Ни конному, ни пешему... (СИ) - Костина Надежда

Ядвига неохотно заворочалась, натянула на голову одеяло и засопела недовольно. Мурза, когда хотела, могла скользить бесшумной тенью, а значит, мерзавка шумит и будит хозяйку нарочно.

Надо бы приструнить черную негодницу. Уши надрать и запереть где-нибудь…

Позже…

Сейчас лень.

— Ах ты клята злыдня! Вот я тебе! — грозный шлепок и насмешливое мрррр вызвали улыбку.

Не иначе Мурза Ганьку дразнит. А та нет, чтоб уважить ведьмину кошку — испугаться или молитву прочитать, — лается и рушником гоняет «кляту злыдню» от спящей хозяйки.

Сон медленно таял, оставляя туманную дымку образов, вереницу смутных предчувствий и удивительное чувство свободы и завершенности.

Казалось, в эту ночь она родилась заново. Нет больше прежней Ядвиги — взбалмошной, порывистой девчонки. Беззаботной и счастливой, своевольной и бестолковой.

Вместо нее на свет божий явилась…кто?

Поживем — увидим!

Думать не хотелось. Хотелось свернуться калачиком, закутаться в овчину и слушать живую тишину старой хаты. Вот скрипнула заслонка печи, потянуло едким дымом. Сырые дрова чадили и горели неохотно. Видать, Левко-дурень не с той поленницы притащил. В котелке закипала вода — смачна каша будет на вечерю. Мыши шуршали в подполе, журчала на перекатах Река. Ганька, примостившись на лавке, правила рубаху. Игла ловко мелькала в натруженных пальцах.

В окна светило закатное солнце, окрашивая стены золотистым сяйвом.

Кошка таки забралась на подушку, ткнулась горячим носом в щеку и тронула лицо мягкой лапкой. Мол, просыпайся, пора!

Ядвига чихнула и открыла глаза. Мурза радостно оскалилась, спрыгнула на пол, зашипела на Ганьку и…пропала.

Точно — тварючка!

Бисова…

Служанка негромко выругалась, поминая дидька и весь его род до седьмого колена.

— Ганя, — тихо позвала девочка.

Та охнула, отложила шитье в сторону, повернулась к очнувшейся хозяйке. Глаза красные то ли от слез, то ли от недосыпа, а может от того и другого сразу.

— Таки разбудила вас клята звирюка. Вот же паскуда! А панна Юстина в ней прямо души не чает. Нет чтобы хворостиной по хвосту и…

— Ганя, — перебила Ядвига, — я долго спала?

— Так… — та запнулась, прикидывая время, — вечереет уже. Видьма наказала вас не будить, хоть сто лет спать будете. Только где ж оно видано, чтобы живой человек спал сто лет! Вот пару деньков — это можна! Помню мой дидусь…

— Потом про дидуся. Юстина как?

Говорливая дивчина заулыбалась и понизила голос, вспомнив, что негоже шуметь в хате, где почивает роженица с детьми.

— Усе добре. Если б не та видьма, то… — Ганька запнулась, вмиг посерьезнев, и покачала головой. — Видит Бог — померла бы! Сколько крови из нее вытекло! Матинка божа! Тетка Гануся уже и молитву шептать начала, а бабця страхолюдна как рявкнет…Цыц, нечего выть раньше времени, не решено ещё…Так и сказала.

Ядвига живо представила и зачарованную онемевшую холопку, и мельничиху, таки переборовшую страх перед Ягой, и саму Ягу - в кои-то веки вышедшую из ЛЕСА к людям ради одной ей понятной цели…

— Дивчинка и хлопчик народились вночи. Гарнюни таки, наче янголы божи! Сына панна одразу Лихом назвала, а донечку… — Ганька шмыгнула носом, не договорив.

— Мария. На честь моей матери, — закончила за нее Ядвига.

Служанка уважительно глянула на юную панянку, впрочем, особо внезапной прозорливости не удивилась. Видать, уже сопоставила кой-чего. Не такая она и дура.

— Отож, Мария, — поддакнула Ганька, немного помолчав. — Видьма, как те имена почула, скривилась, наче кислого яблука куснула. Потом что-то залопотала по-своему, и засмеялась. Только как-то… не радостно. А до того зовсим чорна была. Она ж меня того…ну…зачаровала трохи. Да разве ж я дура! Видела, как она злилась и губы до крови кусала, как если ждёшь-ждёшь, а оно до биса никак не выходит.

