Мир хижинам, война дворцам - Юрий Смолич

На стенах домов, на заборах и фонарных столбах пестрели еще и листовки всевозможных расцветок. Цвета листовок были не произвольными, а строго регламентированными: каждая партия имела свой цвет. “Вы будете голосовать за список номер 1”, — призывали голубые листовки эсеров. “Мы будем голосовать за список номер 2!” — заявляли розовые листки эсдеков-меньшевиков. “Голосуйте за список, номер 3!” — приглашали желтенькие объявленьица партии народной свободы. “Пожалуйста, отдайте свой голос только за мой список, за мой номер, за мой цвет, за мою партию!” — уговаривали свободных граждан листовки всех цветов спектра.

Само собою разумеется, что над входами во все правительственные и общественные учреждения были вывешены по случаю торжества красные знамена.

Над Педагогическим музеем, где разместилась Центральная рада, развевалось знамя двухцветное: желто-голубое.

Рестораны и кафе: “Шато”, “Максим”, “Франсуа”, “Семадени” — из чисто коммерческих соображений водрузили рядом и красные и желто-голубые стяги.

Национальные знамена — бело-малиновое, белое с шестиконечным “давидовым щитом” и зеленое с полумесяцем — выставили клубы польский, еврейский и татарский.

Над клубом “Мать-анархия” раскинула вороньи крылья черная хоругвь.

Было воскресенье — свободный от работы день.

В восемь часов утра, как обычно, разбежались от типографии мальчишки-газетчики, оглашая улицы певучими и пронзительными криками: “Киевская мысль”! “Последние новости”! “Южная копейка”! Последнее название было с давних пор насмешливо переиначено и выкрикивалось непременно так: “Дюжина — копейка! ” А применительно к содержанию сегодняшнего номера — как наиболее сенсационную новость и выражение своего неисправимого профессионального скептицизма в оценке мировых событий — они горланили только что скомпонованную частушку:

Петухи забастовали, куры нестись перестали,Вот свобода без яйца, ламцадрица гоп-цаца!

В сегодняшнем номере газеты — ложкой будничного дегтя в бочку праздничного меда — было помещено официальное уведомление о сокращении сахарного пайка до фунта в месяц и хлебного — до фунта в день, а также о запрещении свободной продажи на рынках куриных, утиных и даже голубиных яиц…

По улицам громыхали трамваи — огромные пульманы франко-бельгийской компании с плетеными венскими сиденьями; катили один за другим тупорылые автоомнибусы маршрутных линий на Дарницу и Святошино; мчались трехколесные “циклонетки-таксомоторы” с клаксонами, оглашающими ущелья улиц пикантными мотивами из популярных оперетт.

В девять часов начались стихийные манифестации.

2

Из Политехнического института, расположенного на Брест-Литовском шоссе, высыпали студенты-политехники со знаменем, на котором было написано: “Свобода — народу! ” Они перешли на Святославскую, к Высшим женским курсам, и оттуда повели с собою курсисток, шедших под знаменем “Да здравствует свобода!”. Политехники и курсистки промаршировали до Коммерческого института, находившегося на углу Нестеровской, и включили в свои ряды студентов-коммерсантов под знаменем “Свобода — наше будущее!”. На углу Владимирской к ним присоединились и студенты университета. Лозунг на знамени универсантов был предельно лаконичен: “Свобода!” Но, вопреки правилам грамматики, слово было заключено в восклицательные знаки спереди и сзади: “!Свобода!”

Манифестацию возглавил в полном своем составе “Косостуд” — “Коалиционный совет студенчества”, подняв над собою девиз молодого поколения революционной интеллигенции: “Обновленная Россия воспрянет от ига рабства и насилия”.

Тротуары густо усеяла праздничная толпа. По краю мостовой один за другим шествовали фигуранты с рекламными щитами от многочисленных киевских кабаре-миниатюр: “Интимного”, “Бергонье”, “Аполло”, “Киссо”, “Буфф”, “Пел-мел”, “Би-ба-бо”, “Ки-ка-пу”… Они рекламировали Вертинского, Руденко, Сокольского, Франкарди и мадемуазель Гопля.

Ручьями улиц праздничная толпа стекалась к Крещатику, и тут сразу происходило разделение: солдаты, горничные и мастеровые толкались только по правой стороне; офицеры, чиновники и дамы в шляпах — только по левой.

Однако собирался народ не столько у броских плакатов, сколько у разноцветных анонсов синематографов.

