Творчество; Воспоминания; Библиографические разыскания - Уильям Теккерей

Микель Анджело Титмарш

ИЗ КНИГИ ОЧЕРКОВ "СТРАНСТВИЯ ПО ЛОНДОНУ" (1847)

Он назначил мне встречу в Сент-Джеймском парке, у колонны герцога Йоркского {37} в день Гая Фокса {38}. В положенное время он стоял возле ступенек и растроганно следил за играми детей, которых сопровождала, кстати говоря, очень хорошенькая и молоденькая нянюшка. Окинув напоследок детвору любовным взглядом, высокочтимый и достойный мистер Панч взял меня под руку своей миниатюрной ручкой и мы отправились гулять по Мэллу.

Мне нужно было высказать своему патрону и благодетелю необычайно важные соображения (по крайней мере, мне они казались таковыми). Я побывал во многих странах как посланец Панча {39}, но, как и всех людей пытливого ума, начиная от Улисса и кончая нынешними путешественниками, меня не оставляла жажда странствий, и я намеревался предложить хозяину послать меня в еще одну поездку. Я с жаром убеждал его, что было бы разумно посетить Китай, а еще лучше Мексику - теперь это возможно, раз война окончена, и, кстати, почему бы не отправиться в Америку, где, несомненно, будут рады корреспонденту Панча и где так любят сдобренные юмором дорожные заметки?

- Мой милый Спек {40},- сказал мудрец, в ответ на мои разглагольствования, - должно быть, вам уже лет двадцать пять, и, значит, вы отнюдь не мальчик. Вы написали множество статей для моего журнала, плохих, хороших, заурядных - всяких, и полагаю, что уже обзавелись немалым пониманием света. Неужто вы не знаете, прожив так много лет в своей стране, что англичане совершенно безразличны ко всему, что происходит за границей? Кого интересуют бракосочетания в Испании, сражения в Мексике, скандал в Швейцарии? Вы можете сказать, что значит слово "Ворор" {41} - фамилию человека, название законодательного органа или селение в кантоне Ури? Вы знаете кого-нибудь, кто бы читал сообщения в газетах об Испании и Португалии? Меня тошнит от одного лишь вида имени "Бонфен" {42}, а слова "Коста Кабраль" {43} приводят меня в содрогание! Тут он зевнул с такою силой, что все мои надежды на поездку улетучились. Придя в себя от этого могучего усилия, Мудрейший и Добрейший продолжал: "Вы любите порою баловаться живописью, мистер Спек, скажите-ка, любезнейший, какой раздел на выставках предпочитают англичане?".

Я, не колеблясь отвечал, что нашей публике милей всего портреты. Когда я выставил свое большое полотно, с изображением Гелиогабала {44}, признаюсь, что к нему... "Никто не подошел, - подхватил мистер Панч. - Зато все с интересом смотрят на портреты, и то и дело слышится, как люди восклицают: "Клянусь честью, матушка, это же миссис Джонс в белом атласном платье и с диадемой на голове!" или "Ей-богу, это олдермен Блогг, застигнутый грозой!" и так далее и тому подобное. Британцы любят видеть то, что им знакомо, вы понимаете, что я хочу сказать, Спек? В журналах, как и на картинах, они желают видеть олдермена Блогга, сэр", - он смолк, пока мы подымались по ступенькам постамента герцога Йоркского, потом остановился, немного задыхаясь, обвел тростью расстилавшуюся перед нами панораму. На улицах царило оживление, стайки детей резвились у подножия колонны, на страшной скорости носились омнибусы, на Хауэлл-стрит; на площади Сент-Джеймс стояли экипажи, возле которых переминались с ноги на ногу ливрейные лакеи, статуя Британии, парившая над зданием пожарной охраны лондонского графства, смотрела вниз на Квадрант {45} и на всю округу.

- Вы рветесь странствовать, - сказал он, все еще помахивая тростью из бамбука, - постранствуйте-ка здесь и приступайте к делу тотчас же, без промедления. Вот вам задание - попутешествуйте по Лондону и опишите все, что вы увидите: наглые приставания того вон попрошайки, мощные икры этого носильщика портшезов, лошадку и фартук лорда епископа. Мое почтение, ваше преосвященство. Описывайте все и вся и отправляйтесь в путь сию минуту, левой шагом марш! - с этими словами, шутливо подтолкнув меня по направлению к Ватерлоо, он вслед за епископом Буллоксмитским, чья лошадь только что остановилась перед "Атенеумом", скрылся в дверях клуба, а я, оставшись в одиночестве, отправился исследовать бескрайность Лондона, как приказал мой замечательный хозяин.

