Кровь фей - Дамина Райт (Вера Дельвейс)

которого высовывались желтоватые кости. Аргален затрясся и перевёл взгляд на стол. Его освещал какой-то странный серебристый предмет, плавающий в большой чаше с неизвестной жидкостью. Аргален уставился на него, не моргая, и вдруг понял, что это крыло. Фейское крыло.

В его груди родился крик и сгинул, так и не разлетевшись по всему дворцу. Аргален рвался из пут, плакал, слёзы срывались у него с подбородка и падали вниз. Крыло! Неужели это его собственное крыло?! Как же теперь летать без него, как жить?!

– Я вижу, ты пришёл в себя, – раздался спокойный, величественный голос у Аргалена за спиной. Он шмыгнул носом, глотая слёзы, не веря, не желая верить, и прошептал:

– Та… Танриэн? Ваше Величество?

Правитель мягко рассмеялся, обойдя стол и встав перед своей жертвой. Глаза его поблёскивали в полумраке, руки были сложены на груди. Танриэн так и не снял свою роскошную мантию, и Аргален заметил на ней тёмные пятна.

– Не беспокойся за свою подругу, служитель Кэаль, – правитель говорил тем же учтивым тоном, что и в тронной зале, будто бы ничего не произошло. – Я позаботился о ней. И, памятуя об опыте некоторых моих предшественников, захотел полакомиться... Мне не понравилось, – Танриэн слегка поморщился, – но сил ощутимо прибавилось.

Пока он говорил, Аргален дёргался и извивался в путах, рискуя вывихнуть себе руку или ногу. Освободиться бы – и он на одном крыле доберётся до Танриэна, убьёт даже без палочки! Палочка. Внезапная мысль оледенила кровь Аргалена: что с Дэльей?

– Сил прибавилось настолько, что я сумел доделать, наконец, замечательный эликсир, – Танриэн ткнул пальцем в одну из баночек на столе. Та была полупустой. – Давно планировал эксперимент – напоить фею... или фея эликсиром, лишить крыла и посмотреть – выживет ли? Эксперимент удался, – в голосе Танриэна прозвучало глубочайшее удовлетворение, и он провёл рукой по своей окладистой бороде. – Но тебе лучше не знать, из чего сделан этот эликсир… Благодарю за выносливость, служитель Кэаль! Ведь силы твоего организма тоже сыграли свою роль.

Аргален молчал, и капли пота, катясь у него по лицу, неприятно щипали глаза и смешивались с горькими слезами. Ирлани больше нет, и он, Аргален, тоже умрёт. Как могла случиться такая несправедливость, за что?!

– Я знаю, какой вопрос вертится у тебя на языке, служитель Кэаль, – Танриэн стал задумчиво перебирать склянки на столе, и это занятие не понравилось Аргалену. «Что он задумал?»

– Тебе интересно, кто меня обучил, верно?

Аргален промычал через кляп то, что Танриэн правильно посчитал за согласие и принялся рассказывать:

– Мы с братом родились в один день, но ты видел разницу: он – беспомощный и ничего не понимающий старик, а я – как молодой, пусть внешне мы и одинаково выглядим. Дело в том, что пару лет тому назад ко мне привели чудом пойманного черномага. Это был не человек, а помесь нечисти и человека, чёрный, похожий на ящерицу…

Аргален дёрнулся, и Танриэн усмехнулся:

– Да, именно он напал на вашу Школу. Вместо того, чтобы сразу казнить, я решил сначала побеседовать с ним. Меня давно волновало, что станется с Альбастрией, когда мы с братом умрём – детей у нас нет, и династия, идущая от начала времён, прервётся. Черномаг сказал, что я могу постепенно вернуть себе молодость и продлить жизнь, и я попросил его стать моим учителем. Брат к тому времени уже начал страдать провалами в памяти и сонливостью, и я не хотел, чтобы со мной случилось то же самое. Превратиться в убожество, которое пускает слюни и ходит под себя? Нет, благородный служитель Кэаль, как бы вы не превозносили свою справедливость, не так уж она и справедлива!

Говоря всё это, Танриэн выудил из ряда баночек одну, до краёв заполненную тёмной мерцающей жидкостью. Откупорил баночку, понюхал содержимое и одобрительно кивнул, после чего нашёл на столе сложенную вчетверо тряпицу и вымочил её в той жидкости. Аргален притих и смотрел на это во все глаза, а в голове крутилось только: «Кэаль, помоги, спаси, сохрани…»

– Скажу чистосердечно, на первых порах меня мучили угрызения совести, – тихо продолжал Танриэн. – Я всегда старался быть честным, справедливым, пусть и строгим правителем. Черномаг перевернул весь мой мир, но когда я впервые выпил целый сосуд с человеческой кровью, в которую добавили щепотку магии, моё бессилие и немощь ушли. Ум прояснился. И я сказал черномагу, что желаю обучаться до тех пор, пока не стану самым лучшим его учеником. Он согласился и, разумеется, не пожалел об этом. Благодаря его урокам я стал так искусен в зельях, что иногда превосходил и самого Учителя. Позже я отпустил его на свободу вместе с несколькими хибри, которых мы создали, и впервые в жизни понял, что такое потеря, – Танриэн помолчал, разыскал нож с тонким лезвием и положил рядом с той баночкой и тряпицей. – Вам, крылатым, невдомек, что сторонники Мааль тоже способны привязываться друг к другу. Вы хладнокровно уничтожали и уничтожаете всех, кто не похож на вас и судит по-своему. А справедливость настанет, когда на Благословенных Островах воцарится настоящее Равновесие, и черномаги будут иметь такое же право на жизнь и свои собственные школы, как и вы.

«Никогда этому не бывать!» – хотел выкрикнуть Аргален, но даже не будь у него во рту кляпа, из горла вырвался бы лишь жалкий писк.

– Вот такая история, служитель Кэаль, – спокойно закончил Танриэн и с ножом в руке подошёл к Аргалену. Сухие пальцы Танриэна ловко вытащили одну ногу фея из верёвок, а затем жгучая боль пронзила её чуть ниже бедра. Аргален забился головой о столбик, к которому был привязан, и рыдал, пока обрубок его ноги не обернули мокрой тряпицей, мгновенно остановившей кровь и боль.

– Если я этого не сделаю, ты можешь умереть раньше, чем мы закончим беседу, – объяснил Танриэн и что-то бросил в чашу с крылом. – Как же хорошо, что вы ко мне наведались! Учитель говорил, что слаще вашей крови нет ничего, вот и посмотрим, правда это или нет... Э, да не дёргайся ты так, будто человек в припадке болезни! Для тебя проще висеть спокойно, как труп, потому что ты и есть живой труп, и единственная часть тела, которая тебе необходима – это уши, чтобы не упустить ни одного моего слова… Даже если вырвешься, ты ничего мне худого не сделаешь. Твою палочку