Стоять до последнего - Георгий Свиридов

С того памятного поединка прошло много лет. У Миклашевского было много боев на ринге, но тот запомнил надолго. И сейчас, повернувшись к деревянной стене казармы, Миклашевский как бы заново мысленно просматривал его, просматривал спокойно, без переживаний, как смотрят кинопленку. Он смотрел на свои действия как бы со стороны, глазами придирчивого экзаменатора, с позиций возросшего мастерства и приобретенного опыта. Но все равно и теперь Игорь не осуждал себя. Действовал тогда он все же правильно, черт возьми! Если бы была такая возможность и случилось повторить бы тот бой теперь, то сейчас Миклашевский, не задумываясь, опять пошел бы по тому же тактическому пути, избранному им четыре года назад: не принимать темпа, избегать «рубки», встречными ударами охлаждать пыл, сбивать дыхание и уходить… Уходить так, чтобы противник все время находился рядом, и в то же время держать его на такой дистанции, чтобы обтянутые перчатками кулаки не достигали цели, не доставали до подбородка считанные сантиметры… Работа ног, работа корпусом. Короткие, быстрые, скользящие шаги, отходы, уклоны, «нырки» под летящий кулак…

Миклашевский мотался по рингу, вытирая спиной канаты, ускользая от наседающего длиннорукого соперника, и ждал. Терпеливо ждал. Перчатки Дягилева черными молниями мелькали в воздухе. Но не все удары удавалось парировать, свести на нет. Отдельные и прорывались… А кулаки у того тяжелые, как булыжники. Игорь хорошо помнит, что к концу раунда не только противник, но и он сам вымотался крепенько и ждал гонга, как мальчишка спасительного звонка на последнем уроке.

Однако на последних секундах раунда Миклашевскому все же удалось подловить на обманный прием Дягилева. Правда, в решающий миг тот, надо отдать ему должное, уловил опасность и попытался защищаться, но было уже поздно. Игорь до сих пор помнит, как в темных глазах Дягилева мелькнуло выражение испуга зарвавшегося игрока. Дягилеву не удалось защититься, он лишь смог несколько смягчить удар… Но прямой справа, видимо, встряхнул Дягилева основательно. Его ноги спружинили, он как-то сразу обмяк. Подскочивший судья на ринге успел открыть счет.

— Раз… — И вытянутой рукой показал Игорю на нейтральный угол, требуя удалиться.

Миклашевский и сам знал правила. Но не успел он дойти до угла ринга, как раздался гонг, извещающий об окончании первого раунда. Зрители разразились бурными аплодисментами — бой с такой драматической концовкой всегда публике по вкусу. Но через несколько секунд овация оборвалась и наступила тишина: тренер Дягилева выбросил на брезент белое полотенце. Все с недоумением смотрели на синий угол ринга, где стоял Дягилев. Он стоял потный, волосы прилипли ко лбу, и на скуластом лице широченная улыбка хитреца. Дягилев что-то весело говорил своему тренеру, и оба улыбались…

И только тогда Миклашевскому стала понятна хитрость соперника. Погонял по рингу, накидал ударов — и отказался!.. Ходи с синяками, победитель!

— Товарищ лейтенант!.. Товарищ лейтенант!

— Ну, что тебе?

— Товарищ командир, к телефону.

Игорь соскочил с нар и повернулся к телефону, который находился у самых дверей.

— Лейтенант Миклашевский слушает!.. Что?.. Не понял?.. В штаб… Сейчас?..

Положив трубку, Миклашевский сел на край табуретки. Топать в штаб — путь нелегкий, напрямую десять километров по льду. И зачем он вдруг срочно понадобился штабникам?

Глава четвертая

1

Подполковник Чухнов повернулся к сидевшему на стуле капитану. Миклашевский мельком оглядел его. Черноволосый, узколицый, большеглазый, похожий на грузина или азиата.

— Вот это и есть лейтенант Игорь Миклашевский, командир лучшей прожекторной точки, — сказал Чухнов, представляя его капитану. — Чемпион Ленинграда по боксу… Прошу любить и жаловать.

Миклашевский смотрел на Батю и чувствовал, что тот чем-то взволнован, и это волнение передалось Игорю.

Капитан встал, пожал руку, сказал, что надо торопиться, и, не говоря больше ни слова, направился к вешалке, снял свою шинель. Игорь увидел, что подкладка у шинели на меху. Сунув руки в рукава, капитан коротко бросил:

— Поехали!..

— Куда? — удивился Миклашевский, чувствуя, как от усталости и теплоты его подташнивало.

