Сон длиной в зиму (СИ) - Либрем Альма

Удивительно, вроде и спешить-то не было смысла, а Зоя на улицу выбежала ещё без пятнадцати час. За те десять минут, что ждала Богдана, она успела изучить абсолютно все рекламные объявления на висевшей у подъезде доске, а теперь отвернулась от неё и спокойно рассматривала снег под ногами, стоптанный, сбитый, грязный оттого, что по нему постоянно кто-то ходит.

Зима больше не казалась радостно-парадной, и ни сугробы, ни заснеженные дорожки, ни сверкающие белым деревья не могли вернуть Зое то ощущение чистоты, которое не отпускало её с середины января. Мир разбился на сотни маленьких кусочков, и самое противное, что она сама отчасти была в этом виноватой.

— Сойка? — знакомый, родной голос заставил её содрогнуться. — Ты чего мерзнешь? И так рано?

Она подняла на Богдана взгляд и выдавила из себя слабую улыбку. Орловский стоял так близко, нисколечко не изменившийся за те полторы недели, что она сбегала от него, как будто ничего и не происходило. Возможно, ещё можно ничего не рушить, просто притвориться, будто она собиралась только погулять, держась с ним за руки…

Но что тогда? Чтобы он завтра сказал ей "прощай", потому что нет больше смысла никого разыгрывать?

— Да вот, — прошептала печально Зоя. — Проснулась.

Она терпеть не могла целоваться на улице, но на сей раз сама потянулась к Богдану, с печальным удовольствием ощущая, как он прижимает её к себе. Сквозь толщину его зимней куртки и её собственного пальто вряд ли можно было что-то почувствовать, разве что холод чужих губ, касающихся её кожи, и Зоя внезапно очень остро ощутила, насколько глупым было то, что она собиралась сделать.

Но стоило зажмуриться, как перед глазами вспыхнула всё та же мерзкая, надоедливая Леся, которая повторяла одно и то же слово. Временная.

Временная.

Такая же, как и все предыдущие.

На языке крутился вопрос, а какие они, эти её предшественницы, были? Тоже понарошку? Но это было бы очень жестоко. Ей не хотелось обижать Богдана. Он ведь, наверное, пока что не собирался прощаться. Соберется потом.

Первая любовь, говорила мама, очень редко бывает удачной. Если б Зоя не влюбилась, как бы она себя вела? Что бы она сказала?

— Завтра зима заканчивается, — ни с того ни с сего произнесла Зоя, нарушая воцарившееся между ними молчание. — Помнишь?

— Ну, да. Первое марта завтра, — пожал плечами Орловский. — Весна начинается.

— Да, — в унисон повторила за ним Зоя. — Весна… начинается. Помнишь, как ты пришёл ко мне на репетицию, когда согласился быть аккомпаниатором? Помнишь, что ты мне тогда предлагал?

Богдан хмуро взглянул на неё, кажется, до конца не понимая, к чему Зоя клонит.

— Это должен быть сон длиной в зиму, — печально отозвалась она.

— Зоя, я…

— Подожди, — она прижала палец к его губам, обнаруживая вдруг, что рукава её пальто были до нелепости короткими, если не носить перчатки. — Подожди, Богдан. Это неважно, что ты сейчас скажешь. Я ведь тогда понимала, что зима рано или поздно закончится. Пора будет прощаться. Это логично. Я не хочу нарушать договор.

Она осторожно отступила назад, высвобождаясь из кольца его рук, и печально улыбнулась.

— Это всё, Богдан.

— Подожди, — он сделал шаг ей навстречу, но Зоя вскинула руки в попытке защититься и всё ещё держать дистанцию. — Зоя, ты неправильно…

— Я всё понимаю, — покачала головой она. — Это были прекрасные три месяца. Ты правда очень хороший, Богдан. Я оттаяла немного, наверное, и, возможно, не всё намерзнет обратно. Но зима закончилась. Я пойду, наверное. Не надо меня провожать. И звонить не надо, правда. Просто… Скажем в университете, если спросят, что расстались мирно. Просто поняли, что… Ну, не знаю. Только никто никого не бросил, просто поговорили и поняли, что это конец, ладно? Не хочу скандалов.

