Омар Хайям. Гений, поэт, ученый - Гарольд Лэмб

Затем иллюзия исчезла. Каждая новая кампания могла быть оплачена жизнями и богатством только очередных завоеваний. В границах нового государства, построенного Низамом, не было места для той победоносной машины, которая создавала это государство, сельджукской армии. Что они будут делать с боевыми слонами, привезенными из Индии? Или тысячами турецких офицеров, приученных жить грабежом?

– При помощи армии, – возразил он, – вы создали огромную империю, которая, в свою очередь, нуждается в огромной армии, чтобы защитить себя. Тогда как иначе оплатить расходы этой более мощной армии, кроме как новыми завоеваниями? И чем это все кончится?

Низам кинул быстрый взгляд на астронома. Он полагал, что Омар не задумывается ни о чем, кроме своей науки, случайных танцовщиц и вина. Пока Омар и Малик-шах оставались послушны, его, Низама, планы могли претворяться в жизнь без помех. Но если Малик-шах вернется в Хорасан и покинет свое боевое седло, он скоро возьмет бразды правления в свои руки.

Этого Низам желал меньше всего. Он твердо полагал, что все завоевания Малик-шаха были предопределены свыше, так же как и его, Низам ал-Мулка, право управлять империей.

– Это предопределено свыше, – произнес он, – такова воля Аллаха, что наш султан должен свершить свои завоевания, а мы должны управлять ими.

Омар изучал рисунок ковра перед коленями.

– Выходит, свыше предопределено и то, что я должен солгать султану относительно предзнаменования звезд?

– Веришь ли ты, что судьбу человека можно прочитать по звездам?

– Нет.

– Я тоже. – Низам улыбнулся и решил, что Омар наконец станет благоразумным. – Так, если предзнаменования, читаемые по звездам, есть ложь, зачем ты упорствуешь и отказываешься написать Малик-шаху о предзнаменовании, которое будет лучше всего вести его по дороге к победе? – Неожиданно он вспомнил о том, что озадачивало его в течение нескольких дней. – Человек, назвавший себя Хасан ибн Сабах, прибыл сюда за четыре дня до того, как твое письмо из Каср-Качика попало мне в руки. Он утверждал, что способен предсказывать будущее, и он поведал мне следующее: «Скоро, через несколько дней, о достопочтенный, вы получите послание от астронома султана, в котором будет только одно слово – «нет». Кто такой этот Хасан, которому известны твои секреты?

– Проповедник новой веры. В Иерусалиме он беседовал со мной. – Омар нахмурился. – Но я никому не говорил о своем письме раньше, чем оно было отослано.

– Этого не может быть! Твой посыльный, который принес его, был в пути восемь дней от Каср-Качика до моих дверей. И все же Хасан узнал содержание письма четырьмя днями раньше, чем прибыл посыльный.

Омар понимал, что ни один всадник, даже посланник султана, меняющий лошадей на каждой стоянке, не смог бы совершить поездку всего за четыре дня. Невероятно, чтобы кто-то в Рее мог узнать содержание сообщения задолго до прибытия его собственного посыльного, если только это сообщение не пересылалось по воздуху. Он ощутил небольшую серебряную трубку на своем поясе. Почтовый голубь нес записку, в которой сообщалось о его, Омара, приближении к Рею, и такой же почтовый голубь мог принести сведения о содержании его письма к Низаму из Каср-Качика в Рей всего за четыре дня.

Выходит, кто-то в его доме шпионил за ним и посылал новости голубиной почтой в Рей, причем дважды. Была ли это Айша или Исхак – хранитель ворот?

Оба они утверждали о своем неумении ни читать, ни писать.

– Голубь может пролететь это расстояние за три дня, – произнес он вслух.

– На все воля Аллаха! – Неправильно поняв своего собеседника, Низам наклонился вперед, чтобы потрепать его по плечу: – Я знал, что ты выберешь правильный путь. Пиши тогда прямо здесь султану, и мы пошлем твое слово голубем в Самарканд. Только убеди Малик-шаха в грозящей опасности, если он свернет с дороги войны.

– Нет тут никакой опасности. – Омар улыбнулся. – Не возражаете, если я напишу, что это Низам решил, что война должна продолжаться?

– Да простит тебя Аллах. Какое ребячество!

– Тогда я ничего не напишу, ни то ни другое. Я не стану писать ни заведомой лжи, ни правды. Я вообще ничего не напишу.

Низам вздрогнул, как будто последние слова, подобно колоколу, ударили ему в ухо. Его глаза, обрамленные сетью морщинок, внимательно смотрели на Омара, но его руки, лежащие на коленях, сжались в кулаки.

