08.2.Кальтер: Свинцовый закат - Роман Глушков

Первым делом он намекнул мне, чтобы я и думать забыл о дальнейшем бегстве. Не успел я оглянуться, как между мной и пристанью, прямо поперек лестницы рухнул с неба ржавый пожарный автомобиль. Левое переднее колесо у него отсутствовало – именно им Скульптор швырял в меня до этого. Я отшатнулся и, уже с трудом осознавая, что делаю, начал в ярости поливать из автомата улицу Дружбы Народов. Стрелял я наобум, широким веером от бедра, поскольку все еще не видел перед собой ни одной цели. Опустошив магазин, тут же поменял его на полный, но едва вновь спустил курок, как стоявший по правую руку от меня железный фонарный столб резко перегнулся пополам и рубанул верхушкой по «Абакану». Удар вышиб оружие из рук и погнул ствол, отчего последний выстрел с грохотом разворотил не только его, но и затворный механизм. Осколки разорвавшегося на части автомата брызнули во все стороны. Один из них шибанул меня по нагрудной пластине комбинезона, а искореженная крышка ствольной коробки вонзилась острым краем в левое бедро. Неглубоко, но настолько болезненно, что в первое мгновение я сгоряча подумал, что мне оторвало ногу.

А затем там, куда я стрелял, поднялось с земли и двинулось в мою сторону нечто огромное и полупрозрачное. Как и тогда, возле траншеи, приближение Скульптора сопровождалось зловещей какофонией, разобрать в которой отдельные звуки было совершенно невозможно. Казалось, будто по Припяти ползет огромный дракон, под чешуйчатым брюхом которого скрежещат, шуршат, скрипят и трещат тысячи разнообразных объектов: от обыкновенного гравия до автомобилей и деревьев, раздавливаемых пресмыкающимся монстром. Впрочем, растительность все-таки оставалась нетронутой. Расплывшаяся по земле бесформенная гадина не выворачивала тополя и вязы, а обтекала их подобно вулканической лаве, только холодной. На что, интересно, я надеялся, пытаясь прищучить из автомата слизняка таких размеров? Которому тем не менее не понравилось, когда в него стреляют. Так же, как, очевидно, не нравятся человеку комариные укусы.

Скульптор приближался, однако двигался он при этом донельзя странно. Не полз, как мне почудилось вначале, а продолжал подниматься, словно расстеленная на земле и накачиваемая турбореактивным компрессором гигантская надувная подушка. Впечатляет, слов нет. Даже не имея клыков, когтей, щупалец и иных канонических атрибутов, этот монстр мог повергнуть в трепет кого угодно. Хотя, если судить лишь по внешнему виду Скульптора, трудно было счесть его разумным. И еще труднее было представить, как выглядят те существа, которые эту тварь породили. Вздумай когда-нибудь они выйти за пределы Зоны, нам пришлось бы из кожи вон вылезти, сдерживая их нашествие, не говоря уже о том, чтобы загнать эту армию тьмы обратно.

Выдрав из бедра торчавший осколок, я вдруг почувствовал себя настолько обессиленным, что мне стало откровенно начхать, каким образом разделается со мной этот разумный слизняк. Наверное, нечто подобное испытывают перед смертью кролики, коими в зоопарках кормят удавов. Абсолютная безнадега. Какой смысл метаться от прожорливой змеи по тесному террариуму, если тебя затем сюда и бросили, чтобы ползучая гадина утолила тобой голод?.. Как там любил напевать пьяный любитель экстремального сафари Рауль Диас, которого мы с Бульбой брали с собой в пару рейдов по отстрелу мутантов?

Таракашка, таракашка Уже не может убежать, Потому что у нее нет, потому что нет Двух задних ног…

И при этом наш мексиканский приятель еще отплясывал, словно подражал тому покалеченному таракану, о котором пел. «Кукарача» – так назывался шуточный танец, который Рауль исполнял всегда, когда праздновал с нами в «Сто рентген» удачное окончание охоты. Многие из нас успели научиться у Диаса «Кукараче» – и танцевать, и даже наигрывать на гитаре, прежде чем Рауль покинул Зону после того, как в очередном сафари псевдособака отгрызла ему правую ступню. «Накаркал, компаньеро», – заметили тогда по этому поводу сталкеры. Они не шибко жаловали появлявшихся здесь туристов из дальнего зарубежья, но в веселом бесшабашном мексиканце нашли-таки родственную душу. И с тех пор, когда очередной бедолага-сталкер лишался руки или ноги, в разговоре о нем кто-нибудь непременно да замечал: «Кукарачу сплясал». В общем, если в солнечной Мексике этот танец считается праздничным, то у нас с некоторых пор он стал ассоциироваться с пляской смерти.

Которую, похоже, настал черед исполнять и мне.

