Гольф с моджахедами - Валериан Скворцов

По утрам, даже пасмурным, как теперь, мне всегда хотелось оказаться там, где меня ждала бы необходимость действовать, хотя я сознаю, что стал медлительнее и вступаю в возраст, в котором время не только деньги, но и ещё какая-то, не известная мне доселе ценность. Я теперь тратил его с расчетом и велел отвезти себя (Роб Хампфрейс предупредил - в старую Прагу автомобили не пускают) куда-нибудь поближе к центру, потом на набережную Влтавы и под стены Вышеградского замка.

Водитель, унюхавший иностранца, заговорил по-немецки, которого я не знаю, и мы сошлись на английском, которого не знал он. Я крутанул пальцем на плане города вокруг Карлова моста, потом ткнул на циферблате "Раймон Вэйл" в цифру "11" и показал бумажку с обозначением "Жидовского Гржбитова". Таксист сказал "йес", "данке шен" и "о-кей" и перьевой ручкой приписал на бумажке длинное число с нулями. Я поделил его пополам, напирая на слово "кроны", он, сокрушенно помотав головой, повторил набор звуков и с соблюдением лимита скорости и рядности покатил в столицу.

Чехи, вне сомнения, расчетливо поступили, когда сдали без боя Прагу вермахту в тридцать девятом, пригласили в сорок пятом власовцев, затем, передав их на расстрел СМЕРШу, доверились Советской Армии и позже приструнили собственных носителей идей социалистического переустройства городов. Прага настолько прекрасна, что я накрыл бы её паранджой от ревности.

...Цтибор или его посланец подкатил к заправочной станции минуту в минуту на "Опеле Асконе" никакого цвета, открыл заднюю дверцу и окликнул:

- Шемякин!

Запомнить дорогу я не пытался. Города я не знал и привязывать к каким-то деталям ориентировку, конечно, не мог. Приметил только, что в виду двух крытых зеленой жестью белых башен костела на развилке в предместье справа промелькнул указатель "Млада Болеслав". За костелом водитель свернул вправо на узкую улицу с глухими заборами по обе стороны, уперся радиатором в зеленые ворота под номером "18" и, ткнув перед собой бруском дистанционного управления, развел автоматические створки на поршневых штангах.

Он вышел из-за руля. Створки сошлись, в гараже стемнело, и сенсорный автомат врубил электричество.

Человек сказал:

- Я Цтибор Бервида.

Маленького росточка, квадратный, смазанное одутловатостью лицо, неопределенного цвета волосы, живые темные глаза.

- Сюда проходите, - услышал я из-за спины.

В дверце над тремя цементными ступенями я, развернувшись, увидел улыбающегося определенно вставной челюстью, настолько безупречными казались зубы, седого господина с бритым лицом, в овчинной жилетке поверх свитера и вельветовых штанах, заправленных в вязаные чулки, вшитые в кожаные галоши. Он держал - не опираясь, скорее как трость - щегольскую палку с пожелтевшим набалдашником. Издалека было видно - из слоновой кости. Дерни, и вытащишь шпажку, а вероятнее всего, пробку от полости со шнапсом или что тут пьют кроме пива? Древний причиндал впечатлял.

Антикварный Джеймс Бонд сделал приглашающий жест, и, когда я поднялся по ступеням, представился на английском:

- Праус Камерон, детектив и ресторатор по совместительству.

- Бэзил Шемякин, частный детектив и без совместительства, - пришлось ответить.

Других, более конкретных разъяснений относительно своих личностей они давать не собирались. Вот что это значило.

- Праус, ведите Шемякина в гостиную, не стойте на сквозняке, - сказал Цтибор, поднимая капот "Опеля Аксоны". По-английски, как и по-русски, он тоже говорил без идентифицирующего акцента. Видимо, логово принадлежало ему, поскольку он и распоряжался.

Под конвоем Камерона, который из-за моей спины подавал команды, куда поворачивать и куда идти, я миновал вылизанную до состояния выставочного образца кухню, прошелся по выделанной коровьей шкуре, разостланной на девственной чистоты площадке, от которой на антресоль поднималась дубовая лестница, и вступил в гостиную. Набалдашник слоновой кости обозначил для меня кресло.

Было на что посмотреть!

Я порадовался, что не забыл навести блеск на ботинки перед выходом. С их подошв слегка натекало на бежевый ковровый пол, а полы моего плаща, который мне не предложили снять, казались тряпками на кремовой обивке комфортного гнезда, в которое я поместил свой зад. Других кресел не имелось. Напротив меня полукруглый диван, тоже кремовый, плавно огибал шестигранный столик с толстой стеклянной столешницей. Надо было полагать, Цтибор и Праус усядутся на диван и примутся всматриваться в мое мужественное лицо, озаренное светом из двух больших окон, полускрытых шторами, опять-таки, разумеется, кремовыми.