Ганька махнула рукой, с трудом подбирая слова. Видно было, что бесконечная ночь навсегда врезалась ей в память. И не забудет верная холопка ни болотную зелень глаз лесной чаклунки, ни темный морок колдовских наговоров, ни жуть заклятий на крови.

— А панна Юстина прямо на глазах оживала, — продолжила дивчина, — как токо детки родились. Наче и правда с того света вернулась. Плакала, бидолашна, горько-горько! Все вас звала. Прощения просила — знамо, бредила от счастья. Старуха ее утешала, как дитя неразумное. Казала — вы, мол, сами чего-то там нарешали такого…важного…

Ядвига слушала, недоумевая. Неужели Юська узнала об уговоре со смертью? Неужели поняла, ЧЕМ расплатилась сестра за жизнь ее и детей. За три жизни…Вот же…песья кровь!

—…а потом мельничихе руку на грудь поклала и чего-то зашепотила. Тетка Гануся аж дыхать перестала. Старуха ей каже — раз тебе жизнь оставили, то живи да девчонке служи. А дядьке Михасю она спину вылечила, тот прям помолодел одразу. А она ему — живи, ирод, долго, если панна так решила. Тебе ещё внука женить. И ухмыльнулась так… наче гадость какую придумала. Одно слово — видьма! А на меня токо рукой махнула, но и то добре…хочь говорю знову!

Ганя замолчала, переводя дух. Ядвига потрясенно покачала головой. Надо же. Яга зглянулась над мельником и его женой, вылечила и сердечную хворь у толстой бабы, и больной по́перек старого Михася.

— Что ещё было? — наконец спросила панночка.

— Ещё, — девушка задумчиво почесала кончик носа, и неожиданно грустно продолжила. — Старуха над вами постояла немного, чего-то там буркнула и ушла в лес. Передала, чтобы вы... к ней, як надумаете… А вы тоже трошки того… видьма, да?!

Ядвига рассеянно кивнула и внезапно спросила:

— А давай я тебя замуж выдам? И приданое хорошее дам. Возьмёт Василь тебя с приданым? Как думаешь?

Ганька выпрямилась, перекинула на грудь косы, задумчиво посмотрела в окно. На Василя, темноволосого высокого красеня, заглядывались все девки округи. Тот отправился в поход с отцом и Янушем. Был он роду не знатного, и невесту искал заможнюю. А у Ганьки всего приданого — бойкий нрав, глаза наче черные вишни и косы с руку толщиной.

— Може, и возьмёт, — замечталась дивчина, — если с приданым. Только как я панну Юстину брошу? Это мы тут, за рекой, вроде сховалися, а так…куда?!

Ядвига плотнее укуталась в овчину. После памятной встречи она точно знала, что все они будут жить долго. И не скоро смерть взмахнет острым серпом, срезая под корень вызревшие колосья…

— Я отведу Юську к ее матери. Там безопасно. Брату отпишусь, что да как. Он туда приедет, и Василько с ним вернётся.

— Так это ж бог знает где! — охнула Ганька, забыв и о приданом, и о завидном женихе. — Да с дитями! Да по грязюке!

— Через ЛЕС проведу, — успокоила Ядвига, — лесного Хозяина попрошу помочь. Он мне теперь не откажет. Я ж того…видьма. Не забоишься со мной теми тропами пройти?

Ганька нахмурилась и…засопела обиженно, будто ее заподозрили в каком непотребстве. Вот же боевая девка!

— Чегой-то я забоюся?! — сердито пробурчала холопка, — Я вона с самой страшной чаклункой теперь знаюся. Ну, которая в том лесу всеми заправляет.

Она решительно поднялась с лавки, засучила рукава и принялась собирать нехитрую вечерю.

Ядвига молча наблюдала, как на столе появился горшок с наваристой ароматной кашей, как ловко Ганька нарезала лук, смахивая выступившие слезы, и, высыпав остро пахнущее крошево в глиняную миску, заправила маслом и щедро посолила. Затем толстыми ломтями нарезала утренний хлеб и поставила в печь греться котелок с водой — «для диточок».

Интересно, на кого они похожи? Ганька твердит, что маленький Лих — вылитый «пан Януш, а Марийка — копия матусеньки. Билява и гарненька, наче зиронька»!

Надо бы вылезти из-под теплого одеяла и пойти проведать…

Страшно!

Вдруг Юська сестру не признает? А как забоится новоявленной ведьмы? Или того хуже, будет натянуто улыбаться, а на самом деле трястись от страха, шептать молитвы и прятать детей от дурного глаза чертовой тетки.