Вряд ли я взялся бы делать это буквально – в конце концов, Мракобес ведь не эскимос и не индеец! – если бы мысль о наступившей для меня «Кукараче» не воскресила вдруг в памяти историю куприяновской бабки, которая, узрев готовую обрушиться на нее смерть, не придумала ничего лучше, как встретить ее громогласной песнью. С певческими данными мне по жизни не повезло, так что столкнись я нос к носу с тем тигром и запой, он не только не удрал бы, а, наоборот, поспешил бы избавить и меня, и себя от мучений. Пытаться огорошить Скульптора моим жалким пением было и вовсе глупо, ибо он попросту не расслышал бы его из-за собственного шума. Но для исполнения «Кукарачи» особых вокальных талантов не требуется, что в свое время не раз демонстрировал нам в дупель пьяный Рауль Диас. А изобразить несколько незамысловатых танцевальных па мне по силам даже с раненой ногой.

– La cucaracha, la cucaracha, ya no puede caminar! – заголосил я, пускаясь в пляс, и, вынув из разгрузки две последние гранаты, взялся трясти ими как маракасами. – Porque no tiene, porque le falta, las dos patitas de andar!..

«Помирать, так с музыкой!» – говаривали семеро сказочных козлят, завидев на пороге своей хижины голодного серого волка. Воистину, правы были и они, и бабка Тимофеича, царство небесное этой отважной женщине! Стоило только припомнить уроки Рауля и взять нужный ритм, как ноги сами начали выделывать коленца, как у заправского мексиканского плясуна. И даже постигшая меня хромота отнюдь не вредила, а придавала моей «Кукараче» еще больше комичности, что при исполнении шуточного танца пришлась как раз в пору. Я же ничуть не сомневался, что окончательно и бесповоротно рехнулся, и от осознания этого еще сильнее впал в раж. В ушах у меня звенели гитары, щелкали кастаньеты, пиликало концертино, били кимвал и тамбурин, а также дул в трубы маленький духовой оркестр. Порождаемый Скульптором шум уже не мог пробиться сквозь эту музыку, слышимую лишь мной одним. Не самая подходящая отходная молитва, ну да ведь редко кому везет отправиться в мир иной, весело отплясывая «Кукарачу», а не лежа на смертном одре и слушая горестные причитания родственников. При всей популярности последней смерти в рейтинге самых желаемых человеком смертей первый вариант мне все равно импонировал больше. Ибо как любой из сталкеров, я всегда сомневался, что доживу до преклонных лет, и потому совершенно не представлял себя умирающим старцем.

– La cucaracha, la cucaracha, – продолжал горланить я, выдергивая из «маракасов» чеки, – ya no puede caminar! Porque no tiene, porque le falta…

Всего за минуту я практически вошел в транс, который был хорошо знаком пляшущим с бубном шаманам. Правда, никакие духи со мной при этом в контакт не вступали – видимо, мой отвратительный испанский акцент и фальшивое пение резали слух чувствительным обитателям высших сфер. Что делать с гранатами, я еще не решил. Швырять их в Скульптора было бесполезно, а подрывать себя, пока он позволял мне радоваться жизни, как-то не хотелось. Я поглядывал на растущего слизняка и тщился угадать его реакцию на мое выступление. Единственное, что было очевидно, зритель не швырял в меня тухлыми яйцами, хотя мог в любой момент устроить горе-артисту такую обструкцию. Впрочем, сдержанность Скульптора еще ни о чем не говорила. Возможно, он всего-навсего подбирался поближе, как кот к расчирикавшейся на ветке птичке.

Я же отплясывал как заведенный, вновь и вновь распевая один-единственный заученный мной куплет испанской песенки. Несомненно, сегодня я был просто в ударе. Видел бы меня сейчас покойный Бульба, ни в жизнь не поверил бы, что Леня Мракобес способен отколоть такой фортель на трезвую голову. Да что там Бульба! Я сам почти не верил в то, что со мной творилось. Не верил и все равно продолжал свою пляску смерти, понятия не имея, как ее остановить. Я был убежден в том, что, едва это произойдет, мне моментально придет конец.

La cucaracha, la cucaracha Уже не может убежать…

Солнце скрылось за горизонтом, и до наступления полной темноты остались считаные минуты. Не ее ли, случаем, дожидается Скульптор? Меня и его разделяло теперь не более десятка шагов, однако тварь упорно медлила с атакой. Не то увлеченному пляской, не то уже впавшему в предсмертную агонию, мне было некогда пялиться по сторонам, но не рассмотреть своего палача я просто не мог. Тем паче пока это позволяли последние крохи меркнущего солнечного света.

Выяснить, из какой серой мути сотворен слизень, оказалось проще простого. Да и не слизень это был вовсе. Пыль, гравий, сухие листья, прочий сор – все, что устилает улицы мертвого города и что может быть поднято в воздух, к примеру, ураганом, отрывалось от земли и оставалось висеть над ней. Но не пеленой и не облаком, которые могут двигаться под порывами ветра, а цельной массой, как будто растворенной в прозрачном киселе. Именно из-за полной неподвижности зависших в атмосфере миллиардов частиц и мелких объектов возникала иллюзия, что некая бесформенная масса разрастается словно на дрожжах и заполняет собой улицы. В действительности же, надо полагать, подножный мусор и пыль удерживались на месте той силой, которая до этого изничтожила здесь мутантов, а потом швыряла в меня что ни попадя. Неужто она существует сама по себе, а Скульптором ее прозвали монолитовцы, тоже, небось, ломающие головы над тем, как выглядит этот могучий монстр?