Журнал Наш Современник 2009 #1 - Журнал современник

Роза вздохнула, обиженно поджала губы. Она положила в тумбочку пакет с фруктами, несколько пачек сигарет и, коснувшись его руки, быстро вышла из палаты. Как только вышла, сосед с забинтованным лицом, по пьяному делу свалившийся с мотоцикла и сломавший челюсть, за что получил прозвище "Шумахер", приметив необычную посетительницу, прошамкал:

- Кто это, Николаич?

- Племянница… - вроде бы равнодушно отмахнулся Бунтов, радуясь в душе, что Роза не стала разводить канитель и быстренько убралась.

- Хороша племянница… А вообще-то ты, Николаич, молодец. Уважаю!

- Много говоришь… При сыне ничего не болтай! - попросил Бунтов и по-свойски моргнул любопытному соседу, и сделал это вовремя, так как почти сразу вернулся Геннадий и, как показалось, подозрительно посмотрел на отца.

- Все, бать, обо всем договорился! Выздоравливай и ни о чем не думай, - обнадежил он. - У тебя сейчас эти две задачи самые главные.

- У меня, дорогой мой, сейчас все главное, а еще главней дела ждут впереди. Так и передай Герасимовичу, чтобы на меня надеялся да и на Ко-ляню тоже, потому что пока надеяться не на кого. - Сказав это, Бунтов

вдруг почувствовал, что неимоверно устал, откинул на подушку потную голову и закрыл глаза, спросил:

- Домой-то заедешь?

- Обязательно…

- Матери привет передай. Скажи, чтобы завтра не приезжала - нечего мотаться!

- Сказать-то, конечно, скажу, но только она все равно сделает по-своему. Ладно, пап, поеду, пожалуй… Через недельку еще прискачу! - Они расцеловались, и Геннадий тихо вышел из палаты.

После ухода сына Бунтов сразу же заснул, спал до утра и проснулся с другим настроением: есть захотел! Не дожидаясь завтрака, он, аккуратно повернувшись, пошарил в тумбочке, нашел пакет пряников, и показались они в этот момент необыкновенно душистыми. Смолотив три или четыре, захотел яблок, а потом и банан съел. Так что, когда принесли завтрак, от каши отказался, а чаю попил с удовольствием, два стакана выдул.

Все дни, пока он отлеживался в больнице, к нему приезжала Валентина. Дня через три после операции Бунтов начал выходить в больничный двор, чтобы можно спокойно поговорить с женой, пошутить с Данилкой, которому каждый раз что-нибудь дарил. И дарил не потому, что хотел заручиться вниманием внука, а потому, что вдруг понял, что до больницы он почти не уделял внимания ему, словно в их доме все жили сами по себе, и никто ни о ком не заботился.

Дело шло к выписке, но неожиданно рана у Бунтова загноилась. Валентина, конечно, огорчилась, узнав про осложнение, но сделать ничего не могла. Когда же намекнула, что, мол, надо бы поговорить с врачом, Бунтов пригрозил:

- Только попробуй! Если уж такая заботливая, то подумала бы о том, кто нам картошку будет выбирать? Ведь осталась неделя-другая, и можно будет копать!

- Вручную, что ли?

- Зачем… В Перловке картофелекопалку возьму. А вам надо будет ботву скосить… Но это ладно, об этом я сам Коляне скажу. Так что твоя забота сагитировать баб и потом быстренько убрать урожай. А как уберем, то олигарх фуры пришлет.

Фролов приехал на следующий день. Это была его вторая поездка к товарищу, и приехал он на мотоцикле, хотя в первый приезд прибыл в Электрик на автобусе, не успев купить шины к мотоциклу. Теперь же он гордо въехал в больничный двор и остановился почти под окнами бунтовской палаты. Услышав треск мотоцикла, Бунтов вышел во двор.

- Какие новости? - спросил Бунтов и внимательно посмотрел на Фролова, словно тот в этот момент мог что-то скрыть.

И Коляня, действительно, замялся, заерзал на скамейке.

- Не хотел, но если уж допытываешься… Петрович вчера копыта отбросил. Недели не прошло, как из больницы привезли. Да врачи и не обещали ничего хорошего.

- Жалко мужика, - не сразу сказал Бунтов, словно настроил себя на какую-то иную, более важную новость. - А я ведь собирался навестить его, когда оказался здесь. Ведь он лежал в соседнем отделении.

- Ладно, не тужи.

- Теперь тужи не тужи, а с того света мужика не вернешь, земля ему пухом.

Они еще немного поговорили, и Бунтову расхотелось болтать с Фроловым, потому что не услышал от него главного, хоть что-нибудь о Пичугине: чем этот гаденыш занимается, как ведет себя и чует ли скорую расплату?!

Нет, не услышал, а очень хотел.

