнее тебя, – буркнул Новенький.

В корпусе они разошлись по своим комнатам.

Алабама

Графство Олби

Округ Краунвилль

Имение Джонатана Бредли

Фредди шевельнул поводом, придерживая Майора, и огляделся. Да, эти пастбища стоит поддержать. Подсеять, удобрить. Лес как естественная граница и прикрытие от ветра. Хотя Алабама – не Аризона, здесь ветра неопасны, не так опасны. Неплохо. Резервации уже нет, и прореживать лес не нужно: больше некому прятаться в зарослях.

Перегнувшись с седла, Фредди сорвал пучок травы, промял в пальцах и пустил травинки по ветру. Конечно, после Аризоны любая трава шёлковой кажется, но тут… Майор неспешно поднялся на холм и сам остановился у камня. Фредди скользнул равнодушным взглядом по полуразвалившимся шалашам резервации и более внимательным по открывающимся за ними холмам. Имперские земли. Теперь, значит, федеральные. Может, прикупить этот кусок?

Он слегка подтолкнул Майора и, переправившись через ручей, объехал стороной остатки резервации. Посмотрим уже пристально. Нет, похоже, не стоит. В эту землю слишком много надо вкладывать. А им пока земля, которую нельзя сразу использовать, ни к чему. Пока. И покупать импер… тьфу ты, федеральную землю – это связываться с чиновниками. А они не меняются. Так что… слишком накладно.

Фредди развернул Майора и вернулся в имение. Теперь осмотреть северный край. Джонни говорил, что видел оленьи следы. Олени, конечно, могут потравить пастбища, но охота на оленя – дорогое удовольствие. Им можно даже откупиться, если столкнёшься с любителем баловаться ружьишком. Старый Охотничий Клуб русские, говорят, прикрыли, вычистили и зачистили, так что… тут можно и надо подумать. Да и не годится северный край под пастбища, вернее для тяжёлого молочного скота. А заводить ещё одно стадо, лишь бы не гуляла земля… нет, это уже выпендрёж.

Майор шёл ходкой машистой рысью, не мешая ему смотреть и думать. В Аризоне никому в голову не приходило подсевать траву или ещё что-то делать с пастбищами. Что дано, то и есть. Да скажи аризонским ковбоям, что пастбище надо обрабатывать как сад или огород, смеху было бы… на год, а то и на несколько лет. Когда один из богатых невпроворот ранчеро – деньги ему девать было явно некуда – завёл перед домом английский газон и заставил своих рабов его стричь, пропалывать и поливать, то поглазеть на это зрелище съезжались со всей округи. Ковбои собирались вокруг газона и начинали обсуждать, как нужно вывихнуть мозги, чтоб до такой хренотени додуматься. Выписанная из Англии трава сохла, её дважды в день поливали. И вид чистой драгоценной воды, разбрызгиваемой над никому не нужной травой, делал ковбойские языки особо язвительными. Даже рабы, гнувшие на этом чёртовом газоне спины, тихо кисли от смеха, слушая перекликающихся ковбоев, по пастбищной привычке оравших во всё горло. Время от времени ранчеро выскакивал на террасу и палил в воздух, разгоняя их как воробьёв. Чей-нибудь конь обязательно пугался выстрела – ковбойский конь выстрела боится, х-хе! – и мчался