Милый ангел - Колин Маккалоу

– Позвоните в отдел опеки, – был ответ.

Девочку погрузили в машину. В последний раз я видела моего ангеленка неподвижным, с запрокинутым белым личиком.

Обитатели Дома наперебой предлагали побыть со мной, но я не нуждалась в компании, и понемногу сдались все, кроме Тоби. А его я прогнала пронзительными криками – визжала «уходи», пока он не скрылся за дверью. Позднее Пэппи сообщила, что Клаус, Лернер Чусович и Джо Дуайер из бара «Пиккадилли» наверху, у Клауса, что они спрашивают про меня и хотят знать, могут ли они мне чем-нибудь помочь. Спасибо, у меня все хорошо, мне ничего не нужно. Меня до сих пор подташнивало от сладкой липкой вони паральдегида.

Около трех часов я ушла в спальню, чтобы позвонить в Бронте. Маме с папой все следовало объяснить заранее, пока новость не попала в газеты, хотя вряд ли сообщение об убийстве и самоубийстве в Кингс-Кроссе удостоится хотя бы десяти строчек. Сняв трубку, я услышала в телефоне тишину: его отключили, вилка была выдернута из розетки. Наверное, это сделал Тоби, когда укладывал меня в постель вчера ночью. Едва я включила телефон, как он зазвонил.

– Харриет, где ты пропадала? – послышался папин голос. – Мы с ума сходим!

– Я все время была дома. Просто телефон отключился. Значит, вы уже все знаете?

– Приезжай сейчас же, – последовал краткий ответ – приказ, а не просьба.

Я объяснила Пэппи, куда еду, и на Виктория-стрит села в такси. Водитель подозрительно поглядывал на меня, но молчал.

Мама и папа вдвоем сидели за обеденным столом. Мама выглядела так, будто проплакала несколько часов подряд, папа вдруг постарел, и мое сердце сжалось: только теперь я осознала, что ему уже восемьдесят.

– Хорошо, что вы уже все знаете, – сказала я и села.

Оба смотрели на меня, как на чужака. Вспоминая, как это было, я лишь теперь понимаю, что походила на оживший труп. Меня изуродовал ужас.

– Не хочешь спросить, как мы все узнали?

– Да, как? – послушно поинтересовалась я.

Папа вынул из конверта лист бумаги и подал мне. Прекрасный четкий почерк, почти прямые строки, хотя бумага нелинованная, но дорогая, с красивым обрезом. Почерк и канцелярские принадлежности человека с запросами.

«Сэр,

ваша дочь шлюха. Самая заурядная, вульгарная шлюха, недостойная жизни в нашем мире, а тем более – в мире ином.

Последние восемь месяцев она состоит в незаконной связи с женатым человеком, известным врачом из больницы, где она работает. Она обольстила его, я сам видел, как это было, – в темноте, на Виктория-стрит. Как она завлекала его! Как пускала в ход все свои чары! Как старательно добивалась его внимания и завоевывала привязанность! Она унижала этого человека, низводила его до собственного уровня и радовалась. Но одного мужчины ей мало. Она лесбиянка, известная в кругах грязных извращенок, населяющих тот же дом, где живет она. Врача зовут Дункан Форсайт.

Неравнодушный гражданин».

– Гарольд, – только и произнесла я, откладывая письмо, точно оно жгло мне пальцы.

– Значит, в письме чистая правда, – сказал папа.

Я улыбнулась и прикрыла глаза.

– Уже нет. Я рассталась с Дунканом в прошлом сентябре. Можешь мне поверить, я не лесбиянка, хотя среди лесбиянок у меня много знакомых. Они хорошие люди. Гораздо лучше мерзкого старикашки, который нацарапал эти гадости. Когда пришло письмо?

– Вчера, дневной почтой. – Папа хмурился. Он не дурак, ему под силу понять, что мое сегодняшнее состояние не имеет ничего общего с романом четырехмесячной давности. – Значит, случилось что-то еще? – спросил он.

И я рассказала им все, что пережила сегодня. Мама ужаснулась и снова заплакала, а папа… он казался опустошенным. Потрясенным до самого основания. Какие чувства успела пробудить в нем миссис Дельвеккио-Шварц за единственную встречу, если он так горевал о ней? Папа хватал ртом воздух и держался за грудь, пока мама не налила ему щедрую порцию бренди Уилли. Он слегка успокоился, но я все еще медлила, не решаясь сразу признаться, что намерена добиваться опеки над Фло. Возможно, папина реакция на известие о смерти моей хозяйки убедила меня, что он на моей стороне. Увы, я ошиблась.

– Опеки над этим странным ребенком? – повысил он голос. – Харриет, ты этого не сделаешь! Уезжай оттуда немедленно! Лучшее, что ты можешь предпринять, – вернуться домой.

