Неприкаянная душа - Лариса Малмыгина

Громкие голоса заставили меня проснуться. Уже темнело.

— Боже мой, — облизывая пересохшие губы, простонала я, — мраморные стены виллы цезаря напоминают мне красивую гробницу.

— Макрон, — внезапно закричали где-то внизу, — великий император ждет тебя!

Справедливо рассудив, что пора бы и поужинать, я нехотя поднялась со своего ложа. Возможно, доброжелательный владыка не рассердится на гостью за то, что она попросит у кухарки маленький кусочек сыра.

Кстати, где Тиберий? Около зала, в котором обычно цезарь принимает гостей, никого не было, даже телохранители покинули свои наблюдательные посты. Стараясь быть как можно менее навязчивой, я тихонько открыла дверь. Возле кресла, в котором восседал император, примостился его наместник в Риме, которого я видела в триклинии. Он почему-то склонился над старцем и пылко обнял его за горло. Странный хрип донесся до моих ушей.

— Что вы делаете? — закричала я, не соображая, что подписываю себе смертный приговор.

Убийца резко повернулся на мой крик и сверкнул бешеными глазами.

Топот нескольких пар быстрых ног по направлению к месту преступления заставил меня обернуться. Калигула, бледный, но торжествующий, смотрел на мертвого деда, широко раскрытые очи которого с удивлением несмышленого ребенка наблюдали вечность. Сзади внучатого племянника стояли дрожащие от страха рабы.

— Почему ты здесь, Алиса? — неожиданно возмутился наследник, пронзая меня гневным взором, в коем лицемерная скорбь сочеталась с едва прикрытой радостью.

— Божественный цезарь умер от сердечного приступа, — оповестил присутствующих Макрон.

— Неправда, это вы убили его! — медленно оседая на пол, прошептала я.

— Замолчи, грязная иудейка, — брызнул пенистой слюной преступник.

— Ты можешь идти, Серторий, — повелел Калигула. — Я сам поговорю с гостьей деда.

Тяжелой поступью медведя, задравшего охотника, убийца зашагал к двери, а перепуганные рабы рассыпались в разные стороны, освобождая ему дорогу.

— Неужели Квинт не сказал тебе, что Тиберий приговорен? — спросил сообщник убийцы, вгрызаясь в меня чудовищными своими зрачками, неожиданно напомнившими мне зрачки маньяка Экзили.

Я ничего не понимала.

— Не отпирайся, Алиса, — продолжал разглагольствовать преступник, — я прекрасно знаю, что ты появилась у нас не случайно. Ты — шпионка Курионов, а, значит, республиканка. Я против республики, но заговорщики сослужили мне добрую службу, отправив в царство Аида дряхлого, немощного старикашку. А потому я не покараю тех, кто подчинится моей доброй воле.

— Я — не республиканка, — поднимаясь на непослушные ноги, пробормотала я.

— Мы наблюдали за тобой, драгоценная, тогда, когда ты вела с Квинтом любезную беседу, — взял меня за подбородок Калигула.

— Это был ни к чему не обязывающий разговор, — отшатываясь от мерзавца, прошептала я.

— Полно, от моих очей не скроется ничто, — прошипел наглый наследник. — Ступай в свою комнату и забудь об убийстве.

Не помню, как я поднялась наверх, не помню, как легла в постель. Одна только мысль преследовала меня: бежать. Но как выбраться с неприступного острова? Рано или поздно убийца узнает, что странная приживалка не принадлежит к славному семейству заговорщиков. И тогда…

Неожиданно окно спаленки распахнулось и пропустило ко мне в комнату громоздкую темную фигуру.

— Кто здесь? — втягиваясь в постель, пролепетала я.

— Друг, — резво заговорила фигура голосом античного комедианта.

— Ты хочешь продать меня новому хозяину, чтобы выбраться с Капри в Рим, который давно не видел? — съязвила я.

— Тебе угрожает опасность, — игнорируя мое занудство, заявил продажный лицедей. — Завтра на виллу приплывает Квинт, уж он-то точно знает, что ты не республиканка.

— А по какому поводу ты оказался здесь? — обозлилась я.

— Чтобы прославлять Гая Цезаря, которого ненавижу, — поморщился Фарий Ставр.

— Ты знал о готовящемся покушении на Тиберия? — чувствуя приближающуюся к горлу тошноту, ужаснулась я.

— Догадывался, — присел на кушетку возле моей постели бесстыжий актеришка. — Молодой Курион, польстившись на посулы внука, предал сенаторов, а потому, не выдержав позора, от болезни сердца скончался его бедный отец. Лишившись своего идеолога, патриции преклонили колени перед наследником, надеясь, что только Калигула даст народу Рима то, в чем так упорно отказывал ему старый император.

— Чего хочет народ Рима? — устало осведомилась я.

