Прекрасное разнообразие - Доминик Смит

Мы осматривались, не произнося ни слова. Под нами была закопана медная труба, по которой проносились частицы, а все, что стояло в этом коридоре, просто усиливало их столкновения.

— Когда я утрачиваю ясность мысли, — сказал доктор Бенсон, — я прихожу сюда, чтобы пройтись по этой прямой линии.

Он говорил об этом как о какой-нибудь прогулке в парке. Отец потрогал один из клистронов и сказал:

— Доктор Бенсон, мне кажется, я сейчас в состоянии провести эксперимент. Мне только надо посмотреть некоторые данные в базах из той совместной работы, которой мы занимались раньше.

— Я так и думал, — ответил директор. — Очень, очень было грустно услышать о вашей болезни. Однако вы ведь понимаете, какой у нас плотный график. Сейчас на Ускорителе работают над новым проектом ученые из шестнадцати стран. Но мы все-таки сможем предоставить вам маневровый парк лучей на двадцать четыре часа. Ну и рабочее место, разумеется. Это будет оплачено из дополнительных средств, предназначенных для перенастройки, вы не беспокойтесь. Да, извините, у нас тут настоящее столпотворение.

— Спасибо, — сказал отец.

— За день больше ничего сделать нельзя, увы. Я понимаю, как вам хочется вернуться к научной работе. Я, знаете ли, сам, когда провожу отпуск на Багамах, только и думаю что об Ускорителе. — С этими словами Бенсон направился к выходу.

Отец кивнул, словно соглашаясь с его словами, в последний раз окинул взглядом коридор и пошел следом за ним.

Мы сидели в центре управления — тускло освещенном помещении, уставленном приборами, мониторами и современной офисной мебелью. Отец занял место у пульта и просматривал на экране результаты предшествующих экспериментов. Перед ним мелькали линии, показывающие углы отклонения частиц. Он обсуждал их со старшим смены Ларри Дунканом и еще одним исследователем — проходящим здесь практику стажером. Ускоритель пока «разогревался». Мы с Уитом пристроились в углу, чтобы попить кофе с пончиками. Оттуда я видел, как отец показывает что-то коллегам, тыча в экран костлявым пальцем.

Где-то через час Ларри объявил, что Ускоритель готов к работе, и столкновения начались. Каждому из них присваивался свой номер, а потом сведения о нем сохранялись в компьютерной базе данных с указанием дня проведения и номера смены. Таких столкновений было тут проведено сотни миллионов — Ускоритель работал уже несколько десятилетий, — и сведения о них содержались в образцовом порядке.

Отец следил за первыми столкновениями, обменивался короткими репликами со старшим смены. К ним присоединился Уит. Все это было похоже на сцену из военного кинофильма: командиры выбирают цель для атаки.

В течение двенадцати часов отец бомбардировал позитроны электронами, двигающимися на скорости, близкой к скорости света. Он ходил взад-вперед по центру управления, заложив руки за спину, и говорил о возможности появления какого-то нового кванта поля: он должен возникнуть в результате столкновения частиц с определенной энергией. Тогда стандартная модель, согласно которой существует только три поколения основных частиц, будет поставлена под сомнение. Отец несколько раз менял уровень энергии при столкновении. Он нервничал и даже один раз высказал вслух предположение, что Ускоритель работает неправильно. Ларри и практикант слушали его терпеливо, но, по-видимому, прекрасно понимали суть ситуации: утопающий хватается за соломинку. Обнаружить и удержать хоть на мгновение новую частицу — это было все равно что выиграть главный приз в лотерею.

К концу дня Ларри стал терять терпение: его голос изменился и он уже не выглядел преданным помощником руководителя эксперимента. Доктор Бенсон заглянул в центр управления, чтобы попрощаться.

— У меня сегодня жена затеяла званый ужин, — извинился он.

Мне резануло слух слово «затеяла»: оно было металлическим, острым и совсем не шло человеку с изношенным воротничком рубашки.

Я провел весь день в этом помещении с затхлым запахом, который разъедал мне мозг. Очень хотелось позвонить одному знакомому по институту, ясновидящему по имени Арлен, и попросить его поискать призрачную частицу. Интересно, смог бы он угадать ее параметры? Я забавлялся некоторое время подобными мыслями, сидя в углу и глядя в телевизор, работавший без звука. Иногда я поглядывал на отца и видел все одну и ту же картину: он щурился на экран, поглаживая подбородок.