“Шанцер” анонсировал на сегодня сенсационный “Шумной жизни пир” с Лысенко и Мозжухиным; “Синема” — “Разбойника Антона Кречета” по нашумевшему роману Раскатова; “Экспресс” — Макса Линдера в “Паутине любви”; “Люкс” рекламировал гвоздь сезона “Поцелуй сирены” с королевой экрана Верой Холодной и Руничем. Но биоскопы “Новый мир”, “Колизей” и “Шремер”, тонко улавливая политическую ситуацию, объявляли в день свободного волеизъявления демонстрацию эпохальных боевиков по две тысячи метров каждый: “Предатель Мясоедов”, “Тайны императорской фамилии” и “Гришка Распутин”.

Тем временем с Подола прошла манифестация союза официантов под своеобразным лозунгом на плакате “Чаевые оскорбляют достоинство человека”.

Немного погодя начали провозглашать свое самоопределение всевозможные клубы и союзы, расплодившиеся, словно грибы после дождя, за три месяца, минувшие после Февральской революции; эти клубы придавали своему самоопределению недвусмысленный политический характер.

“Южно-русский союз” нес знамя с одним только словом: “Россия!”

“Клуб прогрессивных русских националистов” продефилировал вовсе без знамени. Прогрессивные русские националисты ничего не несли и ни о чем не заявляли. Они шли с пустыми руками и молча. То, что проходят именно члены клуба русских националистов, а не кто-либо другой, можно было, впрочем, сразу определить по медальону, приколотому лацкану пиджака или офицерскому кителю каждого клубмена. Медальон представлял собою маленькую иконку божьей матери с младенцем Иисусом на руках. Впрочем, программа клуба русских националистов была отнюдь не божественной; с нею каждый мог ознакомиться еще четвертого мая на страницах газеты “Киевлянин”:

“Наше знамя — великая Россия, а великой она может быть, пока она неделима… Малороссия может получить только областное самоуправление. Государственным языком сохраняется незыблемо русский… Война должна быть доведена до победоносного конца на условиях присоединения к державе Российской Царьграда и Прикарпатской Руси.”

Вслед за русскими националистами двинулись и члены украинских “просвит”. Они пели: “Не пора, не пора, не пора нам, братове, чужинцям служить” — и несли желто-голубые стяги с надписями: “Свій до свого!” “Українці, гуртуйтесь!”, “Україна, ненька наша мила!”. Сперва за “просвитами” шла лишь кучка народа, но на тех улицах, по которым только что продефилировали “русские прогрессивные националисты”, ряды украинской манифестации значительно выросли: к “просвитам” присоединялись все, кого оскорбляла вызывающая программа русских великодержавников. Ободренные успехом, украинские националисты подняли еще несколько транспарантов: “Кохайтеся, чорнобриві, та не з москалями!”, “Згинуть наші воріженьки, як роса на сонці!” и “Требуем особого Украинского Учредительного собрания!”.

А на Думской площади, на том месте, где до революции возвышался монумент Столыпину, уже бурлил митинг. Митинг здесь начался еще три месяца тому назад — с той минуты, когда под гром аплодисментов и пение “Марсельезы” был свален на мостовую памятник блюстителю российского самодержавия. С оставшегося гранитного пьедестала были провозглашены первые приветствия революции, и с тех пор он превратился в трибуну для свободного межпартийного волеизъявления: напротив возвышалась Дума, рядом расположился Совет профессиональных союзов. Ораторы появлялись здесь рано утром, едва выходил на улицы трудовой народ, торопясь на работу, а прекращался митинг лишь поздним вечером, когда город уже укладывался спать. Сквер со столыпинским пьедесталом интеллигенты насмешливо прозвали “Киевским Гайд-парком”, а по-уличному этот форум назывался “Центробрех” или просто — “Брехаловка”.

Сегодня на “Брехаловке” обсуждался только что объявленный “Заем свободы”. За пьедесталом установили вынесенный из Думы огромный плакат. На нем изображен был солдат с окровавленной повязкой на голове. Он указывал пальцем прямо перед собой, а палец его и глаза были нарисованы так хитроумно, что откуда ни посмотреть — палец словно прокалывал, а взгляд пронизывал именно того, кто смотрел на плакат, то есть всех сразу и каждого в отдельности. Броская надпись над солдатом гласила: “Гражданин свободной России! Подписался ли ты на “Заем свободы”?”.

Ораторы от эсеров и социал-демократов меньшевиков поддерживали начинание Временного правительства, подчеркивали его значение для развития революции и особенно для патриотического дела ведения войны до победного конца.