Вторую неделю Семен Пичугин не понимал, что происходит, потому все выходило не так, как он представлял себе после стычки с Бунтовым, который, как казалось, расскажет о нападении первому же следователю. Поэтому ареста Семен ожидал в тот же вечер, даже в первый час после возвраще-

ния из Электрика. Но Бунтов оказался настоящим мужиком, не сдал его, и теперь ждет выздоровления, чтобы отомстить. Он хотя и считался в слободе рьяным мужиком, не трусливым, но он уж старик почти. Так что прямой стычки Петух не боялся. "Главное, чтобы не попасться ему на перо!" - сам себя предостерегал он и заставлял проникнуться этой настораживающей мыслью, всегда иметь ее наготове для применения.

Чем больше он пил, тем мать сильнее наседала с просьбами, даже мольбой, стараясь хоть как-то оградить сына от выпивок.

- Сеня, - как-то сказала Семену Вера Степановна, исхудавшая и почерневшая лицом за последние дни, почему-то начавшая ходить в черных одеждах и чуть чего сразу начинавшая разводить мокроту в глазах, - ну что ты привязался к этой лихоманке?! Ее ведь сколько ни пей, все одно не выпьешь. Ведь сколько мужиков из-за нее головы сложили. Круглов же на твоих глазах помер.

- Старый он был, вот и помер! Все там будем!

- Ты не торопи ее, она сама придет, никого не обойдет, но все равно спешить с этим не надо. Ведь тебе уж скоро сорок лет, а ты не женатый, и не был никогда. Уйдут молодые годочки, хватишься, да уж поздно будет, потому что в старости человек никому не нужен. Вон наша соседка Роза! Уж на что подходящая: скромная, тихая - с такой бы жить и жить! А тебя каждый день в Электрик влечет, как сумасшедший несешься туда!

- Там у меня друзья!

- Такие же, наверное, выпивохи. Друзей надо рядом с домом иметь, чтобы всегда в чем-то помогли, подсказали. Вот, к примеру сказать, Николай Фролов! Прежде-то тоже частенько в рюмку заглядывал, а теперь остепенился. Живет мужик и радуется, а тот ведь совсем пропащий был. Или еще одного взять - Бунтова Андрея. Тоже пошел мужик на исправление.

- Ма, ну что ты пристала?! Сама же говоришь, что мне сорок почти! Своя голова на плечах имеется! Другой бы от наркоты давно подох, а я как огурчик у тебя!

- Не пристала, а дело говорю, - продолжала слезливо вытираться Вера Степановна. - Я бы на твоем месте привела себя в порядок, чтобы человеком выглядеть, и заглянула бы к соседке, поговорила о чем-нито, глядишь, что-нибудь да получилось дельное. Ведь невозможно всю жизнь обходиться без жены. Не по-людски это.

- А я, по-твоему, уже и не человек? Макака, что ли, какая? - с нескрываемой обидой спросил Семен у матери, словно все знавшей о его тюремном прошлом.

- Человек, еще какой человек! Для меня так самый любимый на свете! Поэтому и переживаю, хочу, чтобы у тебя все было как у людей.

Такой разговор начал повторяться, и Пичугин старался не попадаться на глаза матери. Он теперь целыми днями лежал в углу веранды за занавеской, где у него была устроена постель, и почти не показывался оттуда. Лишь шмыгнет из дома, чтобы мать не видела, возьмет в ларьке бутылку и опять залегает, продолжает пить и плакать. И чем больше он пил, тем сильнее ему хотелось лить слезы от той невозможной обиды на жизнь, от которой, казалось, уж и сил не оставалось дышать.

Однажды, когда в очередной раз, небритый и неухоженный, отправился на площадь к ларьку, то чуть ли ни нос к носу столкнулся с Розой, шедшей вдоль порядка. Увидев его, она метнулась на противоположную сторону улицы, а ее поспешность и пугливость до невозможности обидела, почти оскорбила, потому что он и не собирался приставать к ней, даже, наверное, ничего не сказал бы плохого и обидного, а только поздоровался бы, да и то молчком, - кивнул бы и дальше пошел! Но нет, Роза проскочила, даже не стрельнув раскосыми глазами. Когда они разминулись, Пичугин остановился и оглянулся, решив проверить, оглянется или нет? Нет - шла и шла вдоль порядка, и хоть бы что ей. "Вот зараза! Погоди, доберусь до тебя! Знаю, что на дальнем порядке скрываешься!" - подумал Пичугин и плюнул ей вслед, выругался.

Вернувшись из ларька, он вдруг понял, что ему тяжелей тяжкого находиться под домашним арестом и ждать у моря погоды. В нем проснулась сме-

лость, загнанная в глубь души, захотелось к людям, захотелось увидеть Седого, потому что надоело пить одному.

Пичугин все-таки выпил, чтобы не дрожали руки, побрился и попросил у матери любимую рубашку с пальмами. Но когда она принесла ее, он отказался, вспомнив разговор про обезьян, нетерпеливо попросил:

- Давай белую, в ней не так жарко!