Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света. - Иван Шевцов

- Ты жив, Прокопович. Я рад. Значит, будем еще держаться. Будем стоять, Прокопович, пока живы…

Емельян опустился рядом с ним на землю, спросил с участием:

- Куда тебя?

- Ноги бревном поломало. Хорошо, руки целы, а то б не выкарабкался. Остальные все - насмерть. Все первое отделение. Какие ребята были!..

- Третье отделение тоже, - негромко выдавил Глебов. - И Андреев наповал. В живых остались Касумов и Франц.

- Эх, Прокопович!.. - Мухтасипов закрыл лицо руками и уткнулся в землю, сдерживая рыдание.

Глебов попытался успокоить:

- Ничего, Махмуд. Нас вспомнят наши советские бойцы в Берлине.

- В Берлине? - Мухтасипов резко поднял голову. Во взгляде его было и ожесточение, и горечь, и боль, и ненависть. - Когда?.. Где они, наши полки и дивизии? Где, покажи? Почему не пришли на помощь?

И словно в ответ на его душераздирающий вопль в небе стремительно друг за другом пронеслись три истребителя. Сначала загорелся первый и, дымя черным хвостом, пошел прямо в реку. Второй круто взмыл вверх, сверкнул красными звездами, высек на забинтованных, опаленных огнем лицах пограничников ликующую улыбку, похожую на вспышку огонька в кромешной ночи, и в следующую минуту, как и подбитый им враг, прочертил оранжево-пыльное небо траурным шлейфом. Пограничники видели, как от самолета оторвалась черная точка, не долетев до земли, раскрылась парашютом. Фашистский истребитель, должно быть, решил подстрелить спасающегося советского летчика. Почти на бреющем полете он развернулся с шумом над заставой, близко показав пограничникам большие черные кресты. Он не ожидал опасности, упоенный победой, не думал, что в те самые секунды, когда он будет делать разворот над заставой, его настигнет меткая пуля Алексея Шаромпокатилова. Самолет, помеченный крестами свастики, не загорелся в воздухе. Пуля снайпера сразила летчика. Потерявший управление самолет врезался в лес, и над тревожными верхушками корабельных сосен взметнулся в небо ядовитый султан дыма и огня. Глебов обнял сияющего ефрейтора:

- Молодец!.. Спасибо.

- Теперь на его счету один танк и один самолет, - подытожил Мухтасипов. - Что ж, дорого заплатят фашисты за кровь пятой заставы.

Но Глебов уже торопился, приказывал двум ефрейторам:

- Отнесите политрука в четвертый дзот.

- Нет, Прокопович, - торопливым жестом остановил Мухтасипов. - Бой еще не кончился. Самое трудное, надо полагать, впереди. Разреши нам с Алексеем оставаться здесь. Нельзя уходить от первого дзота, понимаешь, Прокопович? Прорвутся в центре, выйдут в тыл, и тогда крышка всем, вся застава погибнет.

- Послушай, Махмуд, ты не дело говоришь, - перебил его Глебов. - Первый дзот разрушен. Ничего вы вдвоем здесь не сделаете. К тому же ты не можешь двигаться.

- Ты не выслушал меня, Прокопович. У нас есть гениальная идея. Видишь два разутых фашистских танка? Они ходить не могут, как и я, это верно. Но на них есть броня, в них есть пушки и пулеметы. Это стальные крепости, если хочешь знать, вот что это такое. Алексей залезет в свой танк, я в танк покойного Колоды. Благо, вот он, под рукой, ходить далеко не надо. Вы мне поможете забраться. И будь уверен - в центре фашисты не пройдут. За наш участок можешь быть спокоен,

Глебов подумал: "А ведь идея действительно блестящая". Сказал:

- Хорошо. Постарайтесь и о флангах помнить. Людей на заставе осталось в живых половина. И те почти все раненые. Преждевременно себя не раскрывайте. Бейте внезапно, в упор. - И, уже обращаясь к Шаромпокатилову и Ефремову, приказал: - Помогите политруку залезть в танк.

- Есть! - ответил Шаромпокатилов.

- Еще минутку, Прокопович, только одну минутку. - Мухтасипов достал карандаш и протянул руку к планшетке Глебова. - Дай мне листок бумаги. Я хочу написать Ниночке и сынку. Если я погибну, кто из вас останется в живых - перешлите, пожалуйста. А к тебе, Прокопович, у меня будет последняя, единственная и самая большая просьба: посмотри за моим мальчиком… Расскажи ему о нас, об отце. Пусть он любит Родину свою и народ наш, как любим мы. Пусть будет таким… Я напишу ему, завещание напишу. А теперь прощай, Прокопович. Да хранит тебя судьба. Ты будешь жив, я почему-то верю. Ты из породы живучих. Ты должен жить и за отца своего, которого враги прежде времени свели в могилу. Помни слова восточного мудреца, мой отец любил их повторять: "О прошлом не жалей, грядущего не бойся".

