Под мраморным небом - Джон Шорс

лелею в своем сердце».

Я дрожала, сжимая в руках письмо. Мне не хотелось уничтожать такую красоту, но, опасаясь, что письмо попадет в чужие руки, я порвала его на мелкие кусочки. Горячее волнение сдавливало мою грудь. Я достала из сумки зеркало. На лице моем лежал отпечаток утомительного дня, проведенного в седле. Я быстро разделась и, смачивая в прохладной воде хлопчатобумажные тряпки, обтерла свое тело. Потом надела халат с узором из бабочек, затянула его в поясе туже, чем обычно, чтобы подчеркнуть талию. Втерла в кожу несколько капель духов с ароматом лотоса, украсила волосы орхидеей, которую украдкой сорвала в саду.

Потом я стала приводить в порядок свои вещи и вдруг услышала за дверью шаги.

– Джаханара?

Я открыла дверь. Он стоял на пороге – насквозь промокший и смущенный. Очевидно, он думал, что я все еще сержусь на него, и вид у него был несчастный.

– Я купался... в реке, – с запинкой произнес он, – и увидел Низама.

– Отец велел мне приехать сюда, – объяснила я. Мне хотелось пригласить его в комнату, но я не решалась.

Иса тоже не знал, как себя вести.

– Он прислал мне письмо, в котором повелел, чтобы я немедленно отправлялся сюда на встречу с каким-то архитектором.

– Архитектор – это я!

– Ты?

– Это все отец спланировал, Иса. Он отправил нас сюда, чтобы мы могли побыть вместе.

– Он знает?

– Только то, что я люблю тебя.

– Но ведь всю минувшую неделю ты...

– Я презирала сама себя, – перебила я его. – Держалась холодно, потому что боялась обнаружить свою любовь к тебе. Но здесь нет страха, нет любопытных глаз, нет обмана. Есть только мы.

Он шагнул в мою комнату, его рука поднялась к моему лицу, коснулась моего подбородка.

– Твой отец... он в самом деле одобряет нашу любовь?

Я кивнула, и на его губах вновь появилась кривая улыбка, которой я давно не видела.

– Удивительный человек.

Мне хотелось его обнять, меня страстно к нему влекло. От возбуждения у меня участилось сердцебиение. Я притянула его к себе. Мокрыми руками он убрал волосы с моего лица, погладил мою шею. Поцеловал меня. Это был настойчивый поцелуй и в то же время необычайно нежный. Я проговорила его имя. Он опустил руки, взялся за пояс моего халата. Глазами нашел мои глаза. Я кивнула. Он развязал на мне халат, спустил его с моих плеч. Халат упал к моим ногам. Иса не спешил ко мне прикоснуться. Отступив на пару шагов, он рассматривал меня, будто мечеть, построенную по его проекту.

– Ты прекрасна, – прошептал он. – Восхитительна.

Я положила его ладони на свои груди. Он почти с благоговением их погладил. Я всегда стыдилась своего обнаженного тела; мне казалось, нагота делает меня слабой. Но сейчас я чувствовала себя сильной, до дрожи в теле упивалась своим могуществом. Мама часто говорила, что быть женщиной не стыдно, и этот мужчина, в отличие от многих других, не считал меня ничтожеством. Он предо мной преклонялся.

Моя кожа реагировала на его прикосновения, звенела под его пальцами. Мои руки раздевали его, и вскоре он тоже стоял передо мной обнаженный. Тело у него было худощавое и мускулистое. На груди и длинных ногах волос у него почти не было – не то что у моего мужа. Иса поднял меня на руки и перенес на одеяла. Я губами нашла его губы; наши поцелуи становились все чувственнее. Я хотела ощущать его в себе и помогла ему овладеть мной. Сначала я ощутила прохладу между ног, потом тепло. В отличие от моего мужа, который набрасывался на меня с необузданностью дикого зверя, Иса двигался медленно, размеренно, как весло гребца в воде. К своему удивлению, я заметила, что невольно двигаюсь в одном с ним ритме.

– Ласточка моя, – будто задыхаясь, произнес он. – Я так тебя люблю!

Я с наслаждением гладила его мускулистую спину. Потом, вдруг почувствовав, как во мне разгорается огонь, впилась в нее ногтями. Это было новое для меня ощущение. Огонь жег все сильнее, сильнее, и, больше не в силах терпеть эту сладостную боль, я закричала. Волна наслаждения сотрясла мое тело. В то же мгновение Иса замер, напрягся и со стоном рухнул на меня.

– Значит, вот она какая, любовь, – наконец промолвила я. Лежа в моих объятиях, он радостно поцеловал меня. Я крепче прижала его к себе.

Мы лежали, сплетясь в единое целое, и мне казалось, что действительно существует только наш мир. Все остальное не имело значения. Ни ненависть, ни страх. Ни прошлое, ни будущее. Между нами существовало только пространство. И это пространство сжалось, когда мы вновь слились.

* * *

ТЕ ТРИ дня на постоялом дворе, дивные и скоротечные, прошли, как затмение. Завтракали мы с Низамом. Его лицо светилось от счастья, так он был за нас рад, и мы гордилась тем, что у нас есть такой друг. Кроме отца, он единственный знал все об этом нашем свидании. Думаю, он был несказанно рад тому, что посвящен в нашу тайну, и я уверена, что он скорее бы умер, чем предал нас. Понимая, что мы хотим быть вдвоем, каждое утро после завтрака, состоявшего из фруктов и молока, Низам покидал нас и возвращался уже в сумерках.

Я редко говорила с Исой о Тадж-Махале и вообще о том, что было связано с Агрой: мы предпочитали гулять по берегу Ганга и обследовать окрестности. Мы устраивали пикники, ездили на лошадях до самого горизонта, любовались природой; часто на глаза нам попадались лисы, гепарды, тигры, газели, орлы, кобры.

На берегах Ганга было мало селений. В тех немногих, что мы заметили, обитали в основном крестьяне и рыбаки. Чужие люди редко забредали в их края, и, убирая урожай или потроша свой улов, они с любопытством на нас поглядывали. Стараясь не дать повода для слухов, мы приветствовали их взмахом рук, но в разговор вступали редко.

Большую часть времени мы вели себя как дети. Скакали верхом, кидали камешки в реку, гонялись друг за другом по пшеничным полям. Порой, когда были уверены, что поблизости никого нет, расстилали одеяла в укромном местечке и предавались любви. Поначалу такое откровенное любострастие приводило меня в смятение: в конце концов, я была принцессой, а не женщиной легкого поведения. Но на лоне природы, с помощью Исы, я научилась доверять своему телу и не обращать внимания на ворчание совести. Наша любовь была такая