Стоять до последнего - Георгий Свиридов

— Входите, капитан.

Капитан, вынув из папки исписанный лист, положил на стол.

— Из штаба Ленинградского фронта по нашему запросу… Племянник бывшего заслуженного артиста лейтенант Игорь Миклашевский жив… Служит в войсках противовоздушной обороны командиром зенитно-прожекторной точки, награжден орденом Красной Звезды… Помощник начальника особого отдела фронта подполковник Телеверов просил передать, что ручается за лейтенанта Миклашевского.

— Он двоюродный племянник жены Зоненберга-Тобольского, — поправил капитана Ильинков.

— Все ягодки с одного поля, товарищ полковник! Артист ушел к немцам вместе с супругой и любовницей. А жил у нас, как бог! Отличная квартира, персональная машина, дача под Истрой…

— Передайте Телеверову, пусть пригласит Миклашевского завтра к себе. Я сегодня ночью вылетаю в Ленинград.

— Слушаю, товарищ полковник.

Привычно щелкнув каблуками, капитан направился к выходу.

Семен Васильевич раскрыл синюю папку, нашел странички, где перечислялись ближние и дальние родственники перебежчика. В числе ближних родственников значился Миклашевский Игорь Леонидович… Внизу подчеркивала черные буквы жирная красная черта. Ее провел сам полковник еще тогда, когда в первый раз знакомился с содержанием синей папки. Это было в поздний вечер тяжелых дней октября. Фамилия Миклашевского бросилась в глаза полковнику, и недобрый холодок, шевельнувшись где-то внутри, тихо растаял, оставив неприятный осадок. Неужели тот Миклашевский? Боксер?.. Семен Васильевич видел его не раз на ринге и всегда восхищался мастерством думающего бойца. Невольно вспомнил свою майскую командировку в Ленинград, как вместе с Телеверовым смотрел финальные бои на чемпионате города. Тогда неожиданно увидал московского боксера на ленинградском ринге. Поединок был захватывающим.

Полковник смотрел на фамилию боксера и думал о своем решении. Нужно было срочно подготовить и переправить через линию фронта в тыл к немцам нашего разведчика, который бы выполнял обязанности связного, стал бы своего рода «почтовым ящиком». К такому человеку предъявлялись особые требования, и, кроме всех условий, он обязан выполнять такую роль, иметь такую профессию, которая позволяла бы ему свободно передвигаться, переезжать из города в город, не вызывая подозрений. И тогда, при отборе кандидатур, Семен Васильевич обратил внимание на рапорт Миклашевского, который переслал из Ленинграда подполковник Телеверов с кратким сопроводительным письмом, рекомендуя лейтенанта в школу разведчиков. Семен Васильевич тут же дал ход рапорту. Именно такой человек и был нужен! Миклашевский и там, в тылу у немцев, может быть боксером, даже стать профессиональным боксером, и свобода передвижения ему обеспечена!.. Лучшей возможности не сыщешь. Спорт у немцев в почете.

Но тут поступило сообщение о переходе на сторону немцев Зоненберга-Тобольского, а в числе его родственников значился и Миклашевский. Так что пришлось отказаться от его кандидатуры. Послали другого человека. Но он не смог «акклиматизироваться» и вскоре попал в лапы гестапо. Потом послали еще троих, их постигла та же участь. Тогда полковник вспомнил о боксере. Может быть, зря поспешили с отклонением его кандидатуры? Родственные связи с предателем, несомненно, помогут разведчику быстрее легализоваться.

Предложение полковника сначала встретили без особого энтузиазма, но Семен Васильевич трижды ходил к генералу, доказывая и обосновывая свою задумку. Запросили Ленинград, разыскали Миклашевского.

Оставался неясным последний вопрос: как сам Миклашевский отнесется к такому предложению?..

В тот же вечер транспортный военный самолет поднялся с подмосковного аэродрома и взял курс на север. Полковник Ильинков вылетел в Ленинград.

3

Бой то приближался, то удалялся. Бойцы расчета Миклашевского в полной боевой выкладке стояли наготове у стынущего на тридцатипятиградусном морозе прожектора. Василий Жестовский через каждые полчаса прогревал мотор, и в эти краткие минуты у его машины толпились бойцы, стремясь погреть руки, подышать теплым воздухом.

Наконец стало заметно светать.

— Товарищ лейтенант!.. Передали из штаба, что отбой!

— Хорошо!.. — Игорь облегченно вздохнул, словно с плеч свалилась тяжесть. — Наконец-то!.. — И, глотнув морозного воздуха, крикнул протяжно и громко: — О-отбо-ой!..

4

В казарме стояла теплынь. Миклашевский, отогрев руки над печкой, вынул ключ, открыл замок своего сундука и взял лежавшие там две буханки черного армейского хлеба. Ржаной дух буханок приятно щекотал ноздри. Игорь несколько секунд подержал хлеб в руках, мысленно представляя, как он смог бы один расправиться с этим богатством. Глотнул слюну. С него, вернее, с рук командира, бойцы не сводили острых, придирчиво настороженных взглядов. Две буханки — утренняя норма расчета.

