О чем он молчит (СИ) - Ставрогина Диана

Здесь никто не знал Лену и никого не знала она. Мимолетные знакомства, дружелюбные фразы и приветливые улыбки ничего у нее не забирали и ничего не требовали. Здесь никто не хотел знать, почему она развелась. Никто не раздавал советов и не смотрел с жалостью или надуманным превосходством. И осторожно, с внутренним беспокойством и искренней заботой — тоже. Это освобождало. Избавляло от необходимости — иногда непроизвольной, — согласовывать свое поведение с реакциями окружающих.

Перед взглядом Лены две недели было море — слушатель, не нуждавшийся в словах, источник и проводник, зеркало и омут. Сила и покой. Понимание и вопрос.

Каждое утро Лена просыпалась рано и шла на берег. Садилась на теплый песок, наблюдала за тем, как он легко просачивается сквозь пальцы, возвращаясь к прежнему вечному единству, вдыхала соленый воздух. Запрокинув голову, она закрывала глаза, подставляя лицо поднимающемуся на небе солнцу.

Она отогревалась. Вбирала в себя свет.

Время шло, и Лена все чаще смотрела на себя как будто со стороны. Анализировала прожитое, раскладывала по уголкам памяти — чувственной, эмоциональной и творческой, — уже переработанными эпизодами фрагменты прошлого. Для людей искусства занятие было вполне привычное. А с точки зрения психотерапии, еще и полезное.

Боль, личная и глубинная, переродившись в искусство, теряла свою власть на тем, кто ее пережил. Она больше не могла принадлежать одному человеку и властвовать над ним. Она превращалась в инструмент и материал. И ее губительная, истощающая природа истреблялась.

Лена могла отчетливо проследить, как изо дня в день ей становится все легче. Ее любовь, не растерявшая своей силы и жизни, уже не была тяжелой ношей. Даже тоска по Денису, казалось, стала светлее. Лена скучала по нему так, как спустя годы скучают по минувшим минутам чуда, зная, что оно не повторится: без горести и досады, с радостью о том, что оно просто однажды случилось.

Чудом брак с Денисом назвать, конечно, было нельзя. Но опыт любви был чудом. Бесценным. От одной только мысли о том, чтобы за всю свою жизнь не узнать, каково это — любить, Лена приходила в ужас. И как человек, и как музыкант.

За что-то она была благодарна, за что-то зла. После развода ее мир не рухнул, но изменился. В отпуске Лена, наконец, смогла, избавившись от повседневной отвлекающей шелухи и набравшись моральных сил, подумать обо всем по порядку. Всмотреться в случившееся и сделать выводы. А главное — определить свой будущий путь.

В тоскливой надежде последних трех лет Лена растеряла свою привычку мечтать. Теперь, когда ее мысли обрели свободу от переживаний о браке, счастье которого оказалось безнадежным, она все чаще мечтала вновь.

Вспоминала себя прежнюю. Знакомилась с изменившейся собой. С чутким вниманием прислушивалась к собственному сердцу. Радару и проводнику.

Счастье было во всем. Стоило лишь немного поискать.

Глава 35

Шумно выдохнув, Денис разжал руки и выпустил Катю из объятий, но не сдвинулся ни на шаг. Смотрел на нее отчаянным, хмурым взглядом, стискивал челюсти и не пытался уйти. Катя тоже оставалась неподвижной. Она не могла сейчас покинуть Дениса. Просто не могла.

Словно одурманенная, втягивала в легкие пряный и глубокий, перемешенный с горечью крепкого сигаретного дыма аромат мужского парфюма (другого, совсем не похожего на прежний цитрусовый, что они когда-то выбирали вместе). Отказывала здравому смыслу в его попытках до нее достучаться. Морозила обнаженные ноги в открытых босоножках. Добровольно теряла голову и снова чувствовала себя влюбленной девчонкой ¬¬–– той, что едва в обморок не падала на первых свиданиях. Той, у которой кружилась голова от его, Дениса, поцелуев.

Он ведь был первым. Во всем первым. Первой влюбленностью и любовью. Первым поцелуем. Первым мужчиной.