Так и получилось, когда явился Бервида.

Но сначала он сдвинул кремовый экран, за которым оказался камин, полыхавший почти что кремовым пламенем. Слегка шипевший газ обволакивал огнеупорные поленья, свинченные в форме индейского вигвамчика.

- Настоящий "Лучано", - сказал про мебельный амбьянс Цтибор.

Я развел руками.

Праус мне подмигнул. Он утонул в диване, острые вельветовые коленки торчали до оттопыренных ушей, между коленками и ушами на набалдашнике покоились холеные ладони в старческих веснушках, а на них лежал подбородок, подпиравший идеальную улыбку искусственной челюсти.

- Праус заказал себе "Куадро".

Я опять развел руками, а Праус с усмешкой повел глазами на камин. На его мраморной плите стояли большие желтые тарелки - похоже, североафриканские. Должно быть, в прошлом бедуины пальцами брали с них плов. Имелись ещё несколько книг - в кремовых, конечно, переплетах - и ваза вроде снарядной гильзы с иссохшими побегами спиральных растений. Дубовая рама над камином, в которую дизайнер вмонтировал, на мой непросвещенный взгляд, несколько склеенных кизяков, обрамляла картину с успокаивающим пейзажем.

Два следователя. Открытый, с аристократической простотой добряк Праус. Жесткий и по-крестьянски циничный Цтибор.

А привезли меня, судя по девственной чистоте логова, на явочную точку. Не полицейскую, где назначают свидания осведомителям или любовницам. Стили "Лучано" или "Куадро" предназначаются для людей с большими деньгами такими деньгами, про которые Лев Севастьянов, финансовый самурай и банковский Шварценеггер при Ефиме Шлайне, говаривал, что они всегда в надвинутой на глаза шляпе.

Насчет таких деньжат и вызвали. Вызвали? Нет, что я горожу? В дома, обставленные в стиле "Куадро" или "Лучано", имеют честь просить.

От сознания собственной значимости я поднял одну ногу в начищенном ботинке и положил её на другую. Подумав, я ещё и сполз в своем гнездилище немного вперед. Думаю, поза получилась вальяжной. Праус для компенсации мог теперь подмигнуть и Цтибору.

- Кто вы? - спросил я.

Ломание, конечно, надоедало. Если они согласились встречаться, значит, и у них во мне есть нужда. Время-то шло.

- Вам название такой организации, как Интерпол, известно?

- На "Лучано" и "Квадро" у Интерпола денег нет, - сказал я. - Бывали мы в их конторах. Давайте кончать манерничанье. Кто вы?

Кажется, они опробовали меня всласть. Пора бы им и колоться.

- Агенты Специальной комиссии финансовых действий против отмывания денег. Если коротко, Спецкомиссии. Слышали?

- Жирнющие коты, мяукающие с крыш ведущих банков мира, - сказал я с плохо скрываемой завистью. - Набирать вас начали с июля восемьдесят девятого, когда совещание "Большой семерки" в Париже решило, что грязные деньги, золото и все, что ещё накопилось у партии Горбачева, вот-вот и их достанут.

- В точку, - квакнула челюсть на набалдашнике, приподняв и опустив всю голову с седой шевелюрой.

- Шлайн написал, чтобы я позвонил вам, - сказал я такую же банальность.

- Чего же так поздно? - спросил Цтибор.

- Спотыкался по пути.

- Вы и тут спотыкнулись, - сказала челюсть, опять приподняв и опустив седовласую голову.

- Что вы имеете в виду?

- Гостиницу, в которую вас занесло. В записке предписывалось другая, зло сказал Цтибор. - А вы куда попали?

- Куда?

- Куда все русское отребье завозят!

Подбородок на набалдашнике послужил точкой опоры для сокрушенного покачивания седой головой. Возможно, добряк Праус осудил резкость, ущемляющую мою этническую принадлежность. А возможно, сокрушался по поводу моих несомненно опрометчивых поступков в Праге, нынешних и будущих.

- Вчера, после вашего звонка, в нашем тихом переулке появился "Фиат", в котором парочка изображала совокупление, - сказал Цтибор.

Бервида пенял справедливо. Я бы мог догадаться, болван, о причине стерильного беззвучия вокруг его голоса в телефоне и тишины, оставшейся потом, когда он разъединился. Нас грубовато, с техническими накладками прослушивали, и достаточно долго, чтобы засечь этот телефонный номер. И вычислить адрес виллы. В моей гостинице стояла станция перехвата.

Орелик в джинсовой куртке с мерлушковым воротником и девица оттерли меня от лифта, чтобы поспеть к своей телефонной станции где-то в гостинице. Они, конечно, получили упреждающий сигнал насчет моей личности, может, и фото пришло по факсу или электронной почте. А поскольку я отдался на волю водителю автобуса добровольно, гадать о том, случайно или специально он привез меня в российскую общагу, теперь поздно.