Екатеринбург – Владивосток. Свидетельства очевидца революции и гражданской войны. 1917-1922 - Владимир Петрович Аничков

противоположной стороны леса мимо нашего балкона проходил какой-то молодой человек, одетый по-городскому и в котелке.

Удивленные видом фигуры джентльмена среди лесной глуши, мы встали с мест и вступили в разговор. Джентльмен оказался железнодорожным техником со станции «Хрустальная», бежавшим от большевиков в самом начале боя.

– Как удалось мне уйти, сам не знаю. Я вышел со станции медленным шагом и скрылся в лесу на глазах у всех, несмотря на запрещение уходить.

Пока мы вели с ним беседу, шум со стороны дороги усилился: что-то шипело, что-то позвякивало. Мы все бросились на крышу маргаритинского дома и – о радость! – увидали медленно, почти без шума идущие поезда. Они шли друг за другом в интервале не более пятнадцати-двадцати сажен. Мы бегом бросились по направлению к станции. Но я остановил компанию, предложив пробираться лесом врассыпную, прячась за кусты. А вдруг это не чехи и мы попадем в лапы отходящих красных? Все последовали моему совету и почти ползком начали продвигаться к полотну железной дороги. На вагонах мы ясно разглядели бело-зеленые маленькие флажки. Красного, ненавистного нам флага, нигде не было. Слава Богу, это чехи!

– Выходите все на дорогу, машите платками, – скомандовал я.

Дамы и молодежь бросились собирать цветы.

Маргарита Викторовна передала букет стоявшему у паровоза остановившегося поезда чешскому солдату, но тот вежливо отклонил его, сказав, что благодарить надо начальника – капитана Войцеховского. Нас провели к нему. Моложавый капитан вышел из вагона и принял букет под наши дружные аплодисменты и крики «ура!».

Имшенецкий и я тут же представили капитану решетского комиссара, прося о его помиловании и рекомендовав как хорошо знающего местность проводника. Встретив бегущих от нас красных, он попал к ним в лапы, присутствовал на их последнем митинге и проводил до самого Исетского моста, чтобы указать, где лучше устроить засаду и положить мину.

Войцеховский тут же сел на коня и в сопровождении нашего комиссара и нескольких всадников отправился на разведку.

Мы тем временем вошли в вагоны и радостно беседовали с чешскими солдатами, среди которых много оказалось русских, и между ними – бывший начальник Екатеринбургского сыскного отделения. Все чехи, рассказывая о своих победах, с особым увлечением восхваляли достоинства капитана Войцеховского.

– Екатеринбург ваш возьмем завтра. Раз сказал так Войцеховский, так и будет. Сказал, что утром, – значит, утром…

Вдруг наши разговоры были прерваны чудными звуками великолепного военного оркестра, расположившегося на лесной лужайке. Оркестр играл вальс, и мощные звуки улетали вдаль, разбиваясь об уральские скалы.

Контраст с лесной тишиной был так велик, что мои натянутые нервы не выдержали. Все душевные струны напряглись во мне, и радостные слезы потекли из глаз. И я не стыдился и не прятал их как признак слабости от моих собеседников, а губы мои невольно шептали: «Велик Господь, и пути Его неисповедимы».

Я тут же решил вступить в число бойцов эшелона и отправился к Войцеховскому просить принять меня рядовым.

– С удовольствием исполню вашу просьбу, но должен сказать, что я нуждаюсь больше в оружии, чем в бойцах.

Узнав о моем намерении, жена заявила, что если я еду с чехами, то и она с детьми поедет со мной. Положение осложнялось, и я просил Войцеховского о разрешении ехать с эшелоном жене и дочери, а также принять в число бойцов сына и Борю Имшенецкого.

– Ну что же… Место есть, поезжайте. Но должен предупредить, что я ожидаю перед Екатеринбургом бой, за последствия которого ручаться не могу.

После веселого ужина с пришедшими в усадьбу чехами, вовремя которого произносились горячие тосты и выпито все имевшееся в Маргаритине вино, мы пошли домой и, наскоро связав в узлы наиболее нужное, перебрались в один из вагонов эшелона, везшего два тяжелых орудия.

Около часу ночи поезд тихо тронулся. Почти все солдаты в нашей теплушке спали мирным сном, а мы неподвижно сидели вокруг стола и говорили шепотом, чтобы не нарушить сна бойцов. Что ожидает их завтра?

Поезд плелся невероятно тихо, местами останавливаясь.

Но вот и Палкинский разъезд и мост через Исеть.

Не знаю, нашли ли там мины или они не были заложены вовсе, но засаду устроить, конечно, могли. И я с жутким чувством всматривался в лес, окружавший линию. А ну как из этой лощины грянут выстрелы?..

Наконец поезд совсем остановился. Стало светать. Дежурный чех обходил вагоны и, делая перекличку, отдавал какие-то распоряжения на чешском языке. Солдаты нашего вагона зашевелились и, одевшись, стали разбирать оружие. Было свежо и так хотелось попить чайку… Однако нечем было подкрепиться бойцам перед боем.

Кто-то из них вернулся в вагон и что-то передал товарищам. Те, видимо, взволновались и стали быстро выпрыгивать из вагона. Я обратился к оставшемуся дежурному по вагону чеху и узнал от него, что мы окружены красными…

А вокруг поезда шла очень нервная работа. Одни выводили из вагонов лошадей и поили их у колодца, другие выгружали две огромные пушки. Все делалось совершенно бесшумно, как бы по заученному. Команд слышно не было. Запрягли в одно орудие цугом шестерку лошадей и под прикрытием горсточки пехоты двинулись на ближайший холм.

Я вышел из вагона и с моими мальчуганами пошел к орудиям. Но нас окликнули чехи и, указывая на вагоны, приказали сесть в теплушку.

В чем дело? Оказывается, было приказание поездам отойти назад, дабы выйти из возможного окружения.

Для охраны часть чехов вернулась в вагоны, и тихо, без всяких свистков, поезд двинулся задним ходом. Стало жутко. В каждом поезде, считая безоружных, не более двадцати солдат. С другой стороны, было досадно, что не удалось посмотреть бой и принять в нем участие.

А поезда все отходили. За окном пошли знакомые места: наш разъезд Хохотун, место, где мы садились в поезд… Не хотелось возвращаться домой, таща на себе тяжелые узлы.

– Спали бы себе спокойно, – ворчал я, – а то только зря переволновались.

– Зато полны новых впечатлений, – говорила Наташа.

К усадьбе подошли часа в четыре утра. Было уже совсем светло. Молодежь поставила самовар, и мы с наслаждением напились чайку и отправились на свои антресоли спать.

На кровати моей жены спал сном праведника решетский комиссар. Жена вознегодовала. Боря Имшенецкий разбудил комиссара.

Я предложил комиссару чаю. Выпив стакан и счастливый тем, что остался цел, он сел на коня и поскакал к молодой жене, повенчанной с ним всего месяц назад.

Но не ушел комиссар от злого рока… Дня через два, уже будучи в Екатеринбурге, мы узнали, что его мертвое тело было привезено верной лошадкой на екатеринбургский базар. Голова оказалась