Михаил Бум, признанный мастер точной хлебной резки, стоял у края столика с засученными по локоть рукавами, держа длинный наточенный нож. В его глазах можно было прочесть равнодушие, но волнение выдавал кадык, который нервно двигался вверх и вниз…

— Режь! — Миклашевский положил на стол буханки.

Михаил прицельно оглядел продолговатые буханки и аптекарски точно начал резать ломтики толщиной полтора сантиметра… Десяток пар расширенных жадных зрачков следили за лезвием ножа.

Миклашевский тем временем расправил самодельные весы. Игорь тщательно взвешивал каждую пайку, добавляя или отрезая от нее кусочек…

Пайки ровными рядами ложились на стол. От них шел ароматный ласковый хлебный запах. Бойцы молча глядели на пайки, облизывая губы, глотая слюну, и терпеливо дожидались распределения хлеба. Когда были взвешены все пайки и распределены крошки, Михаил Бум встал спиной к столу и ладонью прикрыл глаза. Миклашевский, пододвигая пайку, спрашивал:

— Кому?

Михаил Бум называл фамилию бойца, тот вскакивал и спешил взять свою порцию хлеба.

Одни ели быстро, торопливо откусывая куски, запивая кипятком. Другие, растягивая удовольствие, двумя пальцами отщипывали и отправляли в рот по маленькой крохе, долго пережевывали и смаковали хлеб. Третьи крошили пайку в чашку, заливали кипятком, присаливали и ложкой хлебали кашицу.

Некоторые бойцы отрезали от своей пайки третью или четвертую часть и старательно прятали кусочки хлеба в свои вещмешки. Это были ленинградцы. У них в городе находились родные и близкие…

— У меня сестренка… Озорная!.. В первом классе училась, теперь во втором, — говорил не в первый раз Александр Бальмут, завертывая кусочек хлеба в чистую тряпицу. — Пирожные любила…

Бойцы оживляются. Вспоминают названия кондитерских изделий. О еде можно говорить бесконечно. Особенно о тортах и пирожных. Миклашевский слушал товарищей, смотрел перед собой на сосновые стены, на застывшие капли янтарной смолы, на выступивший белым бархатным швом иней в местах стыка, а мысли его уносились назад, в прошлое, такое далекое и солнечное, что не верилось даже в то, что когда-то было на самом деле… А оно было. Было!.. И радость и счастье… И любовь!..

Игорь чуть улыбнулся обветренными, потрескавшимися на морозе сухими губами, припоминая тот завьюженный февральский вечер, решивший его судьбу. Вспомнил первый поцелуй будущей жены, милой Лизаветы, и сейчас явственно чувствовал своей щекой прикосновение ее губ… И тепло ее ладоней. Она гладила ими по лицу Игоря и взволнованно шептала:

— Тебе не больно?.. Я видела… Я все видела!.. Как тебя били… Скажи, тебе не больно?.. Да?..

Тогда в Москве проходило личное первенство. Миклашевский вышел в полуфинал и встречался с Иваном Дягилевым, парнем из Замоскворечья… Дягилев был длинноруким, плечистым, хорошо сложенным боксером, обладал отработанным ударом справа и сам неплохо держал удары. Правда, технический арсенал его желал лучшего, но он недостаток техники с лихвой компенсировал смелостью и напором.

Лиза пришла с подругой на соревнование. О ее приходе стало известно в боксерских раздевалках: «Невеста Миклашевского явилась!» А Миклашевского знали многие, к тому же девушка имела весьма привлекательную внешность. Стройная, подтянутая, белокурая… Как потом выяснилось, Дягилев и решил «дать жениху». Игорь же, уверенный в своем успехе, готовился по-настоящему и серьезно к поединку, рассчитывал свои силы на длинных три раунда и даже не подозревал о задумке соперника. А тот ставил свои козыри лишь на один, на первый раунд: удастся свалить — хорошо, а не удастся — можно и отказаться от продолжения поединка, попросить тренера выкинуть полотенце.

С того памятного поединка прошло много лет. У Миклашевского было много боев на ринге, но тот запомнил надолго. И сейчас, повернувшись к деревянной стене казармы, Миклашевский как бы заново мысленно просматривал его, просматривал спокойно, без переживаний, как смотрят кинопленку. Он смотрел на свои действия как бы со стороны, глазами придирчивого экзаменатора, с позиций возросшего мастерства и приобретенного опыта. Но все равно и теперь Игорь не осуждал себя. Действовал тогда он все же правильно, черт возьми! Если бы была такая возможность и случилось повторить бы тот бой теперь, то сейчас Миклашевский, не задумываясь, опять пошел бы по тому же тактическому пути, избранному им четыре года назад: не принимать темпа, избегать «рубки», встречными ударами охлаждать пыл, сбивать дыхание и уходить… Уходить так, чтобы противник все время находился рядом, и в то же время держать его на такой дистанции, чтобы обтянутые перчатками кулаки не достигали цели, не доставали до подбородка считанные сантиметры… Работа ног, работа корпусом. Короткие, быстрые, скользящие шаги, отходы, уклоны, «нырки» под летящий кулак…