Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Смущенная и растерянная, Янка с удивлением уставилась на афишу. Она протерла глаза: ей показалось, что это ошибка, галлюцинация; но нет, афиша ярко-красным пятном вырисовывалась на черном фоне двери. Она окинула взглядом кондитерскую, пораженная и в то же время напуганная.
За круглым мраморным столиком у окна, выходившего на площадь, сидели несколько человек. Присмотревшись, Янка узнала Цабинскую — жену директора театра, в котором играла летом. Цабинская сидела задумавшись, глядя в окно; время от времени она бросала взгляд на тетрадь, которую держала в руке, отпивала глоток какао из стоявшей перед ней чашки и снова устремляла взор на улицу.
Янка ощутила в сердце прилив теплоты.
Напротив Цабинской сидел в небрежной позе худощавый актер с красивым, умным лицом; его голубые глаза рассеянно блуждали по кондитерской.
«Песь!» — подумала Янка, все более удивляясь. Она узнала его, это был актер, игравший характерные роли; он был талантлив, вдумчив и считался в театре оригиналом. Рядом с ним сидела немолодая накрашенная женщина, одетая с чисто артистической элегантностью.
Янка не находила себе места, сердце сильно забилось, и ее охватило такое волнение, что она уже не слышала щебетания Залеской.
«Вся труппа! Моя труппа! Майковская на афише! А здесь Цабинская, Росинская, Песь!» — подумала Янка с внезапным приливом радости. Она забыла о всех своих несчастьях, причиной которых были именно эти люди, забыла о ненависти, которую питала к ним. Ей захотелось поговорить с ними, увидеть их вблизи, подышать воздухом того мира, который, несмотря на все выстраданное, показался ей в эту минуту ослепительным, чудным видением. Она хотела встать, но силы ей изменили — ее охватил трепет, как во время первого выхода на сцену; она только крикнула мальчику, чтобы тот подал ей афишу.
Янка торопливо пробежала ее глазами.
«Все мои, все, лишь несколько новых имен!» И при каждой фамилии в памяти всплывали лица, эпизоды из жизни, звучал чей-нибудь голос, и ей сразу вспоминался весь человек.
«Пан Недельский!» Эту фамилию пришлось прочитать несколько раз, прежде чем она поняла, кто это! Только тогда она пришла в себя. «И он здесь! Он!» Сердце сжалось от леденящего озноба.
Актеры обратили внимание на женщину, читавшую афишу, — кондитерская в этот час была почти пуста. Цабинская лениво повернула голову, но, узнав Янку, выронила тетрадь, отставила в сторону чашку и с протянутыми руками, с жестом леди Макбет направилась к ней.
— Панна Орловская! О боже! И вы не поздоровались с нами! Панна Янина! — Она бросилась Янке в объятия, расцеловала ее, потянула к окну.
— Вот неожиданность! Как вы поживаете? Никогда не думала, что встречу вас! — проговорила Росинская, пожимая Янке руки и с любопытством оглядывая ее.
— Трудно чему-нибудь удивляться, на свете все возможно, — важно сказал Песь, поздоровавшись с Янкой и уступив ей место.
— Что вы здесь делаете? Что вы делаете вообще? Мы уже оплакивали вас…
— Правда! Гляс даже собирал деньги на заупокойную службу.
— Чтоб было на что выпить, — съязвила Янка.
— Я плакала, клянусь мужем и детьми, плакала, узнав обо всем. Боже мой! Если бы мы могли предвидеть! Ну, право же, вы настоящая детермонистка!
— Детерминистка! — поправил ее Песь.
— Жаль ваших слез; впрочем, они стоят в театре недорого, гораздо дешевле денег, которые достать не так-то просто. Утешаю себя, однако, мыслью, что слез было пролито не много, а чтобы устроить складчину — охотников не нашлось, — холодно заметила Янка.
Она вдруг почувствовала к ним антипатию; ожили прежние обиды, к тому же она отлично знала, как фальшивы эти люди.
— Панна Янина! Вы сердитесь на нас, это несправедливо: то, что случилось, прискорбно, но по нашей ли только вине? Скажите, разве мы виноваты в том, что вы непохожи на женщин, какие обычно играют в театре? Разве мы могли предвидеть, что вы так близко все примете к сердцу?
— Да, обыкновенная история, сытые никогда не поймут и не поверят голодному. Они не знают голода.
— Эй, кельнер, два коньяка пану секретарю! — крикнул толстый, приземистый актер, высунувшись из соседней комнаты; но, увидев оживление в группе людей у окна, подошел ближе, держа в руках бильярдный кий, который он натирал мелом.
— Гляс, ты что, не узнал панну Янину?
— Панна Орловская, это та, которая mortus?[12] Черт побери! Вы живы? Правда, живы? — с театральным пафосом воскликнул он, касаясь ее руки.
— Жива! Ваши слезы и желание в складчину устроить веселые поминки спасли мне жизнь!
