Золотая клетка. Сад (СИ) - "Yueda"

— Тьфу бля! — сплёвывает Артём, подходя к двери.

Я резко распахиваю её, делая вид, что только подошёл. Артём и Вадим проходят мимо, даже не глянув в мою сторону. Я тоже на них не обращаю внимания, киваю только выходящему следом Никите. Он кивает в ответ, но отводит глаза.

Они уходят. Я остаюсь один в гримёрке. Тихо собираюсь и вспоминаю с каким волнением и воодушевлением шёл сегодня сюда утром, ждал встречи с музыкантами, чтобы начать репетиции, а сейчас…

Вот оно как сейчас.

Ну а что? Вполне ожидаемо. Никому неизвестный мальчик с охраной и симпатичной мордашкой в крутом продюсерском центре. Что ещё про него можно подумать? Что талантлив от бога, и кто-то по доброте душевной спонсировать взялся? Смешно. Ну ей-богу же смешно. Так что все эти разговорчики, все эти слушочки — ожидаемо. Странно, что они до меня раньше не дошли.

Усмехнувшись, выхожу из гримёрки и машу Паше. Молча идём к выходу.

Не хочу ничего говорить. Не знаю, что говорить. Я теперь вообще не знаю, что делать. Со слухами этими, с музыкантами, которые меня ни во что не ставят. Думал, что смогу найти решение, думал смириться с неидеальной игрой и на концертах просто самому выкладываться на двести процентов, беря всё на себя. Но теперь понимаю — не прокатит, не смогу. Даже просто работать с ними не смогу. Чтобы творить вместе одну музыку нужно дышать вместе одним воздухом. Да хотя бы просто командой быть, понимать друг друга, слушать. Слышать. А я для них даже не ноунейм. Хуже. Я для них — олигархова подстилка. Подстилка…

Блядь. Как же заебали вы все с этим.

Распахиваю дверь и из улитого светом холла выхожу в темень улицы. Впрочем, не совсем темень. Свет просачивается через широкие стеклянные двери и разливается жёлтым пятном на мраморе крыльца, стекает по ступеням, ложится каплями на перила. Чуть дальше на стоянке с тьмой борются уже фонари, но их свет не достигает заснеженных деревьев, что окружают здание, и тьма копится там, залегает меж ветвей непроглядной чернью. И тишина вокруг стоит такая, что слышен собственный стук сердца, а весь городской шум: гудки машин, рычание двигателей, шуршание колёс по асфальту — все эти звуки так далеки, будто бы из другого мира доносятся.

Сказка какая-то. Только я в этой сказке не один. На крыльце, обрызганная золотом света, стоит Снежана. В своей короткой шубейке, которая удачно подчёркивает длинные стройные ноги, да в меховой шапке, из-под которой выбиваются белокурые кудряшки, девушка напоминает Снегурочку. Только в руках у этой Снегурочки не волшебный посох или палочка какая-нибудь, а телефон.

Непроизвольно заглядываю в экран и вижу знакомое мельтешение — Overwatch. Стрим какого-то корейца, или китайца — по мелкой картинке хрен поймёшь. Играет за Хандзо и, судя по всему, играет, как бог. Я вот даже картинку толком рассмотреть не могу, а он шпарит удары, как по нотам, и попадает безошибочно.

Вот уж не подумал бы, что Снежана увлекается киберспортом.

— Играл? — спрашивает она, заметив моё заинтересованное пяленье.

— Поигрывал, — киваю я. — Только давно уже не садился. Весь скилл, наверное, растерял. А он и так-то был не очень.

Да-а, я ведь и правда давненько уже не садился за неё. Раньше с Максом мы, бывало, целыми вечерами резались. Да и после того, как с ним порвал, тоже на стримы залипал и сам играл. А как началась вся эта хуета два месяца назад, так всё, как отрезало. То времени, то сил не хватало. А сейчас так и вовсе некогда — всё время уходит на подготовку диска.

— Я тоже поигрываю, — усмехается Снежана. — Два года назад даже в соревнованиях участвовала.

— Фига себе! — восклицаю я.

— Да ничего особенного, — машет рукой она. — Мы тут же на отборочных и отвалились. Продули шестнадцатилетней школоте. Они нас, как кутят, разделали.

— Обидно, наверное, было, — понимающе киваю.

