Тайны гор, которых не было на карте... - Анастасия Вихарева

Мириться с волками не стали, и надо ли? В следующий раз пусть лучше боятся, если встретят человека.

Мяса хватило на три дня, объедались до отвала. Остальные дни добирали рыбой, травой и подоспевшими грибами, делая припасы на дорогу. Из шкуры Борзеевичу скроили унты и подлатали Манькину шубейку, наставив заплат на все места, где шубейка просвечивала и порвалась. Но лучше бы они этого не делали — унты получились как тапочки, а шубейка рвалась теперь в тех местах, где ее проткнули иглой, еще быстрее, чем пока не трогали. Чтобы не заморачиваться, как заставить унты служить подольше, Борзеевич сплел из ивовых ветвей по ноге поверх унт плетенки, употребив на свои нужды кору неизвестного дерева. Ни липа, ни береза в здешних местах не водилась, обыскали всю долину, а обнаруженное дерево распускать листья не торопилось, оставаясь Борзеевичем неопознанным. Еще одну гору новая обувь должна была послужить. Единственный недостаток, кора у дерева была грубой — подниматься в такой обуви вверх было не совсем удобно. Но Борзеевич привык к натуральной обуви и не сомневался, что поднимется.

В путь отправились лишь на тринадцатый день, заготовив и стрелы, и сушеной зелени, немного горного меда, сушеной рыбы и грибов, подлечив здоровье и наготовив выстоявшуюся живую воду. Манька не сразу освоила бумеранг, но, в конце концов, освоила чуть лучше, чем Борзеевич, который изначально пользоваться бумерангом умел. С новыми силами подниматься в горы оказалось куда как легче, в первый день осилили чуть ли не четверть горы. Дальше подъем оказался не таким простым, как вначале. Снова рубили ступени в скалах, выбивая посохом и вырезая Дьявольским кинжалом, подправляя те, которые уже осыпались или были погребены под камнями. Ступени были едва заметные, местами отсутствовали, заметить их среди камней и ледовых наносов иногда не представлялось возможным, но они всегда находили их там, где камни и лед не удерживались.

Совсем иначе повел себя Дьявол, решительно отказавшись от первоначальной затеи подниматься другими способами. Он тренировал их, но тренировки не имели к подъему отношения. На этот раз он сам поднимался вместе с ними, ни к селу, ни к городу через каждые десять ступеней втыкая маленькие, в половину карандаша черенки, заботливо присыпая их землей. Такая трата неугасимого дерева удивленных Маньку и Борзеевича не обрадовала, но сейчас это было уже не важно — стрел наготовили в достатке, а закончится, могли нарастить снова.

"Веселенькое местечко! — подумала Манька, изучая срезы на камне, решив поделиться догадками с Борзеевичем.

— Сдается мне, что Дьявольский нож уже побывал в чьих-то руках! — она передала ему нож, обменяв на посох. Посохом ступени выбивали по очереди, чтобы не так уставать.

Борзеевич не растерялся и обворожительно улыбнулся Дьяволу, который страховал их снизу.

Дьявол улыбку заметил, но совершенно ясно дал понять, что ничего об этом не знает или новость его не заинтересовала. Он с утра был не в духе и пакостил, зачем-то обрушив на гору метель с мокрым снегом.

Лишь на девятый день троица смогла полюбоваться облаками сверху, обозрев вдали еще одну горную гряду, которая протянулась с юга на север, а на двенадцатый рассмотреть вблизи пятую гору, за вершину которой садилось солнце.

Много интересного узнала Манька о горах, не переставая удивляться и горами, и самой себе. Это ж сколько вытерпела, а живехонькая. К подножию четвертой горы от первого комплекта железа сносилось не меньше половины. А когда поднялись на четвертую вершину, сразу стало ясно, что лучше, чем в горах, от железа нигде не избавиться. И вроде выбилась из сил, и жить уже не хотелось, а как встали на вершине — и словно бочонок живой воды выпили. Криком изошелся дух, летит, как птица, глаза свет узрели, могучая богатырская сила проснулась, и радость, от которой поет вся внутренность. Весело становилось, и снова понимали, что вроде тихо идут, а быстро, и каждый день приносит что-то новое, неизведанное…

А как причудливы бывают каменные исполины! Вроде камень и камень, иногда густые непроходимые лесополосы из елей и сосен, врастающих в гранит корнями, оплетая и дробя скалы сверху и снизу, редкие озера с чистой, как слеза водой, когда можно увидеть дно на десятки метров, бурные реки и водопады — и удивительный воздух, когда его как будто нет. А сколько порой самоцветных камней прятал иной неприметный холмик или пещера, которая на десятки километров уходила в глубь гор, которые они исследовали на досуге, понимая, что короткие дни не повод проспать длинную ночь, а лучше провести вечернее темное время суток с пользой, пока Дьявол испарялся восвояси. Какие подземные озера и разнообразные друзы и миты скрывались в них! И не было на земле места, где бы так перемешивались временные эры — то ракушки находили под ногами, то истлевшие кости древних предтечей человеческой породы, то останки стойбищ первых людей и рисунки с письменами, оставленные рукой человека. Не они первые и, видно, не последние, материализовавшие мысль выдалбливанием чаши в камне, открывали исторические подробности происхождения земли. И где бы она еще столькому научилась, как не от Борзеевича с Дьяволом?! Весь мир, как на ладони. Не с самой лучшей стороны, но повидала — а так сидела бы в своей деревне на краю света да обидами изводилась…

Борзеевич неизменно составлял заметку о каждой находке, сверяясь с Манькиными представлениями.

— Вот, Маня, — говорил он, — видишь ли ты наскальную надпись, где прыткий художник запечатлел свое видение того периода, в котором жил? Видишь ли ты медведей и мамонтов, и бегущего за ними с дубинкой человека? О чем поведал тебе сей документ?

— Ну, наверное, хотел он сильно есть, и не все животные в то время вымерли, — отвечала Манька прилежно.

— Ох, Маня, да ведомо ли тебе, что горы сии были равнинами? И жил тот человек и горевал, если не было живности, потому как основной прокорм его был во много раз больше его по размеру. И чтобы добыть прокорм, объединялись люди в стаю, а в стае надо было общение какое-никакое иметь, и стал человек слово молвить — так получилось человечество! Но вот медведь, станет ли он ночевать на пустой желудок? Выходит, и прочая живность тут была. Живностью, выходит, изобиловала сия земля. Следовательно, климат был другой, росли здесь и травы и деревья. Ничто, выходит, не вечно в подлунном мире. Где море, там гора встанет, а где гора, морю вскоре быть!

— Вот-вот, — отвечала Манька, — я возьму посох, да и нарисую деревню. И избы, и лес, и нас всех! Это что же, получается, что мы все тут жили-были? А ну как он от скуки рисовал? — спорила Манька, удивляясь, как много Борзеевич умудряется найти на пустом месте. — Может, шел он, как мы, и вспомнил о доме, о пустоте своего желудка, о теплой шкуре, да такой, какой ни у кого не было, и решил полюбоваться на свою мечту! Медведя палкой не напугаешь и мамонта не проткнешь. Застряла бы в шкуре-то!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});