Медный гамбит - Линн Абби

Рядом с ним Йохан надевал упряжь на канка-солдата, а насекомое рылось в куче корма. Кирпичные стены жалкой, лишенной крыши хижины превратились с обломки, повсюду оставались глубокие следы промчавшихся диких животных. То там то здесь в грязи были раскиданы остатки горшков: многие из их запасов воды оказались растоптанными беснующимися зверями.

Теперь у него больше места на спине канка, а у них меньше воды.

Плохая сделка.

Двое из ездовых канков заправлялись рядом. Он оглянулся в поисках третьего канка, и нашел его лежащим в подсыхающей грязи, над его головой склонилась Акашия. Он подошел поближе, чтобы взглянуть.

— Бесполезно, — печально сказала она. Она услышала, как кто-то подошел, но не подняла голову чтобы увидеть, кто это. — Они едва ли сами осознают свою жизнь. Они немедленно теряют всю исцеляющую энергию, которую я могу передать им.

— Должно быть это очень сильно расстаивает, когда ты так сильно пытаешься, а результаты ничтожны.

Разочарование сменилось настороженностью, когда Акашия повернула к нему голову.

— Это просто любопытство. Я не хотел мешать тебе.

Она вздохнула, разгладила перепутанные штормом волосы, и встала к нему лицом с намеком на улыбку на ее губах. — Ты уверен, что ты Просто-Павек, а не Всегда-Любопытный-Павек?

Не найдя что ответить, и не понимая, почему у него нет слов, он покачал головой и отошел. Ее почти-улыбка расширилась в усмешку, потом исчезла. Тень Руари — длинная, узкая, дополненная тенью его длинного, узкого посоха — легла между ними.

— Бесполезно, — повторила Акашия. — Я не могу вылечить это, и он начинает страдать. Поможешь мне?

Если он не ошибался, в ее голосе были и вопрос и необходимость. Павек решил, что он понял, почему она попросила о помощи. Целители темпларов без колебаний убивали как на поле боя, так и потом, среди раненых. Друид, чья сила исходила не от короля-волшебника, должен был чувствовать себя совсем по другому. Руари, правда, имел достаточно жестокости в своем характере, чтобы радоваться тому, что другие могли бы назвать суровым милодердием.

Но Руари отложил свой посох в сторону и сел рядом с Акашией, тщательно стараясь не нагружать колено. Было видно, что сустав действует, хотя распух и очевидно болел. На какой-то момент Павек даже пожалел несчастного полудурка, чью жизнь он спас, но потом забыл обо всем от изумления.

Сначала они прижали свои ладони к голове канка. Затем Акашия закрыла глаза и затянула печальную песню, без слов. Сложный ритм ее раскачивающегося тела перешел к Руари, который начал странную контрмелодию. Голова Павека наполнилась мыслями о смерти и безнадежной борьбе, но любопытство победило, и он до конца досмотрел заклинание, которым эта пара прекратила страдания канка.

У насекомого не было век, которыми оно могло бы прикрыть свои зрачки, не был ни настоящих губ или ноздрей, через которых может выйти последний вздох; тем не менее он абсолютно точно уловил момент, когда его дух отлетел. Нечеловеческий пронзительный крик вырвался, казалось, прямо из седца Акашии, а потом она внезапно без сил упала прямо в грязь. Руари держал ее запястья до тех пор, пока на закончил свою песню еще одним раздирающим уши воплем.

Итак, Руари тоже друид.

Павек даже закрыл лицо рукой, чтобы прикрыть слабую улыбку на своем лице. Его ум сделал очередной скачок и пришел к замечательному выводу: если этот мрачный, мстительный червяк мог призвать скрытую силу Атхаса, тогда должна быть надежда и для решительного, сильного бывшего темплара, который уже выучил все слова и которому не хватает только музыки.

И с этой надеждой он смог прожить весь этот длинный, трудный день.

Часами он сидел среди оставшихся кувшинов с водой и пустых подставок на седле грузового канка, глядя на пейзаж вокруг себя, и не видя ни улиц, ни стен, ни людей.

Вообще никаких признаков жизни.

Тихое похлопывание кувшинов с водой оставалось единственным постоянным напоминанием о пронесшейся мимо смерти. Наконец он разрешил себе поверить в прочность ног канка и закрыл глаза.

* * *

Они ехали равномерно и без проишествий, от восхода до заката, на протяжении двух дней. На третий день, по причинам, которые Павек не мог угадать, а другие не пожелали ему объяснить, они встали лагерем раньше, чем обычно. Они уже съели почти все свои запасы еды, а половина кувшинов с водой была пуста. Человек может выжить за пределами города только тогда, когда он хорошо подготовлен к этому и осторожен. Но не слишком долго, во всяком случае не настолько долго, чтобы успеть вернуться в Урик, даже если бы он знал дорогу.

Единственными созданиями, которые процветали в этих выжженных солнцем пустых землях, были пожиратели падали кес'трекелы, которые всегда крутились поблизости, ожидая счастливого случая. Быть может друиды уже конченный народ? Быть может они уже осознали, что у них не хватит воды, чтобы добраться до места, куда они направлялись? И может быть Акашия и Руари уже приготовились положить свои руки на его голову, и он не встанет утром…

Он сопротивлялся сну до тех пор, пока Рал и Гутей, луны-близнецы, не появились над восточным горизонтом и его компаньоны не захрапели на разные тона. Потом, вспомнив что канк не страдал, он разрешил себе закрыть глаза. Он один прошел всю дорогу своего сна без сновидений, и был еще жив, когда пришло утро. Друиды тоже были живы, хотя их лица были также унылы, как и природа вокруг них.

Встав, он проделал то, что делал каждое утро: помог Йохану нагрузить оставшиеся кувшины с водой на грузового канка. Когда они были с дварфом одни за дальним боком гиганта-канка, и друиды не могли не видеть и не слышать их, он спросил дварфа о том, куда они направляются и когда будут там. Дварф ответил: — Квирайт, — и не добавил ни слова. Разочарованный, близкий к панике, он осмелился задать этот же вопрос Акашии и вообще не получил ответа, хотя Руари, как обычно, тут же проворчал: — Ты сам увидишь, когда окажешься там, темплар. Если окажешься. Если Кулак Солнца не прихлопнет сначала твою бесполезную жизнь.

Они поехали, Йохан на одном из ездовых канков, Руари позади Акашии на другом, и Павек один на своем грузовом седле. Было жарко, как всегда, и сухо, как всегда, и клацание когтей канка по твердой как камень земле оставалось единственным, хотя и не самым интересным звуком. Около полудня он соскользнул в лишенный всяких ощущений полусон, как всякий нормальный человек и поступает в пустых землях. Под силой тепла и безжалостного блеска темного солнца из его глаз по щекам катились слезы, глупая трата драгоценной влаги, и тут он вдруг почувствовал, как что-то изменилось.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});