Канарский вариант - Андрей Молчанов

Конечно, со временем - и весьма скорым, необходимость продолжать бега отпадет, полковник Одинцов сможет спокойно прийти в ту же контору за пенсионным удостоверением, но только подобное - успеется, и на родную землю он возвратится, чтобы лечь в нее…

Пройдясь по набережной, уселся на скамеечку, глядя на пляж, усеянный грибками солнцезащитных зонтов и бронзовыми телами купальщиков.

Над океаном дрожало золотистое марево. Косые паруса яхт, облитые солнцем, белели на синем горизонте глубокой воды.

Рядом с Одинцовым сидела какая-то женщина, читавшая газету.

Не без некоторого удивления он, присмотревшись, уяснил, что газета отечественная, датированная вчерашним числом.

– Простите, вы… из России? - спросил механически, но еще прежде, чем вырвались эти слова, лицо его словно обдало внезапным лихорадочным жаром, и, пристально и завороженно глядя в ее зеленоватые, растерянные от нежданного вопроса глаза, он, обмерев, понял:

«Вот! Она!»

– Да, из России. - Интонация была отчужденной, но и парадоксально доброжелательной. Или так ему показалось?

«Она!»

Его захватило какое-то нутряное, безошибочное чувство обретения того, к чему подсознательно шел всю жизнь.

Впрочем, такое уже однажды случилось…

Когда-то, в другой жизни. Он ехал в автобусе и увидел женщину. И также пронзительно понял: вот, нашел! И надо немедля подойти, заговорить, ни в коем случае не дав ей затеряться в толпе за сомкнувшимися на остановке дверьми…

Но в руках Одинцова была какая-то дурацкая авоська, из которой выглядывал мороженый рыбий хвост, он был одет в старое неуклюжее пальто, специально предназначенное для автобусной толчеи, а дома его дожидалась законная супруга - с ужином и гостеприимно распахнутым халатиком.

Незнакомка же смотрела на него выжидающе и внимательно. Она тоже понимала: вот он…

А он… отвел глаза в сторону и, когда уже она выходила на остановке, воровато покосился ей вслед, поймав взгляд, в котором с удрученной насмешкой читалось: что же, ты…

И эта давняя немая встреча, ниспосланная, конечно же, свыше, долго и мучительно досадно грызла его пустотой своего исхода.

Вторично отвергать благосклонно предоставляемый судьбой шанс он не желал.

– Здесь продают русские газеты? - спросил с вымученной иронией, глядя на русую милую челку и нежную кожу щек, покрасневшую от настырно дующего бриза.

– Нет, заехал приятель мужа, привез… Хотите почитать?

– Захватывающие новости об очередных убийствах и о злодеяниях наших коррупционеров? Нет, наверное… - Он покачал головой. - Это чтиво вызывает у меня неизменно безответный вопрос: может ли наступить конец света в одной отдельно взятой стране? Она усмехнулась. Спросила без интереса:

– Отдыхаете здесь?

– Живу… Вроде бы как.

– А вот это действительно новость… - Она изучающе посмотрела на него. - Думала, я здесь одна такая… Из России, имею в виду. Впрочем, я здесь с ребенком и с сестрой мужа… Так что - не одна…

– А что же муж?

– Муж… - Неопределенно качнула плечом. - Муж когда-нибудь тоже присоединится, надеюсь. А пока живет в Ленинграде, Питере то есть. Работает…

– Я понял, - сказал Одинцов. - Правильное решение.

– Что вы поняли?

– Что лучше и проще, - кивнул на газету, - заботиться лишь о собственной безопасности и не звонить каждые полчаса домой, справляясь, все ли живы, вернулся ли ребенок с улицы…

Она не ответила, напряженно вглядываясь в океанскую даль, словно пытаясь различить в ней лишь одно ей ведомое.

– Послушайте, - произнес он. - Я… безо всяких, поверьте…

– Вы хотите меня куда-нибудь пригласить, - подсказала она безучастно.

– Да, - подтвердил он. - С искренним уважением ко всем обязательствам вашего брака.

– Врете.

– Знаете… - Он улыбнулся смущенно. - Что, если я возражу вам такой вот фразой: «Я практически вас не обманываю»?

Она рассмеялась.

– Хорошо. Угостите даму мартини?

– Как вы думаете, каким будет ответ? Кстати: меня зовут Сергей.

– Вера… - Она протянула ему тонкую, нежную ладонь.

– А сестру зовут Надеждой? Или Любовью?

– Сестру зовут Леной. Вы… - Она с секунду помедлила. - Какая у вас профессия? Если не секрет, конечно…

– А угадайте, - сказал Одинцов.