— Хлеба и зрелищ, — сладко потянулся комедиант. — А также свободных выборов.

— Так почему тебе не пойти навстречу Квинту и не заложить «грязную иудейку»? — зло прищурилась я. — Во имя народа, например.

— Постоянные преследования обострили мои чувства, — покачал головой итальянец, — а потому я считаю, что из меня хотят сделать жертвенного ягненка.

— За что тебя преследовали? — смело поинтересовалась я.

— В своих пьесах я нападал не только на сенаторское сословие, но и на цезаря, — тяжело вздохнул лицедей. — Кстати, рабы, видевшие совершенное убийство, уже мертвы.

Мороз пробежал по моей коже. Да, надо бежать, Но как?

— Небольшое судно стоит на причале у берегов Капри, ожидая приказа, чтобы покинуть императорский остров, — будто прочитал мои мысли циркач.

— Не твоего же командирского приказа они ждут, — с горечью усмехнулась я.

— Надлежащий свиток у меня в руках, Алиса, — осветился улыбкой Фарий. — Едем?

— Считаешь, что у меня есть возможность выбраться с виллы? — всплеснула руками я.

— Пока тебя не сторожат, да, а потому не стоит прятаться, — вскочил с места Ставр. — Поторапливайся.

Охрана спокойно пропустила нас к кораблю, безмятежно покачивающемуся на ультрамариновых волнах причала. Комедиант передал капитану маленький свиток, тот согласно кивнул и жестом указал беглецам на крохотную каютку в темном и мрачном трюме. И мы, как не странно, тотчас отчалили от места, где завтра спохватившийся младой распутник должен приговорить к смерти мнимую республиканку.

— Как ты узнал о надвигающемся убийстве «грязной иудейки», Фарий? — укладываясь на жесткую корабельную постель, спросила я. — И что за бумажку ты показал капитану?

— Рабы предупредили меня. А приказ, — горько засмеялся артист, — приказ я везу о том, чтобы народ Рима узнал об освобождении его от ненавистного диктатора. Я обязан состряпать зрелище, достойное Калигулы.

— Но охрана видела, что мы бежали вместе! — ахнула я.

— Видела, — машинально подтвердил циркач, — а потому спектакль придется готовить кому-нибудь другому.

Под утро мы были в Вечном Городе. Знаменитые Капенские ворота, несмотря на раннее время распахнутые настежь, оказались запружены заспанными людьми и повозками, гружеными разнокалиберными узлами. Творения Божии, одетые в серые одинаковые плащи, с суконными шапочками на головах, деловито пробивались через плотное кольцо стражников, придирчиво осматривающих плебеев. Благополучно миновав охрану, мы зашагали по главной улице Рима вдоль склона знаменитого Авентина. Позади остался Большой цирк, Палантин, храм бога Портуна, а мы все шли и шли. Ненадолго задержал нас потрясающий вид на Капитолий и на форум внизу, стоящие недалеко от прекрасного здания, где заседал сенат, но только ненадолго, так как трещавший без умолку комедиант потащил меня к реке, где отвратительная вонь заставила беглянку закрыть ноздри носовым платком.

— Здесь обитают кожевенники, шерстомойщики и шерстобиты, — объяснил причину дурного запаха не в меру разговорчивый попутчик.

За Тибром Рим преобразился. Крохотные косые домишки из древнего прогнившего дерева и глины прижимались друг к другу, стараясь удержать равновесие. Грязные, оборванные дети, вставшие ни свет ни заря, запрыгали вокруг нас, сияя от радости: видимо, Фария здесь знали и любили. Невдалеке высокий, худой старик чинил сети. Увидев толпу, состоящую из местных отпрысков непобедимой нации и двух взрослых людей, он пошел им навстречу, широко раскинув длинные руки.

— Это мой отец, — невежливо показывая пальцем на рыбака, сказал актер.

Папочка встретил наследника с распростертыми объятиями и пригласил в родительский дом. «Хижина дяди Тома» стояла возле самого берега, не боясь опрокинуться в реку, чтобы превратиться в гордое судно или камнем пойти ко дну. Согнувшись в три погибели, чуть ли не на четвереньках, мы проникли в маленькую комнатку, напыщенно именуемую залом. Вдоль «зала» стояли дряхлые скамейки, а посередине возвышался стол из потемневшего от времени дерева. Посадив меня обдумывать происшедшее на замызганную скамью, отец и сын выползли на несвежий воздух, чтобы обсудить планы на будущее. Я прислонилась к обросшей плесенью стене и задремала, так как обдумывание необычайных приключений, выпавших на долю обыкновенной домохозяйки из российского города двадцать первого века показалось мне в данной ситуации бессмысленным. Надоело все: страх за свою никому не нужную жизнь, вечные изнуряющие перемещения из страны в страну, из одного времени в другое.