Они расцеловались. Глебов проглотил подступивший к горлу комок и быстро зашагал в третье отделение. И здесь на подступах к третьему дзоту на зеленой траве чернели трупы врагов - много и жутко. Казалось, они притворяются мертвыми, притаились и ждут только удобного момента, чтоб подняться и броситься на заставу. Трупы пограничников были сложены возле дзота и покрыты шинелями. "Надо бы похоронить, - подумал Емельян. - Или потом, под вечер. А может, к вечеру и хоронить некому будет". Третий дзот, как и второй, был наполовину разрушен разорвавшимися внутри снарядами, амбразуры завалены. Франц, затягиваясь махоркой, с непокрытой перевязанной головой, с босой, ногой - она была тоже забинтована - сидел возле входа. Касумов стоял рядом. Увидев начальника заставы, вытянулся, приложил руку к козырьку:

- Товарищ лейтенант, третье отделение… - и запнулся. - За командира отделения…

- Спасибо, товарищи, спасибо, родные, - тихо перебил его Глебов. - Не пропустили гадов, сдержали.

- Если б не Гаврик - не выстоять бы нам, - мрачно отозвался Франц, продолжая сидеть.

Касумов рассказал Глебову о подвиге Гавриила Гапеева, ударившего из трофейного пулемета по врагу с тыла в самую критическую минуту атаки.

- Почему вы думаете, что это именно Гапеев?

- Он взорвал себя потом гранатами. Вот его комсомольский билет, - ответил Касумов и добавил: - Пулемет искорежен, возле много стреляных гильз. А лица узнать невозможно, все изуродовано.

- А Федин?

- Не знаем. Не видели.

Приказав Касумову и Францу перейти в четвертый дзот, где сосредоточивались все раненые, - дзот этот совсем не пострадал, - Глебов направился к себе на КП. По пути обдумывал, как ему лучше построить оборону теперь, когда число людей на заставе сократилось вдвое. Распылять силы по всем пяти огневым точкам, как это было в начале боя, сейчас Глебов считал нецелесообразным. Он предполагал, что на этот раз немцы, наступая на заставу со всех сторон, попытаются нанести главный удар с тыла, в секторе огня четвертого и пятого дзотов. Основные силы - вместе с тяжелоранеными на заставе оставалось семнадцать человек - Глебов решил расположить в четвертом и втором дзотах, а между ними - в пятом дзоте - свой командный пункт с небольшим резервом - в два-три человека, считая и себя.

В оружии и боеприпасах недостатка не было: на поле боя подобрали восемь немецких автоматов и один легкий пулемет. Кроме того, Шаромпокатилов и Ефремов извлекли из первого дзота станковый пулемет. Не хватало гранат для противотанковых связок - трофейные немецкие гранаты для этой цели не годились. Наиболее мощными огневыми средствами располагала группа четвертого дзота: станковый и ручной пулеметы, три автомата. Четыре автомата и один ручной пулемет - во втором дзоте. Трофейный ручной пулемет и два автомата на КП. Большие надежды Глебов возлагал на засевших в танках Мухтасипова и Шаромпокатилова.

Когда Емельян, обойдя все огневые точки, возвратился к себе на КП, там кроме Ефремова и Савинова он встретил Ефима Поповина и совсем молоденького летчика, который тут же официально представился Глебову:

- Лейтенант Братишка… Сбил меня фриц.

- Видали, - сказал Глебов, пожимая руку летчику. - Да ведь сначала ты одного прикончил. Так что, выходит, квиты.

- А то, что вы одного кокнули, то разве не в счет? - летчик восхищенно посмотрел на Глебова. Емельян не сдержал улыбки. - Что вы усмехаетесь?

- Фамилия у тебя веселая, первый раз такую слышу, - откровенно признался Глебов.

- Фамилия моя правильная, - согласился с достоинством летчик, - можно сказать, морская. А ваше имя весь наш истребительный полк знает.

- Как так? - не понял Глебов.

- Говорят: это тот Емелька, который весь округ по тревоге поднял.

Все рассмеялись, и даже Савинов выдавил улыбку на тонких потрескавшихся губах.

Столкнувшись вдруг глаза в глаза с Поповиным, Глебов погасил улыбку и спросил:

- А что с Матвеевым?

- Товарищ лейтенант, старший наряда пограничник Матвеев убит в первом бою с превосходящими силами противника, - доложил Поповин заранее подготовленное. - Нами уничтожено на воде и на берегу около двадцати фашистских солдат и офицеров. - На шее Поповина висел трофейный автомат, который он подобрал, подходя к заставе, возле второго дзота, как подтверждение его боевых подвигов.

- Хорошо. Благодарю за службу, товарищ Поповин, - сказал Глебов, еще раз ощупав Поповина взглядом с ног до головы.

Поповина никогда еще не благодарили за службу, поэтому ему не приходилось отвечать на благодарность. Сейчас же, считая себя чуть ли не главным героем дня, он решил щегольнуть знанием устава, но второпях перепутал статьи и в ответ на благодарность лейтенанта вместо "Служу Советскому Союзу" закричал: