Партия. Тайный мир коммунистических властителей Китая - Ричард МакГрегор

Яню вторит бестселлер 2009 г. «Китай сердится». Вот что там сказано о партийном истеблишменте: КПК вяло и неуверенно реагирует на угрозы, которые до сих пор исходят от иностранных империалистических держав. «Стоит им открыть рот, как раздаются невнятные, претенциозные звуки, — заявляет Сун Сяоцзюнь. — Эти люди беспрестанно высмеивают слабость и некомпетентность старого Китая в военной области. Но стоит заикнуться о «боевом духе» и «укреплении национальной обороны», как на тебя налепят ярлык фашиста». Китайские дипломаты, горько усмехаясь, жалуются, что разгневанные граждане шлют им таблетки с кальцием — надо, дескать, укреплять позвоночник, когда имеешь дело с иностранцами. Подобно дипломатам во многих других странах, пекинский МИД частенько изображают бесхребетным созданием, но вот для КПК, чья легитимность зиждется на факте освобождения доселе слабенького Китая от иностранных агрессоров, подобный образ куда опаснее.

Янь Сюэтун и Сун Сяоцзюнь в унисон поносят КПК и правительство КНР за безвольную дипломатическую политику, говоря о ней с такой гадливостью, словно речь идет о некоей форме национального хронического заболевания. Расходятся они лишь в вопросе о способе лечения этой хвори. Сун искренне считал, что книга «Китай сердится» выражает новую волну прагматичного патриотизма в китайском обществе. Янь же презирал КПК и был разочарован позицией широкой общественности.

Когда я встретился с Янем в середине 2009 г., он еще извинялся за свои ошибочные прогнозы, хотя и не за основания, на которых они были сделаны. Особенно, по его мнению, он промахнулся с настроениями китайского народа: ему казалось, что люди восстанут, если воссоединение с Тайванем будет вовсе снято с повестки дня. Ан нет, народу, как выяснилось, это было до лампочки. «У китайцев нет национализма, — заявил он. — Зато они очень ориентированы на деньги. Доминирующая идеология: обожествление денег. До тех пор, пока ситуация с Тайванем будет благоприятствовать извлечению барышей, нас не волнует независимость [острова]».

По этой же причине, утверждал он, представители среднего класса Китая, так же как и студенты в его университете, совершенно не интересуются политикой и демократией, потому как борьба за эти идеалы лишь нарушит ход их все более и более комфортной жизни. В двадцатую годовщину событий 4 июня, то есть буквально за несколько дней до нашего интервью, факультетские преподаватели, принимавшие участие в тех протестах, обсуждали, до какой степени они в свое время отличались от нынешних студентов. Сегодняшняя молодежь почти не интересуется 1989 годом и еще меньше желает участвовать в подобных демонстрациях. «Если китайское правительство завтра заявит, что мы ненавидим американцев и что погромщикам «Макдоналдсов» и посольства США ничего не будет, студенты стекутся туда рекой и начнут швыряться камнями. Но вот если центральные власти скажут, что за погром их ждет наказание, никто и пальцем не шевельнет, — говорит Янь. — Пока общество молится золотому тельцу, будет куча уголовных преступлений при нулевом политическом насилии. Люди вполне могут взяться за убийства, ограбления банков и прочие противозаконные вещи. Ради денег они готовы рискнуть собственными жизнями, но ни за что не пойдут на это ради участия в политических демонстрациях».

Янь забыл упомянуть, что студентов с давних пор предупреждали: вовлеченность в антипартийную политику может плохо сказаться на карьере. С другой стороны, он глубже развил свою мысль насчет ценностей всего общества. «Власти не волнует, каким образом человек обогащается — сутенерством, сбытом наркотиков, контрабандой, взяточничеством, подкупом или продажей национальной территории, — сказал он. — И вот почему правительство пользуется поддержкой народа по тайваньской проблеме и вопросам суверенитета. Власти говорят: мы не настаиваем на суверенитете в Восточно-Китайском море [то есть по поводу границы с Японией], потому что это благоприятно сказывается на экономическом развитии. Мы не предъявляем претензий Филиппинам [в связи с территориальным диспутом в Южно-Китайском море], потому что это хорошо для экономического развития. И мы позволяем Тайваню обретать суверенитет, опять же потому, что хотим способствовать нашему экономическому развитию».

