Гость Дракулы и другие странные истории - Брэм Стокер

этот сон, ибо он ниспослан самим Господом – и выжжен вот здесь. – И с этими словами Джейкоб несколько раз стукнул себя по лбу. Потом он продолжил: – Это один и тот же сон, один и тот же, и тем не менее от раза к разу он становится все более мучительным!

– Что же это все-таки за сон? – спросил я, рассудив, что, если он выговорится, ему станет легче; но Джейкоб отшатнулся от меня и после долгого молчания произнес:

– Нет, лучше не говорить об этом. Может быть, тогда он не повторится.

Он явно что-то скрывал от меня – что-то помимо сна.

– Хорошо, – сказал я, – надеюсь, вы видели этот сон в последний раз. Но если он вновь посетит вас, вы расскажете мне все, идет? Я прошу об этом не из праздного любопытства, а потому что, думаю, это принесет вам облегчение.

Он ответил с торжественностью – как мне показалось, едва ли не чрезмерной:

– Если это повторится, я расскажу вам все.

Затем я попытался перевести внимание Джейкоба на более будничные заботы и пригласил его разделить со мной принесенный ужин, в том числе и содержимое фляги. Трапеза придала ему сил; я зажег сигару, а другую предложил ему, и мы курили целый час, беседуя о том о сем. Постепенно Джейкоба разморило, и я увидел, что дремота смежает ему веки. Он и сам почувствовал это и сказал мне, что теперь ему лучше и я могу не колеблясь оставить его одного; но я возразил, что, как бы то ни было, намерен бодрствовать подле него до рассвета. Я зажег вторую свечу и принялся за чтение, меж тем как он погрузился в сон.

Мало-помалу книга увлекла меня, да так, что я испуганно вздрогнул, когда через некоторое время она выпала из моих рук. Я взглянул на Джейкоба и увидел, что он спит, с необычным для него счастливым выражением лица (которое меня немало обрадовало), а губы его беззвучно произносят какие-то слова. После этого я вернулся к чтению, и вновь задремал, и вновь очнулся – но на сей раз я очнулся, дрожа всем своим существом оттого, что с постели до меня донеслось:

– Только не эти окровавленные руки! Нет, никогда!

Взглянув на него, я обнаружил, что Джейкоб все еще спит. Однако через несколько секунд он пробудился и при виде меня не выказал удивления – им, как и прежде, владело странное равнодушие ко всему, что его окружало.

– Сеттл, расскажите мне ваш сон, – обратился я тогда к нему. – Можете говорить совершенно свободно, я не злоупотреблю вашей откровенностью. Покуда оба мы живы, я ни словом не обмолвлюсь о том, что вы решитесь доверить моему слуху.

– Расскажу, раз обещал, но, чтобы все было понятно, я прежде должен поведать о том, что предшествовало сну. В ранней юности я служил школьным учителем; это была обычная приходская школа в небольшой деревушке на западе страны. Нет нужды упоминать какие-либо названия. Лучше не сто́ит. Я был помолвлен с одной юной девушкой, которую любил и почти что боготворил. История стара как мир. Пока мы ждали той поры, когда заживем вместе, появился другой. Он был почти так же молод, как я, хорош собой, благородного происхождения и наделен всеми качествами, которыми джентльмен может привлечь внимание женщины нашего сословия. Она встречалась с ним, когда он рыбачил, а я был на занятиях в школе. Я уговаривал, умолял ее бросить его; предлагал пожениться немедленно, уехать и начать новую жизнь в другой стране; но она ничего не желала слышать, и мне стало очевидно, что ею владеет слепая, безрассудная страсть к нему. Тогда я решил лично встретиться с тем человеком и потребовать, чтобы он относился к девушке достойно и не давал ни малейшего повода для злословия, – поскольку я полагал, что он движим честными намерениями. Я отправился туда, где мы должны были встретиться один на один, – и мы встретились!

Тут Джейкоб Сеттл вынужден был прерваться, – казалось, у него встал ком в горле, он почти задыхался. Немного погодя, он продолжил:

– Сэр, Бог свидетель, в тот день моя душа была свободна от всякого себялюбия. Я слишком сильно любил мою прекрасную Мэйбел, чтобы довольствоваться лишь частичкой ее любви, и слишком часто думал о своем несчастье, чтобы не понимать: как бы ни сложилась ее судьба, мне надеяться уже не на что. Он держался со мной пренебрежительно – вы сэр, джентльмен и, вероятно, не подозреваете, как уязвляет пренебрежение со стороны человека, занимающего более высокое положение в обществе, – но я стерпел это. Я умолял его поступить с девушкой благородно, поскольку то, что было для него всего лишь праздной забавой, могло разбить ей сердце. Это страшило меня больше, чем самая ужасная беда, которая могла с нею приключиться. Но когда я спросил его, скоро ли состоится их свадьба, он расхохотался так, что я потерял самообладание, вознегодовал и заявил ему, что не намерен безучастно смотреть, как коверкают жизнь Мэйбел. Он тоже впал в ярость и наговорил про девушку таких жестоких вещей, что я тотчас же, не сходя с места, решил: чтобы не причинить ей боль, он не должен жить. Одному Богу известно, как это вышло – в такие напряженные моменты человек плохо запоминает, за каким именно словом последовал удар, – только очнулся я, стоя над его бездыханным телом, с руками, обагренными кровью, которая хлестала из его растерзанного горла. Мы были одни, он был человек пришлый, никто из родственников не стал бы его искать, к тому же убийства не всегда разоблачаются – по крайней мере, не сразу. Кто знает, быть может, его кости и по сей день белеют в водах реки, где я схоронил его труп. Никто не хватился моего противника, никто не задумался, почему он исчез, – никто, кроме бедняжки Мэйбел, но она не осмелилась заговорить о своих подозрениях. Впрочем, все это оказалось напрасно, ибо когда я по прошествии нескольких месяцев вновь посетил ту деревушку (жить там для меня стало невыносимо), то узнал, что грех