Сон длиной в зиму (СИ) - Либрем Альма

Преподаватель наконец-то устроился на своём стуле и открыл рот, чтобы начинать читать лекцию, но Зое было наплевать. Она схватила вещи, беспорядочно затолкала тетрадки в сумку и, не прощаясь, бросилась к выходу. Глухарь проводил её странным, мутным взглядом, но так ничего и не сказал, только едва заметно, слабенько так улыбнулся. Словно понял, хотя что он там может понять?

Зоя выскочила из аудитории, пробежала несколько шагов и только тогда поняла, что коридор был пуст. Ушёл? Неужели просто так взял и ушёл, пока она думала про Ольку и про пропущенную пару?

Сзади раздался знакомый до боли свист.

Девушка обернулась так стремительно, что тетрадка, торчавшая из сумки, полетела на пол, но она на неё даже не посмотрела. Да какая разница, что случится с конспектом без единой толковой фразы?

— Я знал, что ты выйдешь, — улыбнулся Богдан. — Моя Сойка всё-таки куда более дикая, чем они все думают.

Он стоял, прислонившись спиной к стене, с белым от штукатурки рукавом, и довольно, словно кот, объевшийся сметаны, улыбался.

— Ты придурок, Орловский, — выдохнула Зоя. — Какой же ты придурок…

Сумка с шумом упала на пол следом за тетрадью, следующим из пальцев выскользнул берет с шарфиком, которые она так и не успела надеть. Пальто сползало с плеч, но Зоя не обратила на это внимания. Она приблизилась к Богдану, чувствуя себя будто полупьяной, и протянула руку, чтобы отряхнуть его одежду, вытереть это мерзкое белое, но Орловский перехватил её руку и вложил в её какую-то коробочку.

Не красную.

Не бархатную.

С кольцом.

— Я совсем не романтик, если что, — усмехнулся Богдан. — И я не умею правильно признаваться в любви. Так что, если ты согласишься, тебе придётся жить с последним чурбаном, который как максимум может сыграть тебе на фортепьяно. Но у нас фортепьяно, наверное, не…

— Я согласна, — выпалила Зоя прежде, чем успела передумать.

Она честно собиралась поцеловать его первой. Но Богдан успел сгрести её в охапку раньше.

И плевать было на пальто, которое будет всё белое, на то, что Орловский прижимал её в университетской стене, стремящейся оставить свой отпечаток на любой одежде. Плевать на то, что загремела дверь — из аудитории выглянул ошалелый глухарь, а за ним и Оля, раскрасневшаяся и, кажется, понявшая, что когда спрашивают аудиторию — это не зовут на свидание.

Зое было всё равно. Она видела только Богдана, смотрела в его знакомые, тёплого оттенка карие глаза, чувствовала тепло поцелуя на губах…

— Они хотят, — прошептал Орловский, — чтобы ты им что-нибудь объяснила.

Надо было и вправду объяснить. Показать кольцо, каким бы оно ни было, хоть скрученным из травинки или нет.

Но, разумеется, Зоя этого не сделала. Её теперь не волновала толпа, пытающаяся выбраться из аудитории. Кто любил хоть раз, и сам поймёт, как глухарь, этот чёрствый, странный преподаватель, сейчас загонявший всех студентов в аудиторию, чтобы не мешали — но так и не потребовавший, чтобы вернулась Зоя. И даже Оля, вечно разочарованная и, кажется, продумывающая ужасную месть, сейчас медленно плелась к своему месту.

Имело ли это для Зои какие-то значение?

Нет. Она впервые в жизни чувствовала себя такой свободной… И такой настоящей. Впервые ей было так уютно — посреди университетского коридора, в тёплых, родных объятиях Богдана.

И, что самое главное, впервые она была на своём месте.

Девушка, невеста, жена… Какая разница, какой статус у их отношений?

Зоя вдруг поняла: она не одна бесповоротно, по уши влюбилась…

Это было взаимно.

— Орловский, — прошептала она, на секунду отпрянув от него, чтобы посмотреть в глаза. — Скажи мне…

Она задержала дыхание, не в силах вытолкнуть из себя конец фразы. Мало ли, что он может ответить… Мало ли, насколько больно ее обожжет правда.

— Это с самого начала было по-настоящему.