«Партийные вожди понимают, что у них уже нет доминантной идеологии, с помощью которой можно управлять страной. Не осталось глубинных ценностей. В настоящий момент единственная господствующая идеология, которую разделяют и власти и народ, — это поклонение деньгам». С точки зрения Яня, богатство отнюдь не обязательно означает мощь. «Наш военный бюджет уже в 1,6 раза превосходит расходы России на оборону, но у нас никак не получается построить такие же вооруженные силы, — сетует он. — Наши затраты на образование не сравнимы с затратами Индии, но, опять-таки, у нас нет ни одного нобелевского лауреата. А в Индии их десяток. Да, у нас больше богачей, чем в Японии, и компаний с высшим рейтингом — тоже; но мы никак не можем выпустить продукцию мирового уровня. Валютных резервов накопили как никто другой на всей планете — и все равно не получается создать глобальный финансовый центр хотя бы по типу Гонконга». И так далее, список длинный.

Линь Чжунпинь, бывший замминистра обороны Тайваня, дал мне иную трактовку проблемы. Линь с восхищением отозвался о том, как Ху Цзиньтао подошел к решению тайваньского вопроса и сумел вырвать инициативу у «ястребов». Задолго до потепления отношений, сказал Линь, его китайские родственники сообщили, что Политбюро намерено превратить тайваньский узел в «невзрывоопасный международный вопрос», как оно и случилось. Выражаясь в афористичной китайской манере, новую тайванскую политику Ху Цзиньтао можно свести к такой формуле: «Проникни на остров, проникни в их дома, проникни в их умы». Все, что информаторы на материке пообещали в отношении тайваньской политики при Ху Цзиньтао, оказалось реализовано на практике.

А причина, по которой тайваньский вопрос сняли с повестки дня, состоит, по мнению Линя, в следующем: Ху Цзиньтао понял, что эта проблема не угрожает ни стабильности Китая, ни власти КПК, ни ее влиянию на вооруженные силы. «Ху знает, что злейший враг Китая находится отнюдь не за пределами его границ, — говорит Линь. — Это коррумпированные чиновники внутри».

Шанхайская клика

Партия и коррупция

Людей раскидывали как попало. Многим из нас пришлось выносить незаконную слежку, домашние обыски, принудительную репатриацию, аресты, «перевоспитание» трудом, заключение в психиатрические больницы, прослушивание телефонов, издевательства и прочие формы репрессий.

Чжэн Энъчун, шанхайский адвокат

Если я не ошибаюсь, частные предприятия дают свыше 40 % ВВП нашей страны. А здесь, в Шанхае, вклад госкомпаний в ВВП составляет почти 8о%. Ну и кто более привержен к принципам социализма? Разве не Шанхай?

Чэнь Лянъюй, секретарь шанхайского горкома

Как оно и бывает сплошь и рядом, первый по счету протест вырос из вроде бы незначительного дела. Летом 2002 г. небольшая группа горожан неторопливо двигалась к зданию горсуда по улочкам старого Шанхая, из-за жары стараясь держаться поближе к стенам, в тени. В первом ряду шел сорокалетний ресторатор. Высокий, худощавый, с мягкими и изысканными манерами, Сюй Хаймин выглядел таким же скромным, как и его протест.

Дело, которое Сюй открыл в квартале Цзин в центре города, тоже было без особых претензий: чайная и ресторанчик, оформленные в контркультурном тибетском стиле. Своего рода хиппи-шик, модный среди городской молодежи, которая, внезапно обретя возможность делать деньги, задумалась об альтернативе повседневным крысиным бегам, столь характерным для наиболее богатых мегаполисов Китая, иными словами, захотела расслабиться. Сюй купил этот домик двумя горами ранее; он располагался на углу большого квартала в старом колониальном городе, неподалеку от самой знаменитой в Шанхае торговой улицы, Нанкинской, которая рассекает территорию бывшей Французской концессии и вьется до самой набережной реки Хуанпу. Он заплатил 50 тыс. долларов, а остатки сбережений потратил на ремонт.

Сюй никогда не пытался превратить свое заведение в некую сцену для политагитации. На стенах не висели фотографии далай-ламы, тибетского духовного лидера; здесь вообще не было ничего, что могло бы возбудить раздражение властей. Проблема заключалась не в тибетологических склонностях Сюя, а в том, когда происходила эта история. Едва бизнес Сюя набрал обороты, как он получил приказ властей района очистить помещение. Выяснилось, что местные чиновники, по сути дела, продали дом в обмен на участие в проекте застройки на этом месте. Чтобы работы могли начаться, а чиновники получить свою долю, Сюй должен был убраться восвояси. «Они меня даже не спрашивали, — сказал он. — Просто сообщили, что дом подлежит сносу».