Лакомые кусочки - Марго Ланаган

— Иногда мне бывает очень одиноко, — призналась она его ладони. — Я подумала, может быть, ты тоже испытываешь одиночество, если у тебя нет девушки.

Лига подняла голову, посмотрела на Джозефа, но не увидела в его глазах того, на что надеялась — мыслей, сомнений, желаний. Всегдашняя приветливость как будто бы рассеялась, зрачки странно замерцали: вместо темной глубины в них вдруг промелькнуло небо, льдистая стужа, неровные серые прожилки на фоне бледной пустоты…

— Джозеф! — в испуге воскликнула Лига. — Мастер!

Взгляд столяра опять потеплел.

— Да, мисс?

— Меня зовут Лига.

— Хорошо.

Пальцы Джозефа по-прежнему покоились в ладонях Лиги. Казалось, он смотрит на нее так же, как на чашу, которая выходила у него из-под рук на станке.

— Что это было? — Страх обжег Лигу горячей волной. — Что с тобой произошло? С твоими глазами?

— Ты просишь слишком многого, Лига. — Джозеф опустил взгляд, однако в нем опять сверкнуло небо. — Я не создан для этого.

— Для чего? — у Лиги едва повернулся язык выговорить эти слова.

— Испытывать… чувства. Не важно, одинок я или нет.

Лига оцепенела от ужаса. Ветер, холод и, хуже всего, необъятная пустота, которую она видела во взоре Джозефа, перешли в голос. Посмотри она сейчас ему в глаза, они тоже оказались бы пусты и белы, как луна. Однако он назвал ее по имени. Он знал ее лучше, чем следовало бы знать Джозефу Столяру, лучше, чем Ада Келлер, матушка Тейлор или любой другой житель города, всей страны. Возможно, даже лучше, чем Лига знала сама себя. Самые дальние уголки ее души, самые потаенные мысли были известны здесь всем и каждому, всему живому и неживому.

Джозеф не поднимал головы и продолжал глядеть на сплетенные руки, но молочно-белое сияние, исходившее из его глаз, отражалось и подрагивало на коленях Лиги. Мир вокруг нее вдруг истончился, стал хрупким, пошел мелкими волнами, точно вышивка на занавеске, а за той занавеской простирался хаос, свет, который мог ослепить.

Вся дрожа в этом зыбком призрачном мире, Лига взяла деревянную чашу и вложила в руку Джозефа. Его пальцы, сильные и гибкие, сомкнулись вокруг дерева. Он улыбнулся Лиге. Зрачки столяра вновь потемнели, и все же он не расслабился — по всей видимости, даже не осознал, что именно произошло, а просто пришел в себя, снова стал дружелюбным скромным мастером по дереву. Джозеф нажал ногой на педаль, станок заработал.

За дверью вовсю поливал дождь, хотя еще несколько мгновений назад в безоблачном небе светило солнце. Мимо мастерской прошли двое мужчин. Они поприветствовали Джозефа, тот кивнул, не отвлекаясь от работы. На Лигу проходившие не взглянули.

Она резко вскочила, опрокинула табуретку. Столяр и ухом не повел. Лига поняла, что даже если вырвет у него чашу, швырнет ее на мостовую или раздробит на мелкие кусочки тяжелым молотком, Джозеф просто возьмет другую деревяшку и начнет трудиться сызнова.

Она поспешила прочь из мастерской, под обжигающе холодный дождь. Впереди маячили мокрые спины двоих удаляющихся прохожих. В темно-сером небе сердито рокотали хмурые тучи. Хозяйки на верхних этажах, охая и причитая, задергивали шторы, хлопали ставнями.

Лига побежала по улице. Наверное, небеса карают ее этим дождем, посылают ледяные стрелы в ее глупую голову, хлещут мокрыми плетьми по спине. Всего этого не существует в действительности, думала она, ни дождя, ни скользких улиц, ни домов, не спешащей домой женщины, ни извозчика, ведущего под уздцы лошадь. Лига сгорала от стыда и мучилась страхом. Нужно вычеркнуть из памяти Джозефа с его теплой ладонью и белыми глазами, нужно бежать от него сквозь ливень и поскорее найти своих девочек, маленьких Бранзу и Эдду, единственных, помимо нее, реальных людей в этом мире.

Шло время. Лиге сравнялось тридцать, светлоликая Бранза встретила пятнадцатый день рождения, неугомонной Эдде исполнилось четырнадцать неугомонных лет. Жизнь в лесном домике текла спокойно и ровно, и все благодаря ежедневным трудам Лиги, которая изо всех сил стремилась сохранить подаренное свыше благо, доказать, что она его достойна. Побывав в столярной мастерской и увидев, сколь непрочно их счастье, Лига лишилась покоя и ни на минуту не покладала рук. Она работала так старательно, с таким усердием и рвением, что, казалось, вышивала самую природу, лес и облака, чтобы затем обратить их в реальность, проложить стежками линию, соединяющую небо и землю. Тревога, которая поселилась в душе Лиги тем солнечно-дождливым днем, прочно засела у нее в костях, в крови, в мышцах. Она поняла, что должна платить за свое право радоваться, должна ежечасно показывать, с какой серьезностью воспринимает этот нечаянный рай, с какой охотой готова делать вид, будто верит в его существование.

Мягкосердечная Бранза, вероятно, внутренним чутьем улавливала материнское беспокойство: все эти годы ее часто посещали ночные кошмары. Лига то и дело просыпалась среди ночи, услыхав крики ярости и ужаса, которые издавала старшая дочь, мечущаяся в постели. Со временем Лига научилась не тормошить Бранзу и вообще не дотрагиваться до нее, потому что тогда девушке снилось, что на нее нападают, и она вскакивала в кровати, размахивала кулаками, вся в слезах и холодном поту. «Бранза, детка, проснись! Это всего лишь сон!» — восклицала Лига. Заломив руки, она стояла у постели дочерей, одна из которых крепко спала, а другая раскидывала подушки и боролась с незримым противником.

Когда же Бранза наконец вырывалась из объятий кошмара и свет лампы рассеивал ночные страхи, она лежала и смотрела на мать широко раскрытыми глазами — чтобы опять не заснуть. Лига вполголоса разговаривала с ней о событиях прошедшего дня, приносила пушистых крольчат или новорожденного козленка, чтобы дочь могла отвлечься, погладить животных у огня, чтобы тень кошмара сошла с прекрасного юного личика.

— Кто он? Как выглядит? Откуда взялся? — расспрашивала Бранзу мать при свете дня.

Из дочери удалось вытянуть только то, что все кошмары связаны с каким-то человеком, всегда одним и тем же. Бранза отказывалась делиться своими сновидениями. Как бы ярко ни светило солнышко, каким бы очаровательным ни был кролик или козленок, каким бы вкусным инжиром ни угощала мать ее и сестру, ответом на все вопросы Лиги неизменно служило молчание. Бранза лишь качала головой и вздрагивала, вспоминая призрачного врага. Больше всего Лига боялась (она не знала, как работает волшебство, но верила в его мощь и одновременно хрупкость, в непредсказуемость магии), что все муки дочери — из-за ее презренной недостойной матери, что Бранзу во сне терзает тот же мужчина, пусть и в ином облике, который превратил ночи Лиги в кошмар, страшной ценой сделал из девочки женщину.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});