На боевых рубежах - Роман Григорьевич Уманский

самом деле, — говорю я Аралову, — сходи, Паша, к этим «снабжителям» и попроси полушубок, а то замерзнешь.

Павел Васильевич упирается, не идет.

— Не дадут они мне ничего. Я ведь не комбат, как Виктор Петрович, и вообще...

Кувакин моментально снимает полушубок и бросает его на кровать.

— Одевай, черт сутулый, а я себе другой достану. Только Ольге от меня непременно привет передай и скажи ей, что я теперь не «дамский угодник», как она «называла меня, а самый что ни на есть доблестный командир саперного батальона.

— С каких это пор, Витя, ты стал «доблестным»? — робко спросил повеселевший и благодарный Аралов.

— С этой недели. Да, с этой недели, дорогие мои друзья.

И тут совершенно спокойно и как бы невзначай Виктор Петрович запускает левую руку в карман и вынимает две одинаковые белые картонные коробочки.

— Виктор Петрович, что это значит? — удивленно спрашиваю я.

— Отныне я кавалер двух орденов Красной Звезды, — отвечает он. И, вынув новенькие ордена, тут же начал их прикалывать к своей гимнастерке.

Мы бросились горячо поздравлять своего товарища, а Саша Фомин сыграл на своей гитаре что-то вроде туша.

— Постой, постой! — не унимается Аралов. — А почему, Витя, сразу тебе дали два ордена — и оба одинаковых?

— Понимаете, — продолжал отшучиваться Кувакин, — рассказывать об этом долго. Скажу только, что все почти в моей жизни проходило каким-то дублем. Сестер у меня было две; жена родила перед войной двойню; за работу на переправе наградили тоже вдвойне.

— Маслом каши не испортишь, — резюмирует Фомин. — Раз заслужил, то можно и два ордена носить... Говорят, скоро мы покинем этот Райгород, — перестав играть на гитаре, сообщает Фомин. — Наши конники уже под Котельниково забрались.

— А ты, Саша, слыхал, что Центральный фронт вчера начал крупное наступление западнее Ржева? — замечает Кувакин. — Если так везде пойдет, к весне, ох, и далеко же мы будем!

Фомин расстегивает ворот гимнастерки, снимает сапоги и бухается в свою постель.

— Люблю, — говорит он, — вот так, лежа, зажмурив глаза, помечтать, заглянуть в завтрашнее, походить в нем человеком-невидимкой, как у Герберта Уэллса... Ну, кто бы мог, например, год тому назад сказать, что мы окажемся в Райгороде, а рядом более чем трехсоттысячная немецкая армия будет доживать свои последние дни. Давайте помечтаем, где мы будем через год в это время?

— В Киеве! — не задумываясь, кричу я.

— А семьи наши?

— Не знаю, Саша. Но повидать своих так хочется. Наши мечты нарушает зуммер. У аппарата Петров.

— Выезжайте с Кувакиным на мост, в Татьянку, — приказывает генерал. — К утру командующий фронтом приказал открыть там движение.

Да, дело важное. Время не терпит, и мы трогаемся в путь.

Ночь холодная, ветреная. Звезды, подмигивая нам, бодрят, желая настоящей саперной удачи.

* * *

Пробираясь к заветной цели, Аралов все время думал об Ольге. Он не чувствовал ни ожога лица от крепкого мороза, ни той опасности, которая угрожала ему на каждом шагу при переходе по тонкому молодому льду. Даже близкие разрывы мин и снарядов не волновали его.

В штабе инженерных войск 62-й армии он встретился с Лосевым.

— Геня, друг мой, ты как сюда попал?

— Я-то по приказу полковника Держицкого со вчерашнего дня одно заданьице выполняю. А ты?

— С разрешения того же Держицкого, — и, смутившись, Аралов добавил более тихо: — Я свою личную задачу выполняю...

— Понимаю, понимаю, — многозначительно говорит Лосев. — Только, братец мой, у тебя нос и уши побелели. Давай-ка скорее снежку, разотрем обмерзшие конечности.

Немного подкрепившись, Аралов двинулся в дальнейший путь, захватив с собой сержанта, знавшего хорошо все тропинки, идущие к штабу группы полковника Горохова. Недалеко проводил его и Лосев и на прощание, пожелав успеха, с вдохновением прочел, как показалось Паше Аралову, новое хорошее стихотворение:

Годы шли,

Мы все взрослели.

Кто двигал в гору,

А кто — нет. 

Жизнь кружилась

Каруселью

Поражений и побед.

— Вот здесь спросить надо, — сказал сержант, показывая на чудом уцелевший деревянный барак с нарисованным огромным красным крестом посредине стены.

Аралов, волнуясь, крепко жмет руку своему провожатому и отправляет его обратно. «Неужели она здесь, рядом, за этими потемневшими от времени досками?» — мелькнуло в голове...

Их встреча оказалась значительно проще, чем предполагал и готовил себя к ней Аралов. Перед ним стояла все та же курносая, с ямочкой на правой щеке Ольга, и чернью ее глаза светились от счастья. Непривычным было только видеть ее в цигейковой ушанке и не по росту большой длинной солдатской шинели...

— Ну, пойдем со мной, мой милый дуралей, — ласково сказала она, уводя за руку Аралова в подвал, где жила со своими подругами-санитарками.

После этой встречи они стали служить вместе. Ольгу перевели во фронтовой госпиталь.

С вчерашнего дня мы в Котельниково. Были бы здесь давно, если бы сумасбродное гитлеровское командование не вздумало, собрав группу войск под командованием Манштейна, начать наступление с целью освобождения своей сталинградской армии. Более десяти дней продолжалось это сражение. В одном месте немцам оставалось пройти всего 30 километров, но соединиться с окруженной армией Паулюса наступавшие так и не смогли.

Здесь, пожалуй, впервые были широко и успешно применены артиллерийско-противотанковые резервы и действующие в их составе подвижные отряды заграждений. Решающую роль в разгроме группы Манштейна сыграла, конечно, 2-я гвардейская армия под командованием генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского, которая с ходу втянулась в бои. Начинж этой армии полковник И. Н. Брынзов был очень смелым и энергичным человеком, и его помощь всегда чувствовалась в частях. Любили его и в штабе фронта.

Но вот мы все-таки в Котельниково. Приближается новогодняя ночь. И как ни тяжело, как ни устали за этот месяц, беспрерывно прокладывая по бездорожью колонные пути для войск и разминируя хорошо замаскированные широкие зоны немецких