Мне не хотелось спорить, просто не было сил, поэтому я молча встала и ушла, оставив их сидящими за столом.

Бедные мои родители, этот день и для них выдался тяжелым. Их дочь связалась с известным женатым врачом, мало того – в ее доме произошло убийство и самоубийство, а глупая девчонка вдобавок решила взять на себя ответственность за ненормального ребенка, который не говорит, зато пачкает стены пальцами, измазанными в крови. Неудивительно, что родители показались мне совсем чужими людьми.

Вот такой первый день Нового года. Не кошмарный сон, а страшная действительность.

Понедельник

2 января 1961 года

В пять утра я проснулась от кошмара, рывком села в постели, с трудом отдышалась, с ужасом вспоминая, как поднимались воды кровавого озера, как я вставала на цыпочки, как кровь доходила до самых ноздрей, а Гарольд заливался визгливым смехом.

Солнце уже взошло, свет лился в раздвинутые шторы. Я выбралась из постели, накормила Марселину, сварила кофе и присела к столу, твердя, что миссис Дельвеккио-Шварц больше нет. Бывают настолько живые люди, что в их смерть трудно поверить, – кажется, что это невозможно, что это просто ошибка. Не знаю, почему это произошло и как она такое допустила. Ведь она даже не пробовала сопротивляться! В прошлый раз она видела свою смерть в Хрустальном Шаре и не попыталась избежать ее. Какой счастливой она выглядела на вечеринке! Может, опухоль мозга начала мучить ее, и она предпочла умереть от ножа Гарольда.

Скорби я не чувствовала, плакать и горевать не могла. Дел свалилось слишком много. Где Фло? Как она провела ночь – первую в ее жизни ночь за пределами Дома?

Прежде всего следовало позвонить в нашу рентгенологию и сообщить дежурному, что на работу я не приду. Я не стала вдаваться в объяснения, просто извинилась и повесила трубку, в которой еще слышался голос. Пэппи звонить на работу не пришлось: она уволилась из Королевской больницы еще перед сочельником. На горизонте уже маячил призрак Стоктона.

Я оделась и вышла посмотреть, встала ли Пэппи, увидела, что она крепко спит, прикрыла ее дверь и поднялась наверх. Но в ту самую комнату так и не смогла войти. Я осмотрела три другие комнаты, которые занимала миссис Дельвеккио-Шварц. В унылой спальне вдоль стен выстроились стеллажи, забитые книгами, как у Пэппи. Но что это за книги! Интересно, был ли Гарольд посвящен в эту тайну или знал о ней, но не понимал сути?

– Теперь я знаю, как тебе это удавалось, старая ты калоша, – с улыбкой произнесла я. На полках стеллажей стояли альбомы, пухлые от газетных вырезок со статьями о политиках, бизнесменах, их жизни, скандалах, трагедиях, причудах. Самым старым вырезкам было не меньше тридцати лет. «Кто есть кто» всех англоязычных стран. Альманахи. Судебные материалы. Официальные отчеты «Хансард» о заседаниях парламентов страны и штатов. Все, что, по мнению миссис Дельвеккио-Шварц, могло ей пригодиться, – от биографий видных австралийцев до списков сообществ, ассоциаций, учреждений. Золотая жила для предсказательницы.

Рядом со спальней хозяйки была ниша для Фло – со старой железной кроваткой, голым матрасиком и комодом для одежды. Ни единой картинки со щенком, котенком или феей, никаких признаков, что здесь живет ребенок, – кроме разве что каракулей на всех стенах. Эта каморка походила скорее на клетку умершего животного, чем на комнату ребенка. При этой мысли меня передернуло. Если она убрала белье из кроватки Фло, значит, догадывалась, что Фло увезут отсюда! Неужели это знак, что вне Дома Фло неизбежно умрет?

Кухня – убогий, неряшливый закуток, непригодный для приготовления вкусной еды; с древней, побитой, выщербленной, потрескавшейся плитой и посудой.

Почему она была настолько равнодушна к собственному комфорту? Что это за женщина, которой нет дела до родного гнезда?

Я спустилась на первый этаж, окончательно запутавшись в тайнах и чувствуя, что смерть миссис Дельвеккио-Шварц стала лишь входом в гигантский головоломный лабиринт.

Пэппи уже встала, так что я позвала ее выпить кофе и позавтракать. Да, позавтракать. Нам требовались силы и здоровье, чтобы справиться со всеми делами.

Джим и Боб заглянули к нам по дороге на работу, сказали, что могут остаться дома, если понадобится, но я отпустила их. Тоби я собиралась сказать то же самое, но он не пожелал и слушать меня – похоже, он с самого начала настроился на битву.

– Сегодня я тебе понадоблюсь, – твердил он, сильно побледнев, вскинув подбородок и сверкая ясными глазами.