Музыка пчел - Эйлин Гарвин

на коленях, и Джейк знал, что ей не очень-то интересно слушать про пчел. На глазах у нее выступили слезы. Она сняла очки, вытащила салфетку из рукава свитера и промокнула под глазами.

– Мам, все в порядке, правда. Мне здесь хорошо. Тебе не надо волноваться.

Она покачала головой и, протянув руку, сжала его ладонь.

– Я твоя мама, Джейкоб. Моя работа за тебя волноваться.

В воздухе повисли незаданные вопросы, которые давили на них своим весом. Что будет дальше с Джейком? Что за жизнь он мог теперь вести? Он мог найти работу? Когда-нибудь пойти в колледж? Эти вопросы встали, когда его жизнь пошла к чертям год назад, и пока не появилось никаких четких ответов. Джейк избегал обсуждать с матерью обстоятельства своей жизни, но знал, что она так же осведомлена о них, как и он.

– Послушай, мам. Ты замечательная, но я все еще… Я застрял в этом городе. Мне нужно в себе разобраться. А общество папы мне никак в этом не способствовало. Совсем.

Она вытерла глаза и кивнула. Даже не пыталась защищать Эда. Джейк ненавидел, когда мать говорила, что отец на самом деле не думает то, что говорит, и что он любил Джейка. Бла, бла, бла. В нем закипала ярость, стоило ему только представить его красное, ухмыляющееся лицо. Джейк сжал кулаки.

– Он такой придурок, мам!

Тэнси потрясла головой, залезла в сумочку и вынула леденец от кашля. Джейк смотрел, как она разворачивает обертку, кладет ее в рот и складывает фантик в небольшой квадрат, который потом убирает в кошелек. Так она приводила себя в чувства, надевала маску умиротворенности, которую носила во время молитвы или смотрела, как ее тупой муж бранился на телевизор или еще что похуже. Джейк впервые увидел это лицо, когда Эд кинул тарелку с едой в стену и пулей выскочил из дома. Его мама убрала бардак и сделала макароны с сыром для десятилетнего Джейка, напевая «Сделай меня каналом Твоего мира».

Теперь она попыталась улыбнуться.

– Ты умный мальчик, Джейкоб. Ты устроишь свою жизнь. Если ты пока хочешь оставаться с миссис Хольцман, хорошо. Она кажется хорошей христианкой, и мы благодарны за ее доброту.

Джейк подавил улыбку, когда вспомнил поток уличной брани Алисы, когда она позавчера перезалила двигатель трактора.

Мама снова сжала его руку.

– Я всегда тебе помогу, дорогой. И я буду молиться за тебя каждый день.

Мама обняла его и заставила пообещать, что он будет ей звонить, по крайней мере один раз в неделю. Он смотрел, как она уехала и почувствовал грусть. Милая мама.

Потом, когда Джейк порылся в спортивной сумке, он обнаружил свой блокнот среди аккуратно сложенных джинсов, рубашек, носков и нижнего белья. Он с испугом понял, что не рисовал ничего с тех пор, как произошел несчастный случай. Джейк перевернул обложку, и картинки выпрыгнули, как сцены из чьей-то чужой жизни. Ной делает олли в скейт-парке и Ной со своим тромбоном. Одна из чирлидерш, выстроенной по линеечке группы, за джаз-бэндом во время матча американского футбола, их лица расфокусирвались. Группа детей на трибуне, одна девочка с голубыми волосами и брекетами смешила других ребят.

Он перевернул страницу, и сердце сделало сальто. Маленький Чейни прыгает с причала в Лост-Лейк. Чейни высунул морду из окна машины, улыбается на ветру. Чейни спит в ногах у Джейка, его чудовищно-большая голова покоится на его лапах, выглядит даже как-то изящно. Воспоминания приносили боль, и Джейк захлопнул блокнот.

Он поднял конверт, подписанный «Джейкоб». Внутри было десять купюр по двадцать долларов и пара открыток с молитвами – одна со Святой Девой Марией, другая – со святым Эгидием. Мама написала записку на обороте последней: «Сын афинянина, отшельник, Эгидий является защитником инвалидов». Джейк засмеялся. Только мама так может. Под открытками был еще один лист бумаги. Это официальная форма штата Орегон. Мама заполнила ее от его имени, удалив себя и Эда в качестве опекунов. Как совершеннолетний, Джейк теперь мог получать пособие по инвалидности напрямую, говорила форма. Она также поменяла адрес доставки на Алисин и проставила за него печать на конверте. Его ежемесячный чек по инвалидности был прикреплен скрепкой и подписан ее идеально красивым почерком.

Джейк покачал головой.

– Вау! Вот это ты даешь, мам.

Он ее недооценил. Платье в цветочек, аккуратно завитые волосы, и смиренное христианское поведение скрывали женщину действия. Бо́льшую часть времени она была хранительницей мира и плавала вокруг своего вечно хмурого мужа. Но у нее тоже были пределы. Джейк вспомнил, как однажды она устала просить Эда, убрать пустые банки из-под пива из гостиной вечером. Однажды, когда тот был на работе, она собрала их в мусорный мешок и положила их на пол рядом с диваном с подушкой и пледом, и рано ушла спать. Эд пришел домой поздно, в доме была полная темень, ужина нет, а дверь в спальню закрыта. Они никогда об этом не говорили, но после этого его банки мигом отправлялись на переработку.

У Джейка дыхание перехватило, когда он подумал, что случится, если его отец увидит, что сумма чека была списана с их общего банковского счета. Джейк слышал, как они ругались по этому поводу через пару недель после того, как Джейк вернулся из реабилитационного центра в Портленде.

– Джейку нужны сбережения на будущее, Эдвард. – Голос мамы доносился через тонкие стены его комнаты. Эд ответил что-то, что Джек не расслышал.

– Это не правда, Эдвард, – ответила его мама.

Джейк приоткрыл дверь.

– Из мальчишки не выйдет толк. Он всегда был лентяем. И уж точно я не стану поощрять дармоедство.

Джейк стиснул челюсть, вспомнив это. Правильно, Джейк. Просто лентяйничаешь в инвалидном кресле. Все же он надеялся, что его матери не придется от этого страдать.

А теперь Джейк слушал себя в золотом раскате улья. Ему не терпелось подобраться поближе, чтобы увидеть хитросплетенную жизнь внутри. Он подумал о Гарри, и его живот забурлил от зависти. Пчелы его вроде бы даже не заинтересовали. Джейк уже знал так много из того, что успел прочитать. Но эти дурацкие ульи слишком высокие, и Джейк знал, что у него не получится выполнять ту работу, которая Алиса просит.

Он посмотрел на улей № 6, в котором было две магазина и один корпус, стоящие на днище улья. Уровень крышки улья был намного выше его головы. Он точно не сможет даже открыть улей, как это делает Алиса, не то что рамки увидеть. Очень обидно. С тех пор как он вернулся из реабилитационного центра, он ни разу не позволял себе к чему-нибудь привязаться. Ничего не проникало в черный пузырь пустоты, в котором он жил, когда расстался со всеми перспективами. Теперь его позвала эта блестящая