– А вот не могу, потому и спрашиваю.

– Вообще-то родом мы из КГБ, - со вздохом произнес он и, уловив не то чтобы испуг, но явную обескураженность в ее глазах, добавил: - Да вы не бойтесь, это не заразно…

– И вы меня опять практически не обманываете, да?

ИНТРИГИ ГОСПОЖИ ЛУНЦ

Фире Моисеевне потребовалась неделя, чтобы отойти от шока, в который ее ввергли внезапно нагрянувшие из жуткой страны варваров и бандитов страшные посетители, нагло захватившие половину столь милой ее сердцу испанской недвижимости.

А ведь как славно и безмятежно все начиналось!

Впервые в жизни у нее появился собственный дом у теплого иностранного океана, банковский счет и машина; впервые в жизни она ощутила себя состоятельным, не должным ежечасно бороться за унизительную корку хлеба человеком; а те мерзкие толстосумы-кровососы, пускай и обманутые ей, остались в далекой тюрьме народов, разграбляя ее остатки и колошматя друг друга из пистолетов и автоматов.

Перед зарубежными кредиторами госпожа Лунц также не испытывала никаких моральных неудобств, считая их проходимцами, решившими поживиться на бедах несчастного русского народа, к которому в данном его значении она, без сомнения, причисляла и себя.

И вот она снова толкается бок о бок с представителями этого народа. За что же ей выпало такое большое еврейское счастье?

Отчаяние сменилось озлоблением: присутствие пятерых оккупантов в ее тяжко завоеванном в жестокой схватке с жизнью жилище становилось нестерпимым.

Шикарная вилла превратилась в коммуналку.

Этот очевидный факт незваных жильцов тем не менее не смущал, и бывшая полновластная хозяйка имения, скрипя стальными коронками, начинала постигать всю глубину моральных мук российской постреволюционной аристократии, ущемленной в своих жилищных правах плебеями-подселенцами.

Сын Наум также глубоко и обреченно вздыхал, не способный ничего предпринять против наглых захватчиков жилплощади второго этажа, на чьей стороне были число, напористость и, чего греха таить, грубая физическая сила.

Однако, как полагала Фира Моисеевна, какой-то выход из ситуации непременно обязан был отыскаться.

В мозгу кроткой дамы поневоле начинали роиться мрачнейшие картины массового отравления интервентов некачественной колбасой, взрыва бензобака их «Мерседеса» с помощью химсредства замедленного действия, наконец - усечения голов при погружении во сон…

Фира Моисеевна с озабоченностью начала обнаруживать в себе готовность к созданию ряда мысленных образов, способных живо заинтересовать психиатра либо прокурора.

Сын Наум, верный своей основной специальности официанта, подрабатывал в местном итальянском ресторанчике и как-то, вернувшись с работы, обронил, что шеф его, мол, авторитетный на острове человек, способный набить чучела из неугодных ему лиц, в категорию которых ему, Науму, очень не хочется попадать.

Данным высказыванием любимый и единственный отпрыск откликнулся на намеки родительницы о целесообразности выноса из предприятия общепита трофейных продуктов.

Вспомнив прилагательное «авторитетный», Фира Моисеевна решила лично познакомиться с хозяином заведения, дабы осторожно посетовать ему на проблемы текущего бытия.

При благоприятном развитии диалога и в исключительно крайнем случае! - как рассуждала она, за изгнание интервентов итальянцу можно было бы и заплатить тысчонку-другую…

Следуя этакой путаной логике, схожей с наитием игрока в рулетку, Фира Моисеевна, вдев в уши фальшивые бриллианты и отгладив парадное платье из креп-жоржета, начала собираться в ресторан, где как раз нес вахту ее непутевый Наумчик.

До обсуждения своих действий с сыном она не снизошла - Наум был для нее некой условной моделью инородных религий: заплечным крестом, кармическим грузом или же бытовым воплощением того самого ослепительного, как встреча с граблями в темном сарае, еврейского счастья.

Сопровождая скрежетом зубовным умещение артритных голеностопов в модные колодки выходных туфель, она еще пыталась просчитать возможные каверзы, связанные с обращением в неформальную местную структуру, однако и без того слабо развитое чувство прогноза приглушалось накопившимся раздражением и носорожьим устремлением к активному действию.

К тому же последнюю каплю в переполненную чашу ее негативных эмоций обронила младшенькая внучка, плаксиво спросившая:

– Бабушка, почему в туалете не плавают рыбки?

– Какие рыбки, золотце?