Бестия - Рут Ренделл

— Немножко и давным-давно. — Уэксфорд постарался припомнить хоть одно название, и это ему удалось. — «Леди цветов».

— Я-то имел в виду «Разлад души». Жене лучше прочих дает понять, что геи могут быть такими же крутыми и безжалостными, как гетеросексуалы. А то и похлеще. Так что, помимо дамских портных, среди них встречаются и убийцы, и воры, и грабители.

— Вы хотите сказать, Джем Хокинг — один из них?

— Джему не пришлось испытать преследования, — ну, чтобы скрывать свою гомосексуальность; он, правда, и не трубил о ней во всеуслышание, но одна из причин, почему он попросился сюда, — чтобы в открытую говорить о гомосексуализме с другими. Проговаривать проблему день за днем, откровенно, в присутствии других. Знаете, против того мира, откуда он родом, больше всего предубеждений. Ну а потом он заболел.

— Спид?

Сэм Розенберг метнул в него быстрый взгляд.

— Вот видите, что приходит в голову прежде всего, стоит только заговорить о гомосексуальном сообществе? Должен сказать, через год-другой среди гетеросексуалов спид будет встречаться не реже. Это болезнь не геев. Правильно?

— Так Хокинг болен Спидом?

— Он вирусоноситель. Получил осложнения после гриппа. В «Ройял оук» была эпидемия, и Хокинг перенес его хуже, чем другие. Достаточно тяжело, чтобы загреметь в лазарет на неделю. Если повезет, к концу недели вернется обратно. Но он уверен, что у него — спидозависимая пневмония, а я просто сдрейфил и не решаюсь сказать ему правду. Вот потому он решил, что умирает, и попросил встречи с вами.

— Интересно, зачем?

— Этого уж я не знаю. Я не спрашивал, да если б и спросил, он не ответит. Хочет поговорить с вами. Кофе?..

Джем Хокинг был того же возраста, что и доктор, только смуглый и темноволосый, с недельной давности щетиной на щеках и подбородке. Будучи наслышан о новомодных веяниях в медицине, Уэксфорд ожидал, что Хокинг встретит его при полном параде, сидя на стуле, но тот оказался в постели. Видок у него был похуже, чем в свое время у Дэйзи. Руки, покоившиеся на красном одеяле, казались темно-синими от татуировки.

— Как дела? — Уэксфорд опустился на стул.

Хокинг ответил не сразу. Сначала поднес к губам

синеватый палец, потер их. Затем произнес:

— Неважно.

— Вы хотели рассказать мне о том, когда вы были в Кингсмаркхэме. Правильно?

— Прошлым маем. Ну что, сразу дымком запахло? Вот только костры уже отгорели.

— Некоторые, — кивнул Уэксфорд.

— Я умираю. Вам уже сказали?..

— Если верить врачу, не совсем так.

По лицу Джема Хокинга мелькнула кривая усмешка.

— Так они вам правду и скажут, — фыркнул он. — Даже здесь. Правду вообще мало кто любит — ни здесь, ни на воле. Кишка для нее тонка. Потянется куча подробностей, душа наизнанку. Того и гляди кого заденешь, да что ни скажи, только одно докажешь — какой ты ублюдок. Никогда в головенку не приходило?..

— Случалось, — отозвался Уэксфорд.

Похоже, что Хокингу меньше всего нужны от него подтверждения своих слов. Он помолчал, потом продолжил:

— Всю жизнь только и делаешь, что талдычишь: я ненавижу вас, ненавижу… Вот и вся правда. Или еще: я хочу сдохнуть, только боюсь этого, мать вашу… — Он судорожно вздохнул. — Я знаю, что умираю. Сначала один приступ, потом будет другой, сильнее, а с третьего сыграю в ящик. А то и еще раньше. Дейн загнулся хреново быстро.

— Кто такой Дейн?

— Может, успею сказать, прежде чем сдохну… Теперь уже можно… Чего мне терять-то? И так уже все потерял, кроме жизни, теперь вот и ей каюк. — Лицо Хокинга как бы сузилось, глаза ближе сдвинулись к переносице. Один из самых отвратительных типов, подумал Уэксфорд, с какими ему когда-либо приходилось иметь дело. — Хотите узнать кой о чем? Последняя радость, что мне осталась, — потрепаться с людьми о себе на краю могилы. Им, видишь ли, не по себе, а мне удовольствие: мои слова им поперек горла.

— Мне поперек не встанут.

— Да ладно, коп проклятый, чего ты ждал-то?

На этой фразе в палате возник санитар в джинсах и коротком белом халате. Когда Уэксфорд был помоложе, их называли «медбрат». Точно-точно, так и говорили: «медбрат» и «врачиха». Ни малейшего намека на сексизм, желания подчеркнуть половую принадлежность, просто ясное отражение, чего люди ждут от того или другого пола.