— Не то слово! — снова усмехается Снежана. — Ну вот просто представь: я такая крутая бабень при деньгах и состоятельном мужике, в эту игру режусь с самого её выхода в свет. А там ну школота натуральная, прыщи ещё сойти не успели. И они нас просто уделали на раз-два. Порвали, как тузик грелку. Особенно один пацан круто играл. Я потом, когда эмоции остыли, смотрела его стримы. Смотрела и понимала, что — да, это совершенно иной уровень. Уровень, до которого мне физически не допрыгнуть. И было и обидно за себя, и завидно, и в то же время с головой накрывало чувство восхищения. Занятная такая смесь чувств. То же самое я испытывала и сегодня.

Снежана поворачивается ко мне и смотрит в упор. Прямо, честно, без лжи и утайки. И прежде, чем её слова успевают дойти, она говорит:

— Да, Ярослав, глядя на тебя, я снова испытала эту неповторимую гамму чувств: обида, зависть и восхищение. Пожалуй, восхищения даже больше. У тебя настолько иной уровень, что даже завидовать не получается, не выходит ставить себя с тобой на одну ступень. Это то же самое, как если бы я начала сравнивать себя вот с этим корейцем.

Я моргаю глазами, а Снежана продолжает:

— Когда мне дали прослушать твои записи и сказали, что это всё ты сам исполнил, я не поверила, потому что так не бывает. Ну не может один человек исполнить все партии, да ещё и на таком уровне. Сказочка для раскрутки — подумала я. А сегодня увидела, как ты поёшь вживую, увидела, как ты болеешь за своё дело, как ты горишь во время исполнения. И это не сравнить с тем, что делаю я или Никита, или Вадим с Артёмом. Я знаю их давно, они хорошие музыканты, да и я тоже на уровне, это наша работа, и мы её работаем, а у тебя… у тебя что-то иное. И я понимаю твоё желание услышать в нашей игре то, что выдаёшь ты сам, всю энергетику, огонь, мощь. Я понимаю. Но и мне, и ребятам до этого уровня не допрыгнуть.

Снежана замолкает. Смотрит прямо, улыбается чуть виновато и грустно. А я… Я даже не знаю, что сказать, что ответить на такие честные, откровенные слова. Ей, наверное, было непросто говорить всё это, выговариваться перед каким-то пацаном. Она ведь уже взрослая женщина, состоявшийся музыкант, и вполне неплохой музыкант. А я ж реально какой-то пиздюк для неё. Перед таким признаваться, что не потянешь, должно быть ужасно стрёмно.

— Ну-у… э-эм… — подбираю слова я. — Я и не буду ничего требовать. Понял, что слишком задрал планку.

Снежана качает головой.

— Нет, Ярослав, я всё это не к тому веду. Я понимаю, что ты сейчас в себе не очень уверен в плане отбора музыкантов, наверняка думаешь, что обидишь нас, если откажешься от нашей помощи и выберешь других. Но нет, это нормально.

— Да я даже не думал…

— Вот, ты даже не думал о таком варианте. А он вполне возможен. И ничего в этом страшного и оскорбительного нет, просто рабочие моменты, — усмехается Снежана и сразу добавляет: — Ты только не подумай, что я не хочу с тобой работать. Это не так. Мне бы хотелось поучаствовать в этом проекте хотя бы на концертах, побыть в команде, зарядиться твоей энергией — это очень круто и заманчиво выглядит. Но ещё мне очень хочется, чтобы твои песни, твоя музыка звучала на твоём уровне. Чтобы ты не опускал планку, не делал скидку на чей-то там уровень, а творил свои мелодии именно такими, какими слышишь их сам, чтобы они звучали так, как при записи. Вот что я хочу сказать.

И Снежана улыбается. Улыбается так по-доброму и искренне, что никаких сомнений не остаётся: она на самом деле неравнодушна к проекту, ей на самом деле хочется, чтобы в итоге всё получилось идеально, и если идеал недостижим из-за её уровня, то она без вопросов уступит место.

— Спасибо, — улыбаюсь я в ответ. — Я ещё сам ничего не знаю, не понимаю, что делать со всем этим, и вообще сбит с толку. Первый раз работаю с настоящими профессионалами, да ещё в таком крутом продюсерском центре. Поэтому спасибо за понимание.

Снежана встряхивает головой, от чего светлые кудри разлетаются.

— Пожалуйста, — подмигивает она весело. — Знай, что моя поддержка с тобой. А на Артёма не обращай внимания. Знаю, что это сложно, но вот уж такой он человек: склочный петух, которому только дай волю — всех заклюёт.