Между заботой и тревогой. Как повышенное беспокойство, ложные диагнозы и стремление соответствовать нормам развития превращают наших детей в пациентов - Регина Хаух

в Бонне, говорил на Осеннем конгрессе педиатров (BVKJ) в Бад-Орбе о значении и пользе функциональной терапии. В своем центре Шлак на протяжении многих лет наблюдал за распространением мании к назначению терапии, а также неоднократно с научной точки зрения исследовал вопрос о пользе терапии и пытался донести знания о развитии детей, чтобы внедрить их в использование в педиатрической практике. Теперь педиатры со всей Германии сидели перед ним и слушали.

«Любой, кто считает, что сможет исправить сложную аномалию развития, прописав лечение один раз в неделю, – оптимист», – заявил Шлак. Публика с юмором отреагировала на слегка ироничную критику. Шлак сейчас на пенсии и вместе со своей женой, ученым-медиком, продолжает с большим интересом следить за развитием педиатрии.

Шлак рассказывает историю, связанную с конгрессом, потому что она подчеркивает тот факт, что педиатры осведомлены об ограниченной пользе терапии для детей с проблемами развития, но в то же время прописывают ее без должной проверки. Когда участники конгресса посмеялись над этим забавным анекдотом, напряжение между знанием и действием на мгновение разрядилось. В тот момент общее настроение было более внимательно обдумать свои поступки и что-то изменить. Шлак хотел убедить свою аудиторию сознательно использовать функциональную терапию только там, где она имеет смысл с точки зрения медицины.

В результате практически ничего не изменилось. Наоборот. И без того большое количество рецептов за последнее десятилетие еще сильнее выросло. Только в 2013 году врачи амбулаторных поликлиник назначили детям и подросткам около трех миллионов видов терапий. Три миллиона терапевтических процедур, в общей сложности 25 миллионов сеансов терапии для детей и подростков. Кроме того, многие миллионы терапевтических часов были предоставлены пациентам с хроническими заболеваниями, детям-инвалидам и подросткам в центрах раннего развития и реабилитационных клиниках. Однако до сих пор никто точно не знает, какую пользу приносят такие методы лечения. Медицинские страховые компании только собирают данные и используют их для создания статистики, по которой можно проследить рост количества терапевтических назначений. И конечно же, их оплачивают из наших взносов, но не позволяют исследовать их пользу. Неудивительно, ведь такие исследования стоят больших денег, и их сложно проводить. Кроме того, медицинские страховые компании, а зачастую и сами врачи не знают, что происходит в терапии.

Терапия как черный ящик

Ребенок получает назначение на терапию потому, что он беспокойный, непоседливый, неуклюжий, и потому, что плохо говорит. А что происходит потом? История Джастина является ярким примером того, что может происходить в терапевтической практике. Мы помним шестилетнего ребенка, чей случай был представлен 580 эрготерапевтам. Эрготерапевты предложили понаблюдать и протестировать Джастина. Они использовали тесты, которые казались им эффективными, и, по мнению каждого из них, это были разные тесты. Не было найдено и каких-либо стандартизированных методов лечения Джастина. В среднем специалисты определили для Джастина пять терапевтических целей. Трое из четверых терапевтов хотели в первую очередь улучшить сенсомоторные навыки Джастина, то есть показать ему способы, с помощью которых он мог бы лучше контролировать и управлять своими движениями с помощью сенсорной обратной связи, а также собирались улучшить его равновесие и осанку. Двое из трех физических реабилитологов хотели развить и улучшить его навыки письма, многие также хотели улучшить его ловкость и навыки в повседневных занятиях. Каждый третий физический реабилитолог предлагал терапевтическую цель: «Пробудить любовь к рисованию» или «научить пользоваться столовыми приборами». Слишком много разнообразия для однозначного, с точки зрения педиатра, случая.

Физические реабилитологи также использовали множество различных видов терапии и частично объединяли их друг с другом. К тому же более 80 % из них предложили для лечения метод «сенсорной интеграции» доктора Айрес, который является очень спорным среди врачей, потому что противоречит результатам последних исследований мозга и исследований в области обучения.

По оценкам более половины специалистов, Джастину следовало назначить от 30 до 60 часов терапии. Это составляет около трех четвертей года или даже больше, чем полный год терапии, – довольно много, учитывая, что Джастин не представляет собой особо сложный случай. Просто бедняга Джастин непоседлив, с трудом управляется с ножницами, застежками-молниями и ручками, неуклюж и часто ссорится с другими детьми.

Большое разнообразие методов лечения, продемонстрированное в исследовании, с одной стороны, радует, потому что показывает, насколько креативны эрготерапевты, когда дело касается лечения, а также то, сколькими различными методами они владеют. С другой стороны, исследование показывает, что каждый специалист лечит по своему вкусу и не существует методов лечения, эффективность которых была бы достаточно научно доказана, чтобы специалисты могли быть уверены, что поступают правильно.

Социально-педиатрические центры в Германии идеально подходят для оценки различных методов лечения. Там педиатры, психологи и терапевты работают в группах, чтобы ухаживать за детьми с неврологическими и психическими заболеваниями, детьми с судорогами (эпилепсия), двигательными расстройствами (церебральный паралич), мышечными заболеваниями, детьми с аутизмом и дебильностью и все чаще за детьми с СДВГ и нарушениями развития.

Педиатры направляют их в социально-педиатрические центры для более детального выявления нарушений. Тяжелобольные дети и дети-инвалиды редко остаются на лечении в социально-педиатрическом центре. Для этого, и особенно для проведения исследований, в таком центре работают очень опытные физические реабилитологи и врачи, но нет ни времени, ни денег. А крупные детские больницы при университетах просто не особо интересуются терапией. Нарушения речи, проблемы с концентрацией внимания и моторикой – все это мелочи для ученых, которые там работают. Они предпочитают проводить исследования, посвященные лечению у детей рака, ревматизма или диабета. Для научных исследований терапии также необходимы долгосрочные исследования. Но врачи в крупных клиниках часто меняются, а нередко даже уезжают за границу. Дети и их родители тоже переезжают.

Исследовательские центры, где можно было бы изучать и исследовать функциональные методы лечения, только развиваются.

А еще существуют методологические проблемы.

Медикаменты сначала испытывают в лаборатории, затем на животных и наконец дают лекарство больным людям и проверяют, помогает ли этот препарат.

Проводят сравнения, как чувствуют себя отдельные люди с медикаментами и без них. Также сравнения проводятся, когда лекарство дают членам больших групп, а аналогичной группе дают плацебо, фиктивный препарат. Ни врачи, которые распределяют препараты, ни пациенты не знают, является ли таблетка или жидкость новым активным веществом или просто безвредным заменителем. Только с помощью этих сложных двойных слепых сравнительных исследований можно определить, действительно ли лекарство работает.

В случае с реабилитационной терапией такие методологически чистые исследования практически невозможны. Нельзя с абсолютной уверенностью сказать, станет ли ребенок с плохой моторикой более умелым благодаря проводимой терапии. Возможно, по окончании лечения он сможет более уверенно рисовать круги и линии. Но никто не может однозначно утверждать, появилась ли данная способность благодаря терапии, или потому, что ребенок совершенно нормальным образом развивался, или потому,