Я был ошеломлен огромностью задачи. Меня не назовешь излишне скромным человеком, но тут я спрашиваю себя, как я надеюсь справиться с такой безбрежной темой? У всех прохожих, и мужчин, и женщин, которых я встречал на улице, был свой таинственный характер, и мне отныне всех их предстояло описать. Когда на перекрестке уличный метельщик окинул меня косым взглядом, и, подмигнув, высокомерно попросил подачки, я отшатнулся и помчался дальше. "Как знать, мой мальчик, - сказал я ему мысленно, - быть может, мне придется разгадать как раз тебя - живописать твой дом, твою каморку, вернуться вспять в твои младенческие годы, перетряхнуть до нитки все твое житье-бытье, понять твою таинственную сущность. Как мне найти разгадку к твоему секрету?" Но, к счастью, отсалютовав метлой, он поспешил на площадь Ватерлоо, чтобы догнать почтенного члена парламента от Несуразборо, прибывшего недавно в Лондон, чтобы разжиться у него двухпенсовой монеткой, а я перешел к Военному клубу {46}, где у второго окна с краю сидели, углубившись в чтение своих газет адмирал Хватридж и полковник Непромах. Лысый адмирал с веселым выражением лица глядел через очки в свою страницу; полковник в пышном, завитом парике темно-лилового оттенка, как можно дальше отодвинул от себя газету, делая вид, будто читает без очков. У входа я заметил и другие лица, ожидая генерала Пикеринга, в коляске восседала его супруга; стоявший рядом майор Рубакль, не отпускавший пуговицу своего мундира, развлекал беседой ее молоденьких дочек, сидевших сзади. Я бросился от них всех прочь, как будто провинился перед ними.

"Рубакль, Хватридж, Непромах, Пикеринг, молоденькие барышни, почтенная мамаша с накладкой из каштановых волос, все вы могли бы угодить на кончик моего пера, - подумал я - и по суровому наказу моего хозяина мне надлежит проникнуть в вашу жизнь".

Я поспешил вдоль длинного, унылого проулка, огибающего сзади Оперу, где размещаются окутанные тайной парикмахерские и лавочки сапожников. Француз, прогуливавшийся по улице, и даже манекены парикмахера, которые окинули меня, как мне казалось, пронзительным, исполненным особого значения взглядом, и шустрый человечек в клетчатых панталонах и начищенных до блеска башмаках, который то посасывал сигару, то покусывал кончик своей тросточки, сидя верхом на ящике из-под сигар в табачной лавке мистера Альвареса, и сам хозяин заведения Альварес, степенный, обходительный, с таким изысканным поклоном предлагавший вам сигару, словно обслуживал вельмож, - все они наполняли меня страхом. "Быть может, каждого из них тебе придется описать уже на следующей неделе", - пронзила меня мысль, и я скорей отвел глаза от шустрого юнца, заметив только рыжий пук волос на подбородке и алую узорчатую ткань его сорочки.

Не бросив взгляда ни в одно окно, я миновал Сент-Олбанс, где проживают благородные служители Парламента, прошел Хеймаркет, блестевший стеклами пивных, гудевший голосами препиравшихся извозчиков, пестревший красными солдатскими мундирами. В конце, где улица переходила в Квадрант, с елейным видом прохаживались группки бедных, грязных иностранцев, со страшным грохотом неслись наемные кареты, туда-сюда сновали омнибусы, лиловый экипаж доктора Бульквакса и воз, груженый рамами и тентами для магазинов, сжали с боков кабриолет с огромной белой лошадью в упряжке, принадлежавшей лорду Поклонсу. Часть улицы была разрыта, оттуда подымался дым от смоляных котлов, весь шум перекрывали крики, доносившиеся с козлов омнибусов: "Посто-рони-и-ись, разиня!" И все это я должен описать, распутать весь клубок событий и судеб, пуститься вплавь по необъятному простору жизни? подумал я. - На что рассчитывал хозяин, задавший мне такую трудную задачу и как, черт побери, я должен странствовать по Лондону? Я был растерян, оглушен, сбит с толку, я чувствовал себя, как доблестный Кортес {47}, когда он с несказанным удивлением глядел своим орлиным взором на Тихий океан с какой-то там неведомой вершины. Я шел и шел по городу все дальше.

- Вот так встреча, - раздался голос рядом со мной. - Что с тобой стряслось, Спек? У тебя такой вид, как будто лопнул банк, в котором были твои деньги.

Оглянувшись, я увидел Фрэнка О'Прятли викария церкви святого Тимоти, осторожно ступавшего по грязи. Я рассказал ему, какое дело поручил мне Панч, какая это необъятная задача, признался, что страшусь своей неподготовленности и не могу придумать, как начать рассказ.

Его глаза блеснули лукавством: - Панч совершенно прав, мой бедный Спек, если тебе пришла охота путешествовать, держись пределов Ислингтона. О чайнике ты нам расскажешь лучше, чем о пирамидах.

Я рассердился: - Сам ты чайник! Лучше скажи, с чего начать.

- Начать? Начни отсюда. Пойдем-ка вместе, - с этими словами он дернул за один из четырех звонков, висевших на старинной двери, у которой мы стояли.