Заря над Скаргиаром - Ирина Ивахненко

Подойдя к «сладкой парочке», как мысленно обозвала Фаэслер Аскера и Атларин, она схватила Аскера за руку и, подавив бурю в душе, защебетала самым прелестным образом:

— Поздравляю вас, господин Аскер, с этой великолепной победой! Какой сокрушительный удар вы нанесли по самолюбию нашего военного советника!

Последняя фраза предназначалась не столько Аскеру, сколько Дервиалису. Ничего, что его не было во дворце: многочисленные осведомители и доброхоты доставят ему удовольствие услышать эти слова. А поскольку самолюбие было у Дервиалиса самым больным местом, то Фаэслер была уверена: фраза об уязвленном самолюбии, тысячекратно повторяемая в пределах дворца и вне его, в тысячу раз увеличит ненависть Дервиалиса к этому выскочке Аскеру, посмевшему его опозорить. А уж Дервиалис умеет укорачивать жизни тому, кого ненавидит.

Продолжая без умолку болтать всякую галантную чепуху, Фаэслер незаметно уводила Аскера от того места, где сидела Атларин. Она то вскидывала на Аскера томные черные глаза, то стыдливо отводила их в сторону, умело ведя известную веками игру в чувства. Фаэслер уводила Аскера на Обходную галерею, которая всегда была пустынна, и тем самым давала ему понять, что ищет уединения от суеты и сутолоки Церемониальной анфилады. И приглушенные вздохи, и страстный огонь в глазах, и легкое касание пальцев — все было пущено в ход, все говорило о том, что дама влюблена, и безумно влюблена.

Аскер внимательно наблюдал за своей собеседницей, пытаясь одновременно следить за тем, что она говорит, и понять, что же с ней происходит. Это было нечто такое, с чем Аскер до сих пор не сталкивался. Он видел в глазах Фаэслер какой-то призыв, и самое ужасное было то, что он совершенно не знал, как себя вести. Он впервые почувствовал себя беспомощным. Его обычная тактика — делать вид, что так и надо, — здесь не годилась. От него определенно чего-то хотели, но чего?

Аскер решил попытаться это выяснить. Фаэслер как раз повернула к нему свое лицо и смотрела ему прямо в глаза, — это было самое удобное положение для проникновения в сознание. Очень осторожно, чтобы ничем не выдать своего присутствия в ее мозгу, Аскер начал пробираться извилистыми путями образов и мыслей, но тут же наткнулся на преграду, которую следовало разрушить. Он попробовал другой путь, но и там стоял заслон, а в поверхностном слое сознания нужных ему мыслей — увы — не было.

Захваченный своими исследованиями, Аскер невольно приблизил свое лицо к лицу Фаэслер, и между их носами оставалось расстояние едва ли в ладонь. Фаэслер, которая до этого что-то рассказывала, внезапно замолчала и остановилась. Ее глаза закрылись, а губы, наоборот, раскрылись, и она вся как-то подалась вперед.

О Фаэслер! Излишняя самоуверенность вредит всем, в особенности куртизанкам.

Голос Аскера вывел ее из того состояния, в котором она пребывала.

— Продолжайте, прошу вас, — сказал он, — вы так интересно рассказываете.

Вторую ночь подряд король обошел вниманием свою фаворитку. Весь день и весь вечер он не отпускал Аскера от себя и слушал его рассказы. Если какие-либо государственные дела требовали августейшего внимания, то король злился, говоря, что ему не дают покоя. Бесконечные беседы занимали ум короля целиком, и ни на что другое у него не оставалось ни времени, ни сил, ни желания. Плавная речь Аскера действовала на него, как наркотик, поднимая над серой обыденностью и унося в далекие дали.

И на следующий день, и через день распорядок дня короля был все тот же: на завтрак рассказы, до обеда рассказы, на обед рассказы, до ужина рассказы, и так далее. Придворные стали тревожно перешептываться между собой: такого с королем раньше не случалось. Правда, и Аскеров ему не попадалось, но не в этом дело. Главная причина беспокойства придворных была вовсе не в том, что король не занимается делами государства, — в этом случае можно неплохо управлять и самим, прикрываясь его именем. Угроза состояла в следующем: король делал Аскеру подарки. Разумеется, за любой вид услуг полагается вознаграждение, в том числе и за умение красиво рассказать историю, но это только тогда, когда сумма вознаграждения находится в разумных пределах. Конечно, разумные пределы каждый понимает по-своему: себе побольше, другим поменьше. Но те вещи, которые изъял из королевской сокровищницы король Аолан, не вписывались ни в какие разумные пределы, включая и те, которые «себе». И, хотя придворные не могли пожаловаться на недостаток королевской щедрости, но награды эти чаще всего имели денежное выражение. На этом фоне дарение, например, огромного сапфира на золотой цепи выглядело несколько необычно. Выбрав это украшение, король подумал о том, как цвет камня будет подходить к цвету глаз того, кто его будет носить.

В общем, шушукания велись самые оживленные. Любая новость, исходившая из-за запертых дверей королевского кабинета, передавалась из уст в уста и в мгновение ока достигала окраин столицы. Те, кто хотел подчинить Аскера своему влиянию, были вынуждены сидеть сложа руки и выжидать: отныне на Аскера можно было смотреть только издали. Фаэслер не отчаивалась после первой неудачи и терпеливо ждала своего часа, готовя решительный удар. Ринар постоянно требовал аудиенции, ссылаясь на ухудшившееся экономическое положение провинций, и, наконец войдя в кабинет, гордо надувался, демонстрируя Аскеру, какая он тут большая шишка. Дервиалис, не стерпев позора, уехал в Пилор к своим войскам. И только Сезирель ничего не предпринимал, ожидая, пока Аскер сам попадется к нему в руки.

Но ожидать неизвестно чего, сидя без дела, довольно скучно, а подчас даже невыносимо. И потому придворные регулярно наведывались в Виреон-Зор и беседовали, беседовали, беседовали…

— Ну что, как себя чувствует король Аолан сегодня? — спросил вместо приветствия Ринар, подходя к Галору, приехавшему во дворец раньше него.

— Как обычно… — вздохнул Галор, устремляя глаза в потолок. Все придворные дружно делали вид, что король болен, и говорили о нем так, словно он со дня на день должен выздороветь, но по непонятным причинам выздоровление откладывается.

В разговор вступила подошедшая Фаэслер.

— Этот Аскер что-то такое сделал с нашим королем, — сообщила она полушепотом, — ну там, околдовал его, что ли…

— Я вам говорю, это дело рук проклятых броглонцев, — изрек Ринар, претендуя на истину в последней инстанции.

— Разумеется, это они! — подхватил Галор. — Кому еще такое под силу?

— Я сразу заметила, что с этим Аскером что-то не то, — поделилась своими соображениями Фаэслер. — Вы видели, какие у него глаза? Разве у нормального аврина бывают такие глаза?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});