И тут я сказал:

— А что, если там уже все открыто и ничего нового найти нельзя?

За последние несколько часов это была первая фраза ненаучного содержания, прозвучавшая в этой комнате. Ларри, Уит и стажер оторвались от своих занятий и вытаращились на меня. Никто из них не улыбнулся. Отец протер уставшие глаза. Прошло не меньше минуты в молчании. Я отчетливо слышал, как перемещается секундная стрелка настенных часов, и подумал, что они, должно быть, откалиброваны с помощью атомных часов в Колорадо.[72] Затем все молча вернулись к своим делам. Предположение, которое я высказал, было столь диким, что никто даже не стал возражать. Конечно, ученые понимали, что открыть всего за день экспериментов новую частицу, используя уравнение с несколькими неизвестными, весьма маловероятно. Но при этом они не сомневались: физики будут открывать все новые и новые уровни в структуре атома и через сто лет 1980-е годы будут казаться детством науки. Я отвернулся и продолжил смотреть телешоу с выключенным звуком.

Время шло. Ларри расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Отец закатал рукава. Что касается Уита, то он уже снял не только рубашку, но и ботинки. Повсюду валялись коробки из-под пиццы и пустые банки. Лежала газета, которую перегибали столько раз, что она сделалась мягкой, почти эластичной. Мир сжался до размеров этой комнаты. Ученые переговаривались вполголоса, отец старался не встречаться ни с кем взглядом. Ему разрешили экспериментировать до восьми утра, при этом предполагалось, что он отпустит сотрудников раньше этого времени.

— Ничего не понимаю, — говорил он. — Статистическая вероятность была очень велика. Мы перепробовали все варианты, а результата нет…

Уит откинулся в кресле и помотал головой, разминая шею, потом взглянул на отца и сказал:

— Ну что, Сэм, не пора заходить на посадку?

Отец отвернулся, делая вид, что не слышит.

Прошел еще час. Отец вдруг вздрогнул и подозвал всех к своему экрану.

— Что такое? — спросил Уит.

— Похоже, это следы антиматерии, — показал отец.

Мы с Уитом переглянулись.

— Вы знаете, что при столкновении материя и антиматерия аннигилируются. Создают небытие, так сказать. Теоретически во Вселенной не может быть никакой реальной материи, потому что во время Большого взрыва они должны были уничтожить друг друга.

— И несмотря на эту теорию, антиматерия продолжает существовать? — спросил Уит.

— Совершенно верно. Дирак[73] догадывался об этом еще в тысяча девятьсот двадцать восьмом году. Он понял, что антиматерия где-то скрывается.

Голос у него был очень усталый.

— Интересно, — сказал я.

Отец снова посмотрел на экран:

— Когда-нибудь мы сможем ответить, где во Вселенной скрывается антиматерия и почему она иногда появляется как бы ниоткуда.

— Уже поздно, — напомнил Уит.

— Но смерть — это не антиматерия, — продолжал отец.

— Скоро солнце взойдет, — настаивал Уит.

— И смерть, и антиматерия представляют собой нечто негативное, но смерть — это просто банальность.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я, хотя и понимал, что надо не поддерживать разговор, а попытаться вытащить его отсюда.

— Я имею в виду, что аномалией является жизнь, а не смерть.

— Сэм, пора уходить, — сказал Уит. — Надо дать отдохнуть этим ребятам.

— Уит, можно, я поиграю еще немного? А ты поспи, если хочешь.

— Ладно, — согласился астронавт.

Мы с ним устроились в креслах и задремали. Отец продолжал возиться в своей субатомной песочнице.

Я хотел бы написать, что в 4 часа 15 минут утра 11 мая 1988 года Сэмюэль Нельсон открыл доселе неизвестную науке частицу. Или что он объяснил парадокс, согласно которому материя и антиматерия не всегда уничтожают друг друга. Я описал бы, как по экрану его монитора прошел луч света, подобный блеснувшей на солнце бритве. Как отец разбудил нас с Уитом и объявил об этом — срывающимся голосом человека, который только что обнаружил, где спрятан ковчег Завета или саван Христа. Но на самом деле случилось другое. Именно в это время он разбудил нас, и мы увидели, как изменилось его лицо. Это было лицо человека, смирившегося с тем, что он умрет, не сумев принести достойную жертву на алтарь науки, что его именем не назовут какую-то новую часть атома. Рот у него запал, как у мертвого, зрачки были расширены, и в них отражались лампы дневного света центра управления Ускорителем.