Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

простреленной с затылка. Карманы вывернуты, сапоги сняты, масло и сметану, что он вез с собой, тоже украли.

Помимо этой жертвы, нашлась и другая. В Ольгин день Имшенецкие ждали прихода из города своего чеха с кое-какой провизией. Но чех не пришел…

Приехав в город, Владимир Михайлович узнал, что он, закупив провизию рано утром, вышел в Маргаритино пешком. Начали разыскивать и дня через три нашли его разлагавшееся тело в кустах, верстах в трех от Маргаритина.

* * *

Было совсем светло, когда, лежа в кровати, я услышал первый выстрел тяжелого орудия…

Бум! – прогремело в лесу, как будто в двух верстах от нас. Окна зазвенели. Бум… трах, трах… – послышались более отдаленные ответные выстрелы красной легкой артиллерии.

Я задремал под звуки этих отдаленных выстрелов.

Возвращение в Екатеринбург

Все следующее утро пришлось просидеть на станции. Как ни близок был вокзал, а поспеть к приходу поезда трудно, так как поезда шли без всяких расписаний.

В одном из военных эшелонов около пяти часов вечера нам удалось двинуться к Екатеринбургу.

На разъезде Палкино, что в шести верстах от города, столпилось много рабочих Верх-Исетского завода.

Едва поезд остановился, как из соседнего вагона послышался голос чешского солдата:

– А, здорово, приятель! Вот где довелось встретиться. Поди, поди сюда…

Но вместо того, чтобы подойти к поезду, один из стоявших стал пятиться назад, стараясь спрятаться в толпу.

– Нет, шалишь, не уйдешь! – закричал чех и, соскочив на платформу, быстро сгреб в охапку рябого коренастого парня.

– Сразу узнал я тебя, голубчик! Садись в вагон, я покажу тебе, как с красными против нас воевать! – И чех втолкнул несчастного парня в пустую теплушку и закрыл за ним дверь.

– За что его? – поинтересовался я.

– Как – за что? Он против нас на последней станции дрался. А теперь, вишь, мирным рабочим прикинулся.

– Что же с ним будет?

– Конечно, выведем в расход.

Сказано было так просто, как будто и злобы не было.

И странное дело – я, бывший всегда против смертной казни, нисколько не содрогнулся, нисколько не задумался. Тогда все это казалось столь естественно и необходимо…

Пройдя еще версты четыре, поезд остановился, и нам заявили, что дальше он не пойдет. Пришлось добрых полторы версты идти к вокзалу с тяжелой поклажей по рельсовым путям, неоднократно подлезая под вагоны, чтобы перейти на крайний путь.

Больших разрушений от артиллерийского огня заметно не было. Бросился в глаза лишь один исковерканный тендер и два разрушенных вагона. Вокзал почти не пострадал, если не считать небольшого количества следов от пуль на кирпичных стенах. Весь вид его сильно изменился, он скорее напоминал военную казарму, чем вокзал. И на перроне, и в залах виднелись лишь чешские солдаты. Исключение составляли две-три гимназистки, весело смеявшиеся среди окружавших их солдат. Извозчиков не оказалось, и нам вновь пришлось с нашими чемоданами, картонками и портпледами плестись пешком по городу.

Несмотря на тяжелую ношу и слишком медленное продвижение, на душе было весело и светло. Казалось, что мое чувство разделялось массой публики, как снующей по улицам, так и сидящей на завалинках у пригородных хибарок.

Вот и наш дом. Как хотелось скорее узнать, жива ли бабушка, цело ли наше имущество!..

Наконец мы дома… Все благополучно. Толя и Боря Имшенецкие тотчас же побежали разыскивать коменданта, дабы записаться в армию. Жена пробовала их отговаривать, но я знал, что это бесполезно. Будь я помоложе, сам бы взялся за ружье – так хотелось скорее сбросить ненавистных коммунистов, так верилось в скорое избавление России от большевицкого ига.

Наши юноши вернулись поздно вечером в диком восторге. Их лица раскраснелись, глаза горели…

– Нас приняли и назначили в службу связи. С завтрашнего дня начнем дежурить в гараже, и в нашем распоряжении будет мотоциклетка, – отрапортовал мой Анатолий.

Зная его любовь к машинам, я радовался, что он попал именно в эту часть.

Со слов юношей оказалось, что и здесь людей больше, чем оружия, поэтому их и назначили на эту нестроевую должность.

На другой день, к девяти часам утра, я уже был в вестибюле Коммерческого собрания, где разместилась комендатура города, и ожидал приема коменданта. Весь вестибюль заполнили военные и барышни; встречались и солидные штатские. Последние были мне знакомы, военную же молодежь я совсем не знал. Большинство военных не были екатеринбуржцами, а прибыли в город вместе с чешскими войсками.

Настроение в первые дни было настолько радостное, что часто можно было наблюдать и на улице, и в общественных местах, как люди, здороваясь, целовались, поздравляя друг друга с великим праздником освобождения от тяжелого ига большевиков. Радость отдаленно напоминала светлый праздник Пасхи.

Тут же я узнал о подробностях взятия Екатеринбурга.

Красные покинули город еще вечером одиннадцатого июля по старому стилю и сосредоточились около станции «Екатеринбург-Второй».

Перед уходом большевиков решено было «хлопнуть дверью», т. е. разграбить город. Со стороны анархистов, во главе которых стоял Жебунев, последовал сильный протест. Жебунев заявил, что если начнется грабеж и насилие, то анархисты ударят в тыл красным.

Как только «товарищи» покинули город, группа офицеров, человек тридцать, под командой прапорщика Зотова захватила со склада винтовки и, направившись к тюрьме, выпустила оттуда политических заключенных. Вместе они двинулись по Московскому тракту навстречу продвигавшимся к городу казакам, против которых красные устроили на шоссе засаду с пулеметом.

Подойдя с тыла к этой горсточке «защитников» Екатеринбурга и сказав им, что их прислали в подкрепление, Зотов и студент-матрос Чернобровин, завладев пулеметом, скомандовали: «Руки вверх!». Захватив красных в плен, тотчас же отослали под конвоем в город и заключили в тюрьму.

Казаки подходили осторожно, не веря в то, что перед ними отряд белого офицерства, а не красные… Наконец поверили и вместе вступили без боя в город. Лишь пройдя его весь, в кварталах, прилегающих к Екатеринбургу-Второму, вступили в перестрелку с красными, отходившими через Шарташ к Тагилу и Тюмени.

Сам же вокзал взят чехами после небольшой перестрелки почти без сопротивления. Убит один казак и ранено двое чехов.

Имя Зотова передавалось из уст в уста как героя дня.

После долгих ожиданий чешский комендант принял меня и на мои вопросы дал лаконичные, мало удовлетворившие меня ответы. Из его слов я узнал, что чехи не намерены оказывать давление на власть, которая здесь образуется. Больше всего их командование симпатизирует Комитету, образовавшемуся в Самаре из группы членов Учредительного собрания.

Город, по словам коменданта, пока управляется военной комендатурой, которая делится на чешскую и русскую. Сам же город разделен на одиннадцать участков, и