Итальянское каприччио, или Странности любви - Нелли Осипова

Утром Лена пошла к себе, а Аня спустилась за почтой.

Она извлекла из ящика вместе с газетами письмо, адресованное ей и без обратного адреса. Вскрыла конверт. Там лежала фотография Андрея и короткое письмо от Кати, написанное четким школьным почерком:

«Дорогая Аня!

Я долго думала, надо ли тебе писать о случившемся, но потом решила, что надо. И Сергей так считает.

Андрей разбился, когда возвращался, проводив тебя. Его мотоцикл врезался в трейлер.

Он умер в реанимации, не приходя в сознание. Его похоронили на высоком берегу нашей реки. Все очень плакали. А на следующий день утром Натка бросилась с крана и разбилась насмерть… И ее похоронили рядом с Андреем, так что они теперь вместе.

Я жду ребенка, и мы с Сергеем решили расписаться, но только после того, как отметим сороковины Андрея…»

Аня стояла у почтовых ящиков, перечитывая без конца одну и ту же фразу: «Его похоронили на высоком берегу нашей реки…» Кто-то из соседей спустился в лифте, поздоровался и стал извлекать из своего почтового ящика газеты. Аня все стояла, словно прикованная. Потом вошла в лифт, поднялась на пятый этаж к Лене, позвонила и, когда Лена открыла дверь, сказала:

— Я убила Андрея.

… — Вам плохо? — услышала Аня и открыла глаза. Над ней склонилась стюардесса. Сосед слева с беспокойством смотрел на нее.

— Нет-нет, все в порядке, — ответила Аня.

— Принести вам воды? — спросила стюардесса.

— Пожалуйста, если нетрудно…

Девушка в голубой форме быстро ушла по проходу.

— Извините, но вы стонали, и я рискнул позвать стюардессу, — оправдывался сосед слева.

— Спасибо. Сама не знаю, что со мной, — смутилась Аня. Девушка вернулась со стаканчиком пузырящейся минеральной воды. Аня с наслаждением выпила и вернула стаканчик.

— Может быть, что-нибудь сердечное? — спросил сосед.

— Нет, нет, спасибо, все в порядке, вы очень добры.

Неловкость от того, что побеспокоила соседа, помогла ей окончательно отогнать мысли об Андрее и о том страшном и счастливом лете.

Стюардесса ушла, чуть покачивая бедрами. Сосед откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. «Слава богу, неразговорчивый попался», — подумала Аня и последовала его примеру.

…Весь второй курс она жила как замороженная. Ходила на лекции, сдавала своевременно зачеты и экзамены, все свободное время тренировалась в спортзаае или на стадионе. По ночам, когда не спалось, читала запоем Карамзина, Ключевского, Соловьева, Лихачева и других авторов, какие только имелись на отцовской «исторической» полке. Иногда ей казалось, что все происходящее с ней кем-то запрограммировано, а она лишь автоматически выполняет программу: учится, спит, бегает, ест. «И слава богу, — думала она, — ни во что не хочу вникать, пусть все катится как катится». Видимо, в такой реакции было ее спасение, ее выздоровление. И когда она только-только добилась некоторой стабильности, успокоенности, когда стала вечерами засыпать, не начитавшись до одури, неожиданно позвонил Николай.

Он прилетел в Москву на очередной симпозиум или семинар. Голос его весело рокотал в трубке. Николай напросился в гости, и она не смогла отказать — то ли из приличия, то ли просто из желания увидеть его — сама не зная почему.

Он объявился вечером с букетом цветов и коробкой конфет. Отец смотрел программу «Время» — с приходом к власти Горбачева у него проснулся интерес к политике. Мама возилась на кухне. Николай вручил ей конфеты, Дне — цветы, прошел в комнату, поздоровался с отцом, перекинулся с ним несколькими соображениями о путях перестройки и реальности перемен и наконец, взяв Аню за руку, уверенно пошел в ее комнату, словно бывал здесь десятки раз. Аня смотрела на него в изумлении, не находя слов. Он нагнулся, чтобы поцеловать ее, — она подставила ему щеку, и он рассмеялся:

— Словно айсберг в океане. — Потом ласково потрепал ее по плечу и сказал: — Это оттого, что давно не виделись. Я очень хотел в прошлом году встретиться с тобой, но ты не догадалась дождаться от меня письма с моими планами на лето. Ну ничего, мы с тобой наверстаем упущенное.

Он еще что-то говорил о себе, о своем сообщении на симпозиуме, о своем пока еще неприкаянном житье в общаге, о докторской, которую конечно же она должна первая прочитать и высказать свое мнение.

«Он ведет себя так, — в который раз подумала Аня, — словно оставил здесь свою вещь на хранение и теперь явился, чтобы убедиться, что все на месте, в целости и сохранности».

— Если бы ты прошлым летом не уехала… — начал он излагать очередную свою мысль, а Аня вдруг с ужасающей ясностью представила, как она весело уплетала чебурек на вокзале в Симферополе, в то время как Андрей лежал в реанимации, как она ехала в троллейбусе, а он, может быть, уже умер. Да, если бы не Николай, она бы не уехала и Андрей был бы жив — она бы не знала его, но все равно он бы не умер. Господи, если бы он знал, видел, как она разорвала письмо Николая и развеяла его, как прах на ветру, если бы Андрей мог узнать об этом, если бы…

— …как только пройдет апробация, — продолжал Николай.

— Прости, — прервала его Аня, — я не совсем поняла.

— Ты какая-то рассеянная, — заметил он и с бесцеремонностью лучшего друга добавил: — Ты плохо выглядишь. Перетренировалась?

— Наверное, — ответила Аня и замолчала, разглядывая Николая и прислушиваясь к себе: никаких эмоций, никакой радости, все притупилось в ней.

— Может, навестишь меня завтра в гостинице? — словно не замечая ее отрешенности, спросил он.

Аня промолчала. Он слегка смутился, но сразу же спросил:

— Так как насчет чайку для командировочного человека?

Наконец все было исчерпано — время, чай, обмен мнениями и информацией… Николай откланялся.

Он звонил ей каждый день, то приглашая к себе, то навязываясь в гости, то предлагая прогулку, поход в театр или музей. Аня от всего отказывалась, и когда он уехал, словно сбросила с себя груз и стала медленно оттаивать.

Весной, сдав последний экзамен, она по дороге домой купила огромный торт, бутылку сухого вина, позвала Ленку и Ольгу Николаевну, и они впятером проговорили весь вечер, как во времена Аниного детства.

— Год прошел — и слава богу! — заключила она импровизированное застолье и на удивление родителям выпила бокал вина.

Так она поставила символическую точку в своих спортивных свершениях.

В канун Восьмого марта, когда они уже учились на четвертом курсе, Лена зашла к Ане.

— Что-то мы теперь редко стали встречаться, — заявила она. — А не устроить ли нам девичник, как ты думаешь?

…Ольга Николаевна, как и во все праздники, дежурила — в Женский день платили двойную ставку.

Девчонки уютно устроились на кухне. Наташка и Деля притащили жареную курицу, Лена испекла пирог, а Аня купила вина.