Русский Сюжетъ - Людмила Третьякова

...Никола одну за другой получал телеграммы от отца, желавшего поскорее видеть его в Петербурге. Это было понятно. Сын, уже в чине полковника, заслуживший за поход в Хиву орден Владимира, стал предметом его гордости. Дворец на Гагаринской был закончен, ждал хозяина, и великому князю-отцу казалось: вся жизнь сына теперь пойдет по-новому, так, как хотелось бы императорской семье. Но донесения тайных соглядатаев раздражали Константина Николаевича: возле Николы по-прежнему была злополучная американка.

Между тем влюбленные на пароходе «Александр II» направились в Саратов. Во время путешествия Никола рассказывал о красотах пустыни, которая, по мнению Фанни, должна была казаться ему самым адским местом на земле. Но он говорил не только о манящей прелести огромного дикого края, совершенно не тронутого цивилизацией. Беседы со знатоками Средней Азии, с которыми великий князь коротко сошелся за время похода, убедили его, что при умном подходе к делу присоединенная земля может оказаться очень полезной для России. Что касается населения, которое самым жестоким образом эксплуатирует местная знать, то его надо скорее перетянуть на свою сторону, заставив видеть в русском царе отца и защитника.

  

В Италии Никола и Фанни осмотрели знаменитую виллу Боргезе. Жемчужиной музея было мраморное изображение младшей сестры Наполеона Паолины Боргезе в образе Венеры-победительницы, возлежащей на античном ложе с яблоком в руке. Мраморная красавица, произведение великого мастера Антонио Кановы, взволновала Николу. «А разве ты хуже?» – воскликнул он, глядя на Фанни.

Неведомый Туркестан был интересен Фанни только потому, что там был Никола. Но, видя, с какой страстью он говорит об этой земле, внимательно слушала, к месту задавала вопросы, в общем, вела себя как умная женщина, желавшая, чтобы в ней видели не только любовницу, но и чуткого, заинтересованного друга.

Каждая пристань на пути их следования приводила Николу в ужас: даже издали было видно, что там полно народу. «Как мы ни старались быть незамеченными, – с изрядной долей юмора писала Фанни, – он нигде не находил покоя. Что ни остановка, то новые депутации, триумфальные арки, знамена, барабанный грохот, хлеб-соль. Он благодарил, а толпа ревела «ура». Там же, где мы останавливались подольше, на пароход приходили дамы, одна за другой они входили в салон и, взглянув на великого князя, с низким реверансом уходили в противоположную дверь, напоминая процессии комической оперы».

Когда за последней визитершей захлопывалась дверь, Фанни появлялась с такой же важной миной на лице, церемонно приседала, а Никола почтительно кланялся. Не выдержав этой игры, они хохотали до слез, а потом начинали гоняться друг за другом, как дети, счастливые и беззаботные. Бравому полковнику и умудренной жизнью женщине было всего по двадцать три года. Им не терпелось вернуться в город, суливший счастье на всю жизнь.

В столице громко праздновали победу. Приемам, торжественным выходам, балам не было конца. И Никола, взяв Фанни, удрал путешествовать за границу.

В Риме они побывали на вилле Боргезе, где любовались прекрасной скульптурой Антонио Каковы, изображавшей знаменитую Паолину Боргезе, младшую сестру Наполеона. Мраморная обнаженная красавица лежала на мраморном же ложе в виде Венеры-победительницы с яблоком в левой руке.

Никола решил, что его Фанни ничуть не хуже ни Пао-лины, ни Венеры, и заказал Томазо Салари точную копию скульптуры, но с Фанни вместо сестры Наполеона. Позднее мисс Лир вспоминала свое неприятное ощущение, когда ей накладывали на лицо маску, чтобы воспроизвести в мраморе черты ее лица.

Они уехали, заверенные, что по окончании работы скульптура будет отправлена в Петербург. Никола говорил, что мраморная Фанни займет место в павловском парке среди греческих и римских богинь, и они будут завидовать ее красоте.

Сегодня, кроме плохонькой фотографии, скульптура Томазо Салари – единственная возможность увидеть женщину, встреча с которой предопределила совершенно особую судьбу одного из Романовых.

