Дикая охота короля Стаха - Владимир Семёнович Короткевич

погиб. Помню только, что я с сожалением следил за призрачной охотой, в которую я стрелял и которой ни на волос не навредил. В следующий мо­мент я, чувствуя, что рука его крадется к моей глотке, старинным приемом подбил его руку, и что-то теплое полилось на мое лицо: он собственной рукою разбил себе нос. После этого я, схватив его руку, покатился по земле, заломив ее под себя. Он ойкнул, и я понял, что и следующий мой ход имел успех. Но сразу за этим я получил такой удар меж бровей, что болота закружились передо мною и встали дыбом. Счастье, что я инстинктивно успел напрячь мускулы живота и последний удар, под дых, не причинил мне вреда. Руки, волосатые на ощупь, тянулись к моей глотке, когда я припомнил совет моего деда против сильнейшего противника. Неимоверным изворотом я повернулся на спину, уперся рукою в тяжелый живот неизвест­ного и двинул его коленом, моим острым и твер­дым коленом, в причинное место. Он инстинктивно подался на меня лицом и грудью, и тогда я, собрав последние силы, коленом и руками, вытянутыми по­дальше от головы, поднял его в воздух. Это, наверное, получилось даже слишком удачно: он перелетел через голову, совершил полукруг в воздухе и бахнулся всем своим тяжелым — ох, каким тяжелым! — телом о землю. Одновременно я потерял сознание.

...Когда я очнулся, я сразу услышал, что где-то за моей головою кто-то стонет. Он не мог еще под­няться, а я с большим усилием уже пробовал стать на ноги. Я решил садануть его ногою под сердце, лишить дыхания, но пока что всмотреться в болото, где ис­чезла дикая охота. И вдруг услышал очень знакомый голос кряхтящего:

— Ах, черт, какой это тут остолоп! Какая падла! Угоднички наши святые!

Я захохотал. Тот же голос отозвался:

— Это вы, пан Белорецкий? Вряд ли с этого дня я смогу быть желанным гостем у женщин. О-ох! Ах, пропади ты пропадом! Кричали бы, что это вы. Зачем ползли от ограды?! Только в заблуждение ввели. А эти черти сейчас вон где, черт бы тебя побрал... прос­тите.

— Пан Дуботолк! — захохотал я с облегчением.

— Чтоб вас, пан Белорецкий, холера одолела... о-ох... простите.

Громадная тень села, держась за живот.

— А это я караулил, забеспокоился. Дошли до меня слухи, что худое что-то творится с моей доней. О-ох! И ты тоже караулил? А чтоб тебя удар грома шарахнул на Божье рождество!..

Я поднял с земли револьвер.

— И чего вы так на меня, пан Дуботолк?

- А черт его знает! Ползет какая-то глиста, так я вот и схватил. Угоднички наши! Чтоб тебя родители на том свете встретили, как ты меня на этом, как же ты, падла, больно дерешься.

Оказалось, что дед и без наших предупреждений узнал о посещении дикой охоты и решил подкараулить ее, «если молодые уж такие слабаки и бабники, что не могут защитить женщины». Конец этой досадной встречи вы уже наблюдали. Едва сдерживая хохот, который мог показаться непочтительным, я посадил стонущего Дуботолка на его хилого коника, который ждал невдалеке. Он залез на него, стеная и проклиная свет, сел боком, буркнул что-то вроде «дьявол дернул с призраками сражаться — нарвался на дурака с острыми коленями» и поехал.

Его угнетенное лицо, вся его перекошенная фигура были такими жалкими, что я едва не прыскал. А по­том он поехал по направлению к своему дому, стеная и проклиная всех моих родственников до двадцатого колена.

Он исчез в темноте, и тут необъяснимая тревога пронзила мое сердце. Это в подсознании шевелилась какая-то ужасная мысль, готовясь появиться на свет Божий. «Руки?» Нет, я так и не мог припомнить, по­чему волнует меня это слово. Тут было что-то другое... Ага, почему их так мало? Почему только во­семь призрачных всадников появилось сегодня возле поваленной ограды? Куда подевались остальные? И внезапно дикая тревожная мысль выплыла просто на язык: «Светилович. Его встреча с человеком в Холод­ной лощине. Его глупая шутка о дикой охоте, которую можно было понять так, будто у него есть какие-то твердые подозрения, что он разоблачил участников этого дела. Господи! Если этот человек действительно бандит, он неминуемо совершит попытку убить Све­тиловича сегодня же. Поэтому их и мало! Наверное, вторая половина устремилась к моему новому другу, а эти — к Болотным Ялинам. Может, они и разговор наш видели, мы ведь, как дураки, стояли сегодня над обрывом. Ох, какую ошибку, если все это так, совер­шил ты, Андрей Светилович, не рассказав нам, кто был этот человек!»

Я понимал: надо поспешить, надо торопиться так, как никогда в жизни. Может, я еще успею. Успех на­шего дела и жизнь кристальной юношеской души за­висели от скорости моих ног. И я побежал так, как не бегал даже в ту ночь, когда за мною гналась дикая охота короля Стаха. Я рванул прямиком через парк, перелез в одном месте через ограду и пустился бе­жать к хате Светиловича. Я не летел как бешеный, я хорошо знал, что меня не хватит на всю дорогу, а поэтому я бежал размеренно, прижав локти к бокам. Триста шагов бегом, как только возможно быстро, пятьдесят шагов быстрой ходьбою — так я решил. И я придерживался этого, хотя сердце мое после первых двух верст способно было выскочить из груди. Затем пошло легче, и я бежал и шел почти машинально и лишь увеличил норму бега на четыреста шагов. Шлеп-шлеп-шлеп — так четыреста раз, топ-топ — пять­десят раз. Туманные, почти не замечаемые мной, проплывали мимо одинокие ели и вереск; в груди больно жгло; сознание почти не работало. Под конец я считал шаги машинально. Я так устал, что с радостью лег бы на землю или хотя бы увеличил количество таких спокойных и приятных шагов на два. Но я честно сражался с искушением.

Так я прибежал к лачуге Светиловича, маленькому побеленному строеньицу в чахлом садике. Прямо по пустым грядам, давя там и сям последние капустные кочаны, я помчался к крыльцу, украшенному четырьмя деревянными колоннами, и начал барабанить в дверь. Спокойный огонек в крайнем окне замерцал, потом старческий голос спросил из-за двери:

— Кого это тут носит?

Это был старый дед, бывший «дядька», который жил вместе со Светиловичем.

— Отвори, Кондрат. Это я, Белорецкий.

— А бож-же ж мой! А что случилось? Чего так запыхались?

Дверь отворилась. Кондрат в длинной сорочке и валенках стоял передо мной, держа в одной руке ружье,