Уловив последние слова Хокинга, санитар зачитал долгую проповедь: зачем же грубить, Джем, никакой для того нет причины, грязные слова не помогут, лучше принять антибиотики, ведь все равно пора…

— A-а, все ни к черту, — буркнул Хокинг. — Пневмония — это вирус, ну? Все вы тут умники долбаные…

Уэксфорд терпеливо ждал, пока Хокинг, слабо протестуя, проглотит свои таблетки. Выглядит он и вправду совсем больным. И впрямь поверишь, что на смертном одре. Выжидая, пока санитар уйдет, Хокинг, повесив голову, внимательно разглядывал синеватые рисунки на руках.

— Спрашиваете, значит, кто такой Дейн? Сейчас объясню. Дейн жил со мной. Дейн Бишоп. Дейн Гейвин Дэвид Бишоп, если полностью. Ему и было-то всего двадцать четыре.

Казалось, в воздухе повисла фраза, готовая сорваться с его губ: «Я любил его». Уэксфорд прочел ее на лице Хокинга, но никаких сентиментов в отношении преступников не испытал. Тем более к убийце, забившему старуху молотком. И что из этого? Возможно ли любовью искупить вину? Возможно ли одной любовью возвысить человека?

— Мы вместе провернули то дельце в Кингсмаркхэме. Да вы уж об этом пронюхали. Еще до того, как ехать сюда, иначе только б я вас и видел.

— В какой-то степени это так… — согласился Уэксфорд.

— Дейну нужны были деньги на лекарство. Американское, но его можно достать и здесь. Название из трех букв, но это неважно.

— АЗТ.

— А вот и нет, головастый. Этот называется ДДИ. Дидеоксийнозин. В этих дерьмовых больницах его не достать.

Даже не пытайся оправдываться, мысленно оборвал его Уэксфорд. Надо было раньше думать. Он вспомнил о сержанте Мартине, глупо и безрассудно отчаянном, — умнице, добряке, честнейшем и добропорядочнейшем Мартине, из тех, кого называют солью земли.

— Этот Дейн Бишоп — он мертв?

Джем Хокинг молчал, не сводя с него глаз, взгляд источал ненависть и боль. Ненависть — оттого, что не вышло смутить полицейского, подумал Уэксфорд. Может, и весь смысл этого эксперимента, «признания», так сказать, — добиться его смятения, в котором Хокинг надеялся обрести удовлетворение.

— Умер от спида, надо полагать, — сказал вслух Уэксфорд. — И не очень давно.

— Умер раньше, чем удалось раздобыть это лекарство. Под конец все завертелось со страшной скоростью. Мы видели вашу листовку, его фото, и все прочее. Это вам не прыщ дерьмовый.

— У него было оружие, — сказал Уэксфорд. — Откуда?

— Вы меня спрашиваете? — Хокинг небрежно пожал плечами. — А то вы не знаете: достать пушку — совсем не проблема, если приспичит. Мне он не докладывал. Была и была, вот и все. «Магнум». — Он снова кинул на Уэксфорда косой взгляд. — Он выбросил пушку, взял и вышвырнул, когда уходил из банка.

— Ага-а, — тихо, почти про себя проговорил Уэксфорд.

— Боялся, что по ней его вычислят. Он тогда уже болел, а болезнь ослабляет. Превращает тебя в старика. Всего-то двадцать четыре года, а еле ноги таскал. Потому-то он того умника и прихлопнул: не выдержал напряга. Слабоват был. Я прикрывал отход, меня даже не было рядом, когда он пальнул в него.

— Вы жили вместе. Вы знали, что у него есть оружие.

— А я разве говорю «нет»?

— Вы купили автомобиль на имя Джорджа Брауна?

Хокинг кивнул.

— Купили тачку, немного шмотья за налик — боялись эти деньги держать. Считали, что тачку потом можно и перепродать. Я завернул их в газету и сунул в мусорный бак. Потом тачку загнали — неплохо придумано, а?

— Это называется «отмыванием денег», — холодно заметил Уэксфорд. — Когда речь идет о другом уровне.

— Он умер, так и не достав лекарства!

— Это я уже слышал.

Джем Хокинг приподнялся с подушки.

— Ну ты, ублюдок поганый! Да встреть я тебя в другом закоулке «системы», там, где я раньше срок мотал, тебя бы один на один со мной не оставили!

— Да что ты можешь-то, Джем? — Уэксфорд поднялся со стула. — Я же тебя уложу одной левой. Не выгорело у тебя вывести меня из равновесия. Даже произвести впечатления не сумел.

— Это все болезнь долбаная, — пробормотал Хокинг. — Подыхающему место только на свалке…

— Я бы так не сказал. Закон не освобождает и умирающего от обвинения в убийстве и ограблении.

— Ты не посмеешь!..

— Посмею, — кивнул Уэксфорд, выходя из палаты.

Поезд примчал его обратно в Юстон под проливным дождем, хлеставшим без передыху всю дорогу от Виктории до Кингсмаркхэма. Едва добравшись до дому, он набрал номер Шейлы и услышал ее голос — ледяной голос леди Макбет, потребовавшей: «Дай мне кинжалы!». Только Шейла требовала сообщений.