* * *

С того самого момента, когда Фанни пересекла границу Российской империи, полиция следила за ней неотступно, а заприметив, что самым частым гостем в квартире на Михайловской площади стал великий князь Николай Константинович, просто не спускала глаз. За ней наблюдали и тогда, когда Никола был на войне. Знай он об этом, мог бы получать исчерпывающие сведения, куда она ходила, с кем встречалась. Доносителями были не только хозяева, у которых Фанни арендовала квартиру, но и вся ее прислуга, включая швейцара. Впрочем, они снабжали полицию информацией, не испытывая к американке ни малейшего недоброжелательства. Просто за пустячное дело кому не хочется получить лишнюю копейку. Когда Никола вернулся с фронта и стало ясно, что роман продолжается, была дана команда усилить наблюдения.

Полиция старалась действовать аккуратно. Агенты опасались быть обнаруженными, что вызвало бы скандал. В отчетах начальству они подчеркивали, что благодаря прислуге и удобному расположению квартиры, «наблюдение за нею может быть незаметное и не подает никаких подозрений».

Но Фанни знала все и не раз успешно уходила от слежки. Однажды, упустив «подопечную», агенты в свое оправдание доложили, что «отъезд Фаникс (так они в донесениях иногда называли Фанни Лир. – Л.Т.) сопровождался такой таинственностью, что даже прислуга узнала об этом уже после возвращения кучера с железной дороги». А Фанни ездила на свидание с матерью и дочкой в Париж.

Разумеется, семейные дела мисс Лир никого не волновали. Важно было лишь то, что имело отношение к великому князю. Полиция считала необходимым дезавуировать «прилипшую» к их высочеству иностранку, как возможную агентшу недружественных России лиц. За возможный шантаж с ее стороны или даже слухи, бросающие тень на императорский дом, за них спросится по всей строгости.

И агенты работали на славу. Изо дня в день они составляли хронологию любви великого князя и его подруги.

«12 июля

Вчера в 9½ вечера она (Фанни. – Л.Т.) уехала в Павловск – где и ночует... Великий князь Николай Константинович отправился на лошадях в Павловск.

13 июля

Американка Блэкфорд возвратилась вчера вечером из Павловска на тройке совместно с великим князем Николаем Константиновичем, и Его Высочество остался у нее ночевать; до сей минуты они еще спят.

14 июля

Американка Блэкфорд со вчерашнего вечера находится в Павловске. Ходят слухи, что великий князь через два дня уезжает за границу – Блэкфорд также собирается ехать туда же.

15 июля

Каталась с великим князем на Островах».

Благодаря полиции – личных бумаг Николая Константиновича почти не осталось – сегодня мы доподлинно, с точностью до дня, а иногда и часа знаем, как развивались события, окончившиеся катастрофой в жизни самого таинственного великого князя императорского дома.

Кто-то сказал, что в строчках писем и дневников «запекается кровь событий». В таком случае отчеты господ жандармов – их сгустки, очищенные от легенд, фантазий и домыслов.

Судя по этим бумагам, Фанни и великий князь по возвращении его из Туркестана, почти не расставались. В Петербурге привыкли видеть их вместе, однако в этой привязанности общество усматривало вызов себе. В глазах света Фанни оставалась куртизанкой. А это означало, что, к примеру, в театре она не имела права сидеть в партере. Для дам полусвета отводились ярусы. И правило это никто не смел нарушить. Даже долголетняя пассия министра императорского двора А.В.Адлерберга, мадам Минна в своем неизменном парике ярко-желтого цвета восседала в ложе первого яруса.

Никому из мужчин августейшего семейства, оберегавших свою репутацию, не приходило в голову на глазах у петербургского света выставлять напоказ отношения с «дамами известного сорта». Однако запальчивый, самонадеянный Никола не считал нужным считаться с приличиями. Он находил оправдание в том, что многие аристократки, по его мнению, вели жизнь куда более предосудительную с точки зрения морали, чем отвергаемые обществом «камелии». Разумеется, этот довод казался убедительным только самому князю. Фанни вспоминала, как Никола впервые подвел ее к лучшему креслу партера, она поначалу неловко чувствовала себя под осуждающими взглядами соседок, которые демонстративно отворачивались от нее. Но в конце концов Фанни победила в себе робость и спокойно садилась на свое место, привлекая внимание зала своей смелостью, красотой, элегантным туалетом и чудесными украшениями, подаренными князем. Конечно, такое поведение называется «дразнить гусей». Вполне вероятно, оно было вызвано тщеславием, которое иногда затмевает доводы рассудка, и тем, что Фанни слишком уверовала во всемогущество Николы. Она не знала, что в России никто не может чувствовать себя в абсолютной безопасности...