Не говорите Альфреду - Нэнси Митфорд

Его жена – англичанка, твоя тетя Эмили была знакома с ее матерью.

На большой скорости прибыли новые полицейские, расчищая путь автомобилю. Я остановилась перед отелем, журналисты были оттеснены назад. Полицейский распахнул дверцу машины, и из нее с трудом вылез крупный мужчина в помятом бежевом костюме, с перекинутым через руку пальто и с портфелем. Он стоял на тротуаре, моргая и судорожно сглатывая, с позеленевшим лицом. Мне стало его жаль, он выглядел больным. Некоторые журналисты выкрикивали вопросы, тогда как другие вовсю сверкали вспышками фотокамер.

– Как это было, Гек?

– Ну же, Гек, как там, в Советском Союзе?

– Почему вы уехали, Гек? Сделайте заявление.

Мистер Декстер молчал, слегка покачиваясь. Кто-то подсунул ему под нос микрофон.

– Расскажите о своих впечатлениях, Гек, что там за жизнь?

Наконец он открыл рот.

– Жестокая! – произнес он. Потом торопливо добавил: – Извините меня, джентльмены, я все еще страдаю от авиадискомфорта. – И он поспешил в отель.

– От чего он страдает? – заинтересовался Дэви.

– Имеется в виду воздушная болезнь, – объяснил журналист «Таймс». – Когда же мы получим его заявление, хотел бы я знать. Декстер был раньше болтуном – наверное, ему действительно очень плохо, раз он вдруг сделался таким неразговорчивым.

В салоне автомобиля мы вдруг увидели розовое колено. Затем появилась женщина, такая же очевидная англичанка, каким очевидным американцем был Декстер. Она просто бросила в сторону щелкающих и сверкающих вспышками фотографов слово «дерьмо». Загородившись журналом «Нью-Стейтсман», женщина пошла за мужем. Ее место занял толстый тип, с лицом, похожим на пудинг, который стоял, позируя, широко улыбаясь и жуя резинку, пока присутствующие не потеряли к нему интерес. Я увидела, что локти Мокбара приходят в движение, а за ними следует старчески-ревматическое, как у престарелого конюха, движение нижних конечностей, и все это направлено ко мне.

– Идем, – сказала я Дэви. – Мы должны быстро выбраться отсюда.

Филип был приглашен на обед к Милдред, так же как и Дэви, и на следующее утро пришел с отчетом. Возвращение Декстеров являлось, разумеется, единственной темой разговора. Когда выяснилось, что Дэви был непосредственным свидетелем его приезда, он стал героем вечера.

– Они сбиты с толку, бедняги, – произнес Филип.

– Кто? Юнгфляйши?

– Местные американцы. Не знают, как воспринимать новость. Хорошая она или плохая? Что она означает? Как ее расценивает мистер Хрущев? Что скажет Госдепартамент? Для наших друзей настоящая мука решать, следует ли им посылать цветы или нет. Вы же знаете, как для них невыносимо быть нелюбимыми, даже Декстером – им неприятно ощущать, что они не поприветствовали старину Гека так, как подобало. В то же время с его стороны было неправильным покинуть западный лагерь, и им претило смотреть на это сквозь пальцы. Магическое бессмысленное слово «солидарность» – это одно из их заклинаний. Старина Гек не был принципиальным, и это с его стороны совсем не по-американски. Но надо помнить, что старина Гек теперь снова выбрал Свободу, он по собственной воле вернулся в западный лагерь, и они хотели бы вознаградить его за это. В общем, они в замешательстве. Было решено, что Милдред даст званый обед для высокопоставленных политиков. Известные американские журналисты Джо Олсоп, Эльза Максвелл, мистер Галлахер и мистер Шин – все должны прилететь на него. Но большинство из них не смогут добраться сюда ранее конца недели. Мы не узнаем большего, пока с ними не проконсультируются. А между тем возникает вопрос о цветах. Либо ты посылаешь их сразу, либо вообще не посылаешь. Как им поступить? Дэви предложил послать букеты без визитных карточек, чтобы впоследствии, если захочется, можно было бы спросить: «Вы получили мои розы, Гек?»

– Ну разве Дэви не восхитителен?

– Это было воспринято очень плохо. Они были шокированы.

Дэви занялся своим крестником. Пришел доктор Лекер и сделал много анализов, Дэвид при этом вел себя спокойно. Американцы, обедавшие у миссис Юнгфляйш, единодушно порекомендовали доктора Джора, психоаналитика при НАТО. Прежде чем сопроводить его наверх, к пациенту, Дэви привел его в Зеленую гостиную, чтобы сначала он поговорил со мной. Врачу хотелось собрать предварительную информацию. Это был долговязый, нескладный молодой человек, который выглядел значительно моложе своих лет. Дэви вроде бы отнесся к нему одобрительно. Я старалась побороть предубеждение и сделать то же самое. Когда я рассказала ему все, что знала о своем сыне, возвращаясь в его младенчество, даже пытаясь вспомнить, как приучала его к горшку («Кажется, я его шлепнула»), доктор Джор прочистил горло.

– Как я это вижу в подобном случае, госпожа жена посла… хотя, конечно, я могу быть не прав, поскольку ни одна система психиатрии пока не является непогрешимой, а человеческий фактор играет, как и должен играть во всех человеческих делах, свою роль, и поскольку мы лишь стремимся к прозрению… так что могу сказать, что система, которой лично я руководствуюсь, ныне совершенствуется, вышеуказанное сомнение должно быть принято во внимание. Тогда, с этим сомнением, четко принятым во внимание, то, что я собираюсь сказать, может быть рассмотрено для того, чтобы аппроксимировать факты, каковы они, вероятно, есть. Ваш сын, госпожа жена посла, в дополнение к состоянию патологического безволия, которое наверняка связано с воспитанием и с каковым возможно бороться, но которое, скорее всего, будет трудно, сложно и длительно, иными словами, нелегко преодолеваться, ваш сын имеет неосознанную тягу к Востоку. Точка.

– Тягу к Востоку? – переспросила я.

– Пожалуйста, дай доктору Джору договорить, – строго сказал Дэви.

Доктор Джор слегка поклонился и продолжил:

– Я мог бы изложить суть дела более кратко и ясно, сформулировав парадигму, которую считаю неопровержимой. Человеческие существа, по моему мнению и по мнению других, более квалифицированных, чем я, условно подразделяются (в отношении того, что я собираюсь вычленить, в меру моих стараний и без возможности ознакомления с делом) на две категории: на тех, кто подвержен тяге к Востоку, и на другую, я рад отметить, ощутимо более обширную группу людей, которые подвержены тяге к Западу. Пожалуй, я мог бы объяснить это более доступно, если мне будет позволено обозначить, что те люди на европейском континенте, которые ощущают неодолимое желание и стремление посетить Англию, Ирландию и обе Америки, чувствуют слабое желание или стремление поехать в Россию, Китай и Индию, тогда как те, что настоятельно притягиваются к Китаю, России и Индии…

– Не хотят ехать в Америку.

– Пожалуйста, позволь доктору Джору закончить свою мысль, – сварливо произнес Дэви. – Это так интересно, Фанни…

– Разумеется, – кивнула я. – Если зайти достаточно далеко на Восток, то придешь на Запад. Если бы вам удалось продвинуть моего сына немного дальше, мы сумели бы привести его