— Но, черт побери, этому нельзя поверить! Месяц тому назад, еще в Плоцке, приехал к Майковской один ее поклонник, я спрашивал его о вас, но он ничего не знал. Что же, пусть директорша поставит в честь такого торжественного случая бутылочку коньяка, а я закончу партию и приду! Если не бутылочку, то несколько стопочек чего-нибудь покрепче и десяток бутылок пива, — добавил он смеясь.
— Вы совсем не изменились — все тот же плоский юмор, — воскликнула Янка.
— И все такой же здоровый желудок! Приветствую вас! Ну, а как ваш желудок, то есть я хотел сказать — здоровье… Впрочем, это одно и то же, — услышала она тихий, болезненный голос. Из-за соседнего столика поднялся другой актер, до этого времени занятый чтением.
Янка здоровалась, отвечала на вопросы, но продолжала наблюдать за ними критическим оком. Она с каким-то странным удовольствием отмечала их недостатки. Актеры казались ей жалкими, потертыми. Их лица напоминали безжизненные маски, их движения были вялы, взгляды беспокойны, но апатичны. Окружив ее, они говорили что-то скучными голосами, поглядывали в окно на рыночную площадь и украдкой зевали.
Только одна Цабинская с нескрываемым любопытством расспрашивала и разглядывала Янку.
— Разовец, — позвала она актера, который только что вошел в комнату, и шепнула ему что-то на ухо.
— Хорошо, сейчас. Песь, поди сюда на минуточку!
Песь нехотя встал.
— Скажи, дорогуша, только одно слово — белый? — спросил Разовец, показывая ему язык.
— Черный! Не морочь людям голову своим языком, глупо.
— Дорогуша, никто не хочет сказать мне правду, а зеркала никуда не годятся; скажи, и я поверю тебе: ведь обложило, да? Я чувствую жар, всю ночь не смыкал глаз. Ну, скажи.
— Язык совершенно нормальный, только ты психопат, кончишь в Творках. — Песь подсел к Янке.
— Вы больше не думаете о сцене? Нет, это невозможно, — заговорила Цабинская. — Знаете, чудесная мысль пришла мне в голову: ангажируйтесь к нам на роли героинь.
— За что же вдруг такое повышение? В Варшаве вы не хотели мне дать даже роли субретки. Право же, я не заслужила такой чести.
— Вы злопамятны и мстительны, это чисто по-женски, — ввернул Песь.
— Вернее, чисто по-человечески — не забываю обид.
— Панна Янина, все уладится, вот увидите. Зайдите к нам, поговорим, повидаете свою старую ученицу.
— Не могу, через полчаса мне на вокзал, — сказала Янка решительно. Но это неожиданное предложение подействовало на нее, словно крепкое вино, и она уже размечталась. Она сидела умиротворенная. Несмотря на то, что они знали о ней все, она не чувствовала смущения и даже смотрела на них немного свысока; обида, поднявшаяся было в ней, понемногу улеглась, заглушённая радостью, что она видит их, находится среди них.
Влетел запыхавшийся Цабинский, за которым послала жена, и уже с порога закричал:
— Что за гостья! Что за гостья! Приветствую от всего сердца! — Он поцеловал Янке руку и с удивлением взглянул на нее. — Право, я с трудом узнаю вас, вы так переменились! Скажу без комплиментов, выглядите вы великолепно, клянусь детьми, ну, просто героиня со столичной сцены.
— Кельнер! Два коньяка пану секретарю! — крикнул из дверей Гляс в сторону буфета.
Янка начала прощаться — Залеская уже стала выказывать нетерпение.
— Вы и в самом деле уезжаете? Я думал, вы останетесь хотя бы на представление. Переночевали бы у нас, вот была бы для нас радость!
— Может, в другой раз, сейчас мне надо ехать.
— Мы проводим вас до вокзала.
— С удовольствием.
Актеры смотрели на Янку с любопытством, даже с восхищением, она была очень хороша: горделивый взгляд, уверенная походка выделяли ее среди других и притягивали к ней взоры. В дверях кондитерской она столкнулась с Владеком Недельским. Уже издалека узнав его, Янка побледнела, сжала губы и прошла мимо, окинув его презрительным взглядом; а он, увидев ее, остановился в дверях с цилиндром в руке, не зная, куда себя деть. Оторопело поглядев ей вслед мутными глазами, он скрылся в кондитерской.
До отхода поезда оставалось всего несколько минут. Залеская укладывала покупки, а Цабинские горячо уговаривали Янку вернуться на сцену.
— Я дам вам первые роли, все, что пожелаете, — торжественно обещал ей директор.
- Земля обетованная - Владислав Реймонт - Классическая проза
- Комедиантка - Владислав Реймонт - Классическая проза
- Человек в футляре - Антон Чехов - Классическая проза
- Часы - Шолом Алейхем - Классическая проза
- Звездные часы человечества (новеллы) - Стефан Цвейг - Классическая проза
- Случай на станции Кочетовка - Александр Солженицын - Классическая проза
- Станция на горизонте - Эрих Мария Ремарк - Классическая проза
- Парни в гетрах - Пелам Вудхаус - Классическая проза
- Исабель смотрит на дождь в Макондо - Габриэль Маркес - Классическая проза
- Зеркало - Рэй Брэдбери - Классическая проза