Катя никогда не строила особых романтически планов на свою судьбу. Не ждала принца на белом коне. Не зацикливалась, как некоторые ее ровесницы, на том, что нужно обязательно найти себе парня. Просто жила. Училась. Гуляла с друзьями. Ходила, бывало, на свидания, но отношения не ладились: никто из знакомых Кате парней не вызвал у нее настоящего интереса.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Такого, что жар и холод проносятся по телу, сменяя друг друга, как в сломавшемся проекторе слайды. Такого, что вопреки собственной разумной убежденности в том, что красивый мальчик на последнем ряду аудитории –– совершенный раздолбай и даже не смотрит в ее, Кати, сторону, все равно хотелось обернуться. Просто увидеть его еще раз.

Пусть раздражает его поверхностность и леность. Пусть кажется, что ей и ему даже поговорить не о чем, но… Невозможно не замечать его на периферии взгляда. Невозможно не замереть, когда он передает тебе распечатку или ручку.

Потому что он такой красивый, что дух захватывает до неописуемого, незнакомого прежде чувства, из-за которого все внутри переворачивается. Горит. Ноет. Болит. Стремится… к кому-то.

У двадцатилетней Кати не было шансов устоять.

На третьем курсе Денис вдруг начал смотреть на нее так, будто другие девушки исчезли из его зрительного фокуса. Он прислушивался к ее словам и по-настоящему интересовался, почему она думает так, а не иначе, и чем чаще они общались, тем сильнее Катя убеждалась в том, что Денис многограннее и сложнее изначально сложившегося у нее впечатления о нем.

Мир в его присутствии обычно исчезал. Катя и Денис оставались вдвоем, в поле взаимного притяжения. Улыбки, значения которых известны лишь ей и ему. Взгляды, выражавшие все и одновременно ничего, кроме самого желания смотреть друг на друга. Будто бы случайные прикосновения: сесть рядом, прислониться плечом, задеть коленом бедро другого под столом, кончиками пальцев –– ладонь.

В последние годы их отношений эти зашкаливающие ощущения, больше похожие на приступ вегетососудистой дистонии, чем на адекватную симпатию, забылись. Счастье разливалось в их мирке теплым спокойным озером, и все было хорошо.

Катя думала, ничего не разрушит их союз. Ни разу мысли не допустила о том, что между ними в самом деле возможен настоящий разлад. До самого последнего дня, когда Денис сказал ей правду, не предполагала, как быстро и внезапно разобьется сердце и необратимо разрушится безграничное доверие.

Пять с половиной лет спустя они вновь остались наедине и вновь для них мир был вынесен за скобки. Денис и она продолжали разглядывать друг друга. Молчаливо и неподвижно.

Осенний холод давно забрался под ткань благородно предложенного Кате пиджака и мурашками гулял по телу. Дрожь, поначалу едва ощутимая, усиливалась, но сложно было сказать, вызвана ли она физическими реакциями организма или эмоциональными. Катя поставила бы на последние.

Внутри себя она переживала что-то неведомо-невыносимое. Надо было уйти с этого балкона. Вернуться в зал. Помахать всем рукой и уехать домой.

Разумный и правильный поступок. Взрослый.

В тридцать четыре года Кате следовало бы знать, как перебороть взлетевшие вдруг до предела тоску и отчаяние.

В тридцать четыре она должна была понимать, как примириться с недавно сделанным себе признанием: те чувства, что она испытывала к Денису, никогда не повторятся, никогда не возникнут к другому мужчине.

Сколько бы она ни надеялась убежать, обмануться, забыться, перетерпеть.

Все зря.

Наверное, Катя сумела бы найти в себе силы поступить согласно разуму, если бы не обрамленные бронзовыми ресницами зеленые глаза напротив, не выпускающие ее собственные из виду ни на секунду. В них, усталых и искренних, Катя угадывала те же чувства, что руководили сейчас каждым ее вдохом и жестом.

Тоска.

Желание.

Поражение.

— Поцелуй меня, –– прошептала она наконец, едва не сипя от подступающих слез. –– Один раз поцелуй. На прощание.

Денис дрогнул после ее слов. Качнул головой, будто не веря ее просьбе. Ломано усмехнулся. И резко дернул Катю на себя, ухватив за руку.

Она не устояла на ногах, почти пролетела те несколько сантиметров, что еще отделяли ее от Дениса. Его запах, тепло его тела накрыли Катю как незримый, затмевающий остальные явления мира купол. Она успела лишь испуганно вдохнуть, прежде чем Денис ее поцеловал.