Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

границах и протестах тирольских жителей против новых итальянских властей. Дуче не только пригрозил военной интервенцией, но и высмеял нелепый внешний вид немецких туристов в Италии, с их «смехотворными» шортами и шляпами. Эта, в общем-то, довольно грубая колкость была адресована в большей степени домашнему слушателю, но сыграла свою роль на международной арене: при Муссолини, решили многие, германо-итальянские отношения будут оставаться плохими.

Подытоживая первые успехи своей дипломатии, премьер призвал соотечественников не бояться возможности «коротких периодов изоляции» страны, если они будут окупаться дальнейшими успехами. Прежние политики не сумели заполучить вожделенное Фиуме даже после участия в Мировой войне, а он, Муссолини, сумел добиться своего благодаря решимости. Отсюда вывод – Италии «необходимо иметь армию, флот, авиацию». И как можно более мощные, ведь XX век должен стать «веком итальянского господства». Пройдет всего несколько лет, и, выступая в парламенте весной 1927 года, Муссолини выскажется по этому поводу без обиняков:

«Первый наш долг – увеличить наши вооруженные силы. Мы должны быть готовыми к определенному времени мобилизовать 5 миллионов человек и иметь возможность их вооружить. Мы должны увеличить наш флот и так усилить наши военно-воздушные силы, чтобы шум их моторов сделал неслышным всякий другой шум и чтобы их тень закрыла собой солнце над итальянской землей».

…

Тем не менее активная дипломатическая деятельность в те годы была для Муссолини делом второстепенным по сравнению с политической борьбой, развернувшейся в самой Италии. Придя к власти, фашисты не собирались закрепляться на уже завоеванных позициях, они жаждали окончательно подавить любую левую оппозицию. Хотя формально Коммунистическая партия Италии не была запрещена, ее лишили всякой возможности для легальной работы, полностью уничтожив партийную инфраструктуру. Если депутаты-коммунисты еще продолжали появляться в парламенте, защищенные своей неприкосновенностью, то у их избирателей таковой не имелось. Рядовые коммунисты быстро осознали, что между Муссолини – фашистским вождем и Муссолини-премьером нет никакой разницы: чернорубашечники занимались травлей своих врагов с не меньшей интенсивностью, чем прежде. Нападали не только на членов левых партий, доставалось и «политическим католикам» (то бишь сторонникам римских пап, все еще не уладивших разногласий Святого Престола с итальянским государством), и профсоюзным социал-демократам.

Об арестах или убийствах, тем более массовых, речь пока не шла – «всего лишь» десятки убитых за первые несколько лет правительства Муссолини. В основном насилие со стороны фашистов «ограничивалось» побоями и демонстративными унижениями отдельных представителей политических противников, ну а если кто-то немного «переусердствовал» – ну что ж… Таковы издержки борьбы за «умиротворение Италии». Разве социалисты действовали иначе? Теперь пришел их черед расплачиваться, и это совершенно справедливо, полагали в фашистской партии. Сам Муссолини публично никогда не призывал нападать, а тем более убивать «врагов партии», но его участие в организации этих кампаний насилия и запугивания ни для кого не было секретом.

Дело здесь не только в известной логике политического противостояния, но и в личности самого Муссолини. Критики, тем более открытой, он не терпел никогда, рассматривая ее как сопротивление и саботаж – реформы его правительства, угрожающе повторял дуче, не будут тормозиться из-за недовольства горстки недовольных оппозиционеров.

Хотя процесс создания классического фашистского государства постепенно набирал обороты с того дня, как Муссолини вступил в должность премьер-министра, он рассчитывал, что переход от временной диктатуры к постоянной можно осуществить при согласии большинства политических движений Италии. В конце концов, разве не к «общенациональному единению» сводилась вся доктрина фашизма? О тотальном подавлении инакомыслия еще не говорили вслух, но фашистское наступление на свободу печати продолжалось ежедневно с неослабевающим упорством. Еще в день своего триумфального отъезда в Рим Муссолини приказал в очередной раз разгромить редакцию Avanti! опасаясь того, что популярное левое издание послужит средством консолидации его противников. Уж он-то знал, на что способна газета в умелых руках.

Как только Муссолини возглавил правительство, то немедленно пообещал «блюсти свободу печати, поскольку печать окажется достойной свободы», но вскоре выяснилось, что печать «не оправдала» надежд премьера. Что ж, теперь к своим прежним незаконным (разгром и поджог редакций) фашисты могли присовокупить официальные методы борьбы, получив возможность попросту закрыть любую газету после двух предупреждений. Достаточно было неугодному изданию несколько раз опубликовать «лживые сведения» или «тревожные слухи», как оно немедленно подвергалось преследованию. Вскоре издателям и редакторам пришлось выбирать между очень умеренной критикой и самой возможностью продолжать работу: для большинства решение было очевидным. Намного труднее было справиться с иностранными корреспондентами, но для наиболее «ретивых писак» вполне подходили и хорошо проверенные старые средства: многие европейские журналисты вскоре прочувствовали на себе то же, что итальянские противники фашизма. Чернорубашечники жестоко избили нескольких иностранцев, а полиция, разумеется, так и не смогла установить личности нападавших. Тех европейских журналистов, кто не рисковал выезжать за пределы Рима или других крупных городов, вполне официально высылали по решению суда, других же попросту купили. Не прошло и года с того момента, как Муссолини стал премьером, а его противникам уже приходилось довольствоваться эвфемизмами и иносказаниями, не имея возможности открыто критиковать новый режим.

Важным шагом в достижении «единства» стало слияние фашистской партии и политических групп «националистов». Это была большая победа для Муссолини, победа, придавшая фашистскому движению респектабельность, в которой оно так нуждалась. К этому времени итальянские правые уже вполне оценили и дипломатические успехи премьера, и тот факт, что фашистам удалось создать надежную и массовую избирательную базу – достижение, считавшееся до этого возможным только для левых. Консерваторы, клерикалы и монархисты признали политические успехи Муссолини, в ответ получив право занять подобающие им места в создающейся иерархии фашистского государства. Теперь у чернорубашечников не было противников справа, а Муссолини получил прекрасную возможность для маневрирования как в партийной, так и в бюрократической среде. Используя новый кадровый резерв, он не только укреплял режим, «легитимизируя» его и расширяя базу поддержки, но и размывал позиции фашистских радикалов в собственном «движении». Союз с правыми, заключенный весной 1923 года, оказался очень крепким и распался только через двадцать лет, не выдержав тупиковой внешнеполитической ситуации в безнадежно проигранной войне.

В то же время Муссолини стремился ввести боевые отряды партии в русло государственных структур. Проблема заключалась в том, что победа «фашистской революции» привела к стремительному росту численности чернорубашечников, а это немедленно повлекло за собой частичную потерю контроля над ними. Особенно опасная ситуация складывалась в Южной Италии, и без того достаточно прохладно относящейся к миланским фашистам-«северянам». Частые побоища между фашистами и их противниками смазывали пропагандистскую картину национального единства и внутренней стабильности, тем более что в прежних методах «движение» уже не нуждалось. Речь по большей части шла не