— В штаб корпуса, — ответил капитан, застегивая крючок воротника шинели, вытянув вперед подбородок.

Чухнов вызвал писаря и велел выдать лейтенанту необходимые документы.

Через четверть часа черная «эмка», стоявшая у крыльца, тронулась по дороге в сторону Ленинграда. Рядом с шофером сел капитан, а на заднем сиденье расположился Игорь Миклашевский. Бессонная ночь, поход по льду озера вымотали лейтенанта, и он, убаюканный равномерным рокотом мотора, напрасно пытался бороться с наплывающей дремотой. Веки отяжелели, ресницы слипались сами, а в голове плыл страшный туман.

— Товарищ капитан, я немного вздремну… Служба наша такая, ночь как рабочий день, а день вроде ночи, для спанья отведен…

Тот ничего не ответил. Игорь не стал повторять просьбу. Сиденье довольно просторное, и лейтенант уместился на нем, подложив под голову руку, и закрыл глаза.

Спал Игорь недолго. Машину бросало из стороны в сторону, дорога была разбита еще осенней распутицей, а сейчас, схваченная морозом, она вся состояла из ухабов да рытвин… Но и короткий сон принес ободрение, влил новые силы. Миклашевский окончательно проснулся. Однако он продолжал лежать с закрытыми глазами, обдумывая свое положение: куда его везут? И зачем?.. Почему к командиру корпуса?.. А может, и там задержки не будет, повезут еще дальше, к другому высшему начальству?.. Странно и непонятно. Никогда еще к нему не было такого внимания, если не считать приемов после побед на ринге… Может быть, выпала большая награда?.. Но вроде бы не за что награждать. Мелькнула догадка, что разобрали один из его рапортов, в которых он просился в школу разведчиков, однако такую мысль Игорь тут же отбросил как нереальную.

Он терялся в догадках и предположениях. И вместе с тем какой-то далекий голос шептал ему, что жизнь его с этих минут круто изменится… И трудно было не верить тому голосу. Предчувствия еще никогда не обманывали его. Правда, сейчас пока Игорь не мог сказать, в лучшую или в худшую сторону бросит его судьба. Многое пока еще неясно. Да и капитан, сопровождающий его, молчун попался, слова из него не выдавишь… Однако главное, в чем он был уверен, так это то, что в его жизни происходит крутой поворот. Об этом и спорить нечего… И так видно простым глазом. У большого начальства каждый час на учете, нет свободного времени, чтобы вызывать рядовых младших командиров на душевный разговор за кружкой кипятку.

2

За окном тихо падал крупными хлопьями снег. Марина стояла у окна и смотрела на белые пухлые комочки, которые сыпались и сыпались, покрывая остроконечные крыши, оседая на голых ветвях деревьев. И все вокруг сразу преобразилось, стало светлей. Марина смотрела на снег, и ее губы шептали ласковые слова:

— Родной мой… Нашенский, русский снежок!..

Снег пошел неожиданно. С вечера резко похолодало, дул северный ветер, пронизывающий до костей, низко над городом плыли набрякшие темные тучи, похожие на серые солдатские шинели. А к рассвету, едва ветер стих, посыпались снежинки. Сначала робко, как бы пристреливаясь и примериваясь, а потом повалил крупными хлопьями, густо и обильно.

Первый снег… Он был как будто бы посланцем Родины, долгожданной весточкой, принесшей добрые известия. Там, под Москвой, впервые за все годы войны в Европе фашистские армии потерпели крупное поражение.

О том, что у немцев дела пошли далеко не блестяще, можно было понять и по утихшему победному барабанному трезвону. Как-то сразу перестали назначать дни «окончательной победы», перестали говорить о «предстоящем грандиозном параде победителей». Более того, в последние дни германское командование вдруг совершенно переменило тон в своих сообщениях, газеты перестали писать о «продолжающемся наступлении», а в сводках неожиданно появились сообщения о «свирепых морозах в России». Создавалось впечатление, что лишь морозы и обильные снегопады затормозили продвижение. В официальном коммюнике было сказано весьма убедительно: «Так как условия погоды не допускают больших наступательных операций, германское командование отказывается от таковых. На широком пространстве Восточного фронта проходят лишь операции местного значения».

Марина смотрела на снег и улыбалась. Она хорошо знала, что все эти заявления и коммюнике являются сплошным враньем от начала до конца. Там, в Подмосковье, настоящей зимы-то еще и не было, там и морозы в такое время еще не набрали силы, термометр обычно показывает пять — восемь градусов… Так чего же испугались «победоносные полки», на сапогах которых лежит пыль покоренных столиц Европы?