Темная сторона сексуальной революции. Переосмысление эпохи эротической свободы - Луиза Перри

усложняет жизнь проституток и делает ее более опасной. Это тоже правда. Но они не объясняют, в чем причины самой стигматизации, разве что в стиле секс-позитивного историка Кейт Листер, которая возлагает вину на «культуры, репрессирующие сексуальность», потому что «по ходу развития на Западе патриархального, пуританского отношения к сексу женская сексуальность стала предметом особого осуждения»[253].

Некоторые либеральные феминистки идут еще дальше. Например, академическая статья 2014 года, озаглавленная «Каждый новый приемчик секс-работника раздевает патриархат!», утверждает, что «Секс-работа непрерывно сотрясает патриархат, стереотипы и нормативное понимание женской сексуальности. Именно поэтому она провоцирует беспокойство и волнение тех, кто встает под знамя патриархата»[254]. Но дело в том, что «патриархат» (если понимать под ним социальную систему, ставящую интересы мужчин выше интересов женщин) не обязательно требует постоянного осуждения женской сексуальности. Мужчины могут не хотеть, чтобы их собственные жены и дочери занимались незаконным сексом, но они часто приветствуют это от жен и дочерей других мужчин. Следовательно, сохранение проституированного класса в целях мужского наслаждения вполне соответствует их интересам. Но тогда как «патриархальная, пуританская» идеология могла бы объяснить яркое межкультурное сопротивление женщин перспективе вхождения в этот класс?

Существует куда более убедительное объяснение интуитивного неприятия, которое испытывают женщины относительно проституции. Как я показала в главе 2, наша эволюционная история привела мужчин и женщин к разным репродуктивным стратегиям, вытекающим из разных репродуктивных ролей. Как говорит эволюционный биолог Дэвид Басс:

С самого момента зачатия, когда крошечный сперматозоид соединяется с богатой питательными веществами яйцеклеткой, женщина уже вкладывает больше, чем мужчина. И асимметрия этим не ограничивается. Именно женщина взращивает оплодотворенную яйцеклетку в своем теле. Именно от женщины через плаценту растущему эмбриону поступают калории… Именно на ее плечах лежит бремя девяти месяцев беременности – удивительно долгосрочная инвестиция в сравнении с другими млекопитающими[255].

Можно ли удивляться, учитывая все это, женской избирательности в выборе партнера для секса? Ведь без надежной контрацепции последствия секса для женщины намного более весомые, чем для мужчины. Нежелательная беременность оставляет ей весьма мрачные варианты: попытка вырастить ребенка одной, аборт, убийство уже рожденного ребенка. На протяжении истории нашего вида у женщины никогда не было опции «хватай и беги».

Оральным контрацептивам всего 70 лет, виду homo sapiens – около 200 000. Мы эволюционировали в мире, где секс приводил к беременности, и психологические адаптации никуда не делись. Конечно, до определенной степени природу можно преодолеть и покорить – наш современный образ жизни значительно отличается от жизни наших древних предков, – но очень сложно избавиться от адаптаций, которые глубоко проникли в наш разум.

Если не с точки зрения закона, то с точки зрения эмоций проституцию очень сложно отличить от изнасилования. Феминистская общественная деятельница Рэйчел Моран, которая занималась проституцией с 15 до 22 лет, говорит о том, что она вызывает у нее такие же эмоции, как сексуальное насилие над детьми:

Мой опыт проституции каждый раз вызывал те же самые панику и тошноту, что и в обычных случаях сексуального насилия. Неважно, выходил мужчина за рамки установленных сексуальных границ или нет… Когда мы осознаем, что секс, купленный в проституции, мало чем отличается от секса, украденного в изнасиловании, мы начинаем понимать женщин, которые проводят явные параллели между опытами этих ситуаций[256].

Весь смысл покупки секса в том, что за него платят. Он не является желанием обеих сторон – одна из сторон занимается этим не по своей воле, а в обмен на деньги, или, как иногда бывает, в обмен на другие товары, такие как наркотики, еда или ночлег. Женщина, которой платят, должна закрыть глаза на свое нежелание секса, а иногда и на глубочайшее отвращение. Она должна полностью подавить свои защитные инстинкты ради чужого сексуального удовольствия. Именно поэтому в секс-индустрию обычно идут самые бедные и отчаявшиеся женщины, которые не могут себе позволить сопротивляться.

Проституция запрещает женщинам удовлетворять эволюционную потребность – потребность в возможности выбирать партнера. Вместо этого проституток вынуждают заниматься сексом с совершенно непривлекательными для них мужчинами. Что зачастую приводило к нежелательным беременностям в эпоху до контрацепции, о чем свидетельствуют археологические открытия – например, раскопки в английском Бакингемшире, в ходе которых под римским борделем были найдены останки девяноста семи детей[257]. Даже сегодня в небогатых странах, где нет широкого доступа к контрацепции, шанс того, что занимающаяся проституцией женщина забеременеет, составляет 1 к 4 для отдельно взятого года[258]. Для клиентов секс может быть просто забавой, которой они не придают никакого значения, но для женщин он не является ни забавным, ни безобидным, равно как и для их детей.

20 долларов и 200 долларов

Политические обсуждения секс-индустрии выглядят очень странно. Обычно леволибералы заботятся прежде всего об интересах экономически маргинализированных групп – о бедных, а не о богачах, о работниках, а не о руководителях и так далее. Но когда речь заходит о проституции, эта логика хитрым образом переворачивается. Вместо того чтобы говорить о женщинах, находящихся на нижнем уровне индустрии – о самых бедных, о наркозависимых, о жертвах торговли людьми, – либеральные феминистки обычно фокусируют свое внимание на элитных представительницах индустрии. Парадоксально, но самые богатые, а не самые бедные находят себе верных союзников в лице левых.

Не спорю, существуют некоторые работницы секс-труда, которые не только достаточно много зарабатывают, но и поддерживают декриминализацию проституции, привлекая эмпирические доказательства и настаивая, что это просто один из видов работы. Эти женщины особенно популярны в медиа и на платформах типа Твиттера. В отличие от других женщин, вовлеченных в проституцию, они с намного большей вероятностью являются белыми людьми из западного мира и с высшим образованием. Более того, женщины, свободно и публично описывающие свой опыт работы в этой индустрии, по определению находятся под меньшим гнетом сутенеров, бегло говорят по-английски и имеют доступ к интернету. Иными словами, их группа репрезентативна лишь для самой удачливой прослойки секс-работниц.

С другой стороны, у женщин, поддерживающих так называемую шведскую модель – при которой уголовному преследованию подлежат клиенты и сутенеры, но не сами женщины, – обычно совершенно иная биография. С куда большей вероятностью к началу общественной деятельности они уже покинули секс-индустрию, в которой работали, скорее всего, уличными проститутками или в борделях, а не в сфере эскорта или онлайн. А еще они с большей вероятностью родились в бедной семье.

Это наблюдение очень не нравится многим сторонникам декриминализации. Например, Джуно Мак и Молли Смит, авторки «Революции проституток: борьба за права секс-работников» указывают на то, что их взгляды в качестве секс-работниц