— Но зачем тогда… — Зоя провела ладонью по его щеке, пытаясь убедиться в том, что Богдан не растворится в воздухе, не исчезнет никуда, не превратится в фантом, а она не проснётся от этого сладкого кошмара в своей постели очередного одинокого второго марта…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он никуда не пропал. Все так же стоял рядом. Вот только Зоя все никак не могла понять, зачем столько времени было играть, если можно было с самого начала быть вместе по-настоящему.

— Потому что ты — Снежная Королева, — пожал плечами Орловский. — Ты бы никогда не согласилась, предложи я тебе отношения.

Зоя закрыла глаза. Ей вдруг стало так смешно — надо же! Её даже нельзя нормально пригласить на свидание, предложить отношения, не придумывая миллион уловок. И если б Орловский был неправ! Так нет же, то, что он сказал — чистая правда. Она б его послала, услышав только первые несколько слов. Зачем слушать? Отношения — не для таких, как она.

По крайней мере, ей так казалось.

Богдан не ошибался. Она действительно была из тех, кто не смог бы нормально начать отношения. Нашла бы сто поводов для отказа, придумала бы что-то и просто убежала от него. Если б тогда, в начале декабря, Богдан предложил ей встречаться, откуда у нее вообще появились бы мысли относительно его надежности? Она просто не поверила б его словам. Или, возможно, не поверила бы своим чувствам?

Теперь-то, когда все уже произошло, Зоя понимала, сколько могла наделать ошибок! Удивительно, но ее идеальный путь был именно таким: тернистым, полным ошибок и глупостей, неожиданных поворотов, теперь искренне смешивших ее.

— Спасибо, — поблагодарила девушка, хотя прозвучало как-то странно.

— За что? — удивился Богдан.

— За то, что растопил моё холодное сердце, — прошептала Зоя прямо ему в губы. — А я уж боялась, что сон длиной в зиму закончился…

— Ну, он и закончился, — с усмешкой отозвался Богдан. — Пора жить наяву, Сойка.

И опять поцеловал её, будто доказывая, что наяву — оно интереснее всё же…

Два года спустя

Иногда Зое казалось, что все, что с ней происходит — немного нереальное. Выдуманное, наколдованное заботливым волшебником, решившим выдернуть Зою Горовую из её неприглядной жизни и вытолкнуть в новую историю, где у неё есть любимый, а к любимому ещё и смелость рвать с прошлым, решительность двигаться вперед и везучесть — умудряться сглаживать острые углы и каким-то чудом продвигаться дальше по жизни, выстраивая свой путь как-то наобум.

Если б ей кто сказал, что она так легко будет расставаться со своим прошлым, два года назад она бы не поверила. И сейчас, на мгновение остановившись на пороге, задумалась: а что было бы, если б она осталась?..

Зазвонил телефон. Зоя потянулась к мобильному почти с опаской, словно это кто-то из прошлой жизни собирался постучаться в дверь настоящего, но на экране высветилась фотка Богдана, и она, облегченно вздохнув, взяла трубку.

— Как день, Сойка? — весело поинтересовался он. — Ты в порядке?

За радостным голосом пряталось беспокойство. Утром Зое было, мягко говоря, не очень; она с трудом проснулась и упорно делала вид, что чувствует себя если не хорошо, то по меньшей мере неплохо. Богдан всегда переживал, если она болела, а Зоя умудрялась подхватить насморк на ровном месте. С удаленкой стало легче, ей больше не приходилось отмораживать себе всё в ледяных аудиториях, а с переездом в другой город, кажется, и вовсе замечательно, но нет-нет, а в прошлом слабое здоровье давало о себе знать, и она влипала на месяц с кашлем, ходила по дому, отпугивая мужа, и пила горячие чаи.

Сегодня кашля не было. И вчера тоже. Зато были головокружение и слабость, и Зоя, успевшая себе нафантазировать целый букет неприятностей, сделала вид, что она абсолютно здорова, и мысленно пообещала себе, что анализы всё-таки сдаст. Хотя бы кровь проверить. Мама раньше гоняла её в лабораторию, как в гости, считала, что каждый сезон надо смотреть показатели, а теперь, вырвавшись из-под родительского крыла, Зоя распустилась и совсем об этом забыла.