Богдан пытался что-нибудь ответить, но Зоя не хотела ничего слушать. Неживыми, замерзшими пальцами она ввела код, открывая дверь, и скрылась в подъезде. Сползла по той, обратной стороне двери, закрыла глаза и считала до десяти, думая, что он сейчас ударит кулаком железную поверхность, позовет её, сделает что-нибудь…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но ответом была тишина.

Зоя поступила, наверное, правильно. Она не позволила растоптать себя кому-то, нет, она сделала это сама. Да и плевать! Мир остановился, зима закончилась, пора, Горовая, просыпаться и идти вперёд. Разве она не знала, что так будет? Разве не этого она ждала, когда вступала в эти отношения? Просто небольшое развлечение, от которого им двоим надо будет просто получить удовольствие. Она его получила. А что сейчас так больно, так ведь когда-нибудь станет легче?

Она медленно поднялась на свой второй этаж, зашла в квартиру, закрыла за собой дверь на ключ. Мама выглянула из кухни, тихо спросила:

— Что он?

— Всё хорошо, мама. Я ж тебе говорила, — печально улыбнулась Зоя, — Богдан — хороший парень. Он бы никогда не сделал мне ничего плохого.

Она сама сделала всё, что смогла. А он, наверное, и рад этому. Не придётся бегать за сумасшедшей истеричкой, рассказывать ей о том, что у него, возможно, были какие-нибудь чувства. Какие чувства? Всё закончилось, Земля не остановилась, солнце не погасло.

— Мне работать надо, времени нет, — тихо ответила Зоя. — А то я спала слишком долго.

— Всего до восьми, Зоечка.

— Всю зиму, мама, — покачала головой она. — Всю зиму…

Глава двадцатая

2 марта, 2020 год

Зоя думала, что тяжелее всего ей будет именно первого марта, когда начнётся весна, закончится её странная и смешная история любви, и придётся вновь просыпаться в реальном мире, где на кухне завтрак готовит всё ещё обиженная и не понимающая, как её дочь повелась на такого парня, мама.

Вообще-то, предполагалось первого же марта маму утешить. Порадовать её новостью, что они с Богданом просто притворялись целых три месяца и морочили людям головы. Зачем? Да вот хотя бы просто так. Орловский-то не смог назвать ей толковую причину собственного поведения, каждый раз придумывал всё новые и новые отговорки, а потом и вовсе забросил это глупое дело и отвечал загадочными улыбками и подмигиваниями. Что ж, Зоя к этому практически привыкла.

Но радостную весть она так и не сообщила, первое марта провела дома в окружении учебных заданий, и когда вечером вспомнила о том, что надо бы тосковать, только радостно улыбнулась. Она поверила было, наивная, что её отпустило.

Потом пришло второе марта, понедельник, всё ещё заснеженный и холодный, ознаменовавшийся очередным "минусом", и Зоя, проснувшись, долгое время не могла понять, в каком она сезоне оказалась. Погода издевалась, подсказывая, что зима ещё не закончилась, но календарь был неумолим, а Богдан вчера не звонил и не говорил со своими привычными вредными интонациями, что, возможно, они продлят розыгрыш, пока не пойдут первые цветы, не сойдёт снег, не зацветут яблони, не будут падать вновь осенние листья…

В общем-то, Зоя умом понимала, что так будет. Но сердце её осознало, что сон длиной в зиму закончился, каким бы он ни был приятным, именно второго марта, когда пришлось выходить в университет и тайком ждать сто и один вопрос от полных любопытства сокурсников.

Она не заморачивалась, выбирая одежду, схватила джинсы, первый попавшийся под руку свитер, замотала горло, кажется, и вовсе маминым шарфом и только на секунду задержалась у зеркала, чтобы поправить пальто и не выглядеть совсем уж потерянной и разбитой. Профессиональная улыбка, о существовании которой Зоя забыла на три месяца, выглядела теперь несколько неестественно в сочетании с погасшим, грустным взглядом, но Зоя убедила себя в том, что её это вполне устраивает. А кому не нравится, пусть отворачиваются.

Дорога в университет, привычно короткая и по-зимнему холодная, не принесла привычного удовольствия. Зоя вдыхала морозный воздух и какого-то чёрта в очередной раз вспоминала Орловского. Не звонившего, молчавшего после этого штрафного, лишнего зимнего дня, подаренного им капризным февральским календарём.