– И ты смеешь так говорить со мной!

– Сказано, – Омар кивнул спокойно, – и я не отступлюсь.

На мгновение Низам притих.

– Я взрастил тебя от ободранного школяра до третьего по значимости человека в империи; когда муллы хотели забросать тебя камнями за создание твоего календаря, я оберегал тебя. Я дал тебе в помощники лучших мудрецов. Сколько дворцов имеешь ты теперь, сколько богатства в товарах и золоте? Люди говорят, что ты говоришь одну правду, но я-то знаю, как часто ты лгал Малик-шаху до сегодняшнего дня. Я спрашиваю тебя и хочу, чтобы ты ответил мне искренне – в чем причина твоего нынешнего намерения разрушить мои планы?

– Искренне? Я полагаю, вы ошибаетесь, принуждая Малик-шаха на новую военную кампанию. Вы предпочитаете держать его на расстоянии. Пусть себе командует армией, в то время как вы управляете империей.

Низам взял платок и вытер губы. Пальцы визиря дрожали.

– Не станешь же ты отрицать, что срок моего служения одному только исламу минимум в два раза дольше твоей жизни и никогда я не работал на себя?

– Я знаю это.

Омар не добавил, что в свои семьдесят пять Низам уже не был тем человеком, каким он был когда-то в тридцать пять.

– Я думаю, что понял тебя! – закивал Низам. – Я дам поручение казначейству выдать тебе десять тысяч золотых динаров. Достаточно?

– Недостаточно, и даже золотого трона Махмуда не будет достаточно.

– Десять и еще пять тысяч золотом?

Омар посмотрел на старого человека по другую сторону ковра:

– Это большие деньги. Ты помогал мне, о Низам, но я не помню, чтобы ты покупал меня. Я не думаю, будто сейчас я стану торговать собой.

– Тогда иди к Акроеносу и к неверным! Иди куда тебя влечет, Омар Хайям, и больше не ищи моей защиты, поскольку те, кто ест из моего котла, служат только исламу. Как я это делал.

Его худая рука указала на дверь. Омар поднялся и повернулся к выходу. Когда он дошел до двери, то услышал сзади бормотание Низама. Но Великий визирь обращался не к нему. Стоя на коленях на своем молельном коврике лицом к Мекке, старик Низам возносил молитвы, повторяя дрожащим голосом девяносто девять священных имен Аллаха.

– Да пребудешь ты с миром, – уже на выходе еле слышно проговорил Омар.

Наискосок от библиотеки через площадь возвышались леса новой мечети, украшенной синими изразцами из еще сырой глины. Эти мечети и академии, разбросанные по пустыне, эти приюты для странников и путешественников, эти гигантские базары – все это было частью славы ислама, и это состарившийся Низам построил их. Почти половина людей на землях, известных в подлунном мире, становились на колени и молились теми же самыми словами, что и Низам.

Только теперь Омар почувствовал, что еще одна дверь закрылась для него, чтобы никогда больше не распахнуться перед ним.

Он пересекал площадь, не обращая внимания на творившееся вокруг, когда вдруг рядом с ним раздался крик мужчины. Он увидел слившиеся воедино тела в неожиданной схватке и блеск изогнутого кинжала в лучах солнца.

– Мулахид! – раздавались голоса вокруг. – Еретики! Бей… убей!

Омар смог разглядеть одного из мужчин в белой одежде с красным поясом, на его коленях были по-солдатски завязаны банты. Кровь струилась из его горла, и он задыхался, словно зверь, пойманный в силки. Рука, закрывавшая ему лицо, поймала пальцами ноздри и дернула голову вверх. Затем кривая турецкая сабля рассекла шею человека, и его отделенная от туловища голова была поднята на всеобщее обозрение.

Другой человек в белом отчаянно бежал через площадь. Он споткнулся, и преследователи окружили его. Острие сабли пронзило его, и белизна ткани внезапно стала багровой.

– Смерть еретикам!

Бородатый мулла вознес к небу руки, взывая к гневу толпы, которая собралась как будто по волшебству, чтобы поучаствовать в убийстве. Услышав его слова, мальчик лет десяти заплакал, и служитель ислама заметил ребенка:

– О правоверные, вот отродье семиричников![34]

Испуганный мальчик закричал и бросился бежать. Увидев Омара, он прильнул к его ногам, ловя руками полы халата астронома:

– О ходжа… о принц, не дайте им убить меня!

Юноша с едва пробивающейся бородкой, но уже с ножом в руке вцепился в рыдающего мальчика. Омар оттолкнул его:

– Что ты творишь?! Вы что, охотитесь на детей здесь, в Рее? Осади назад.

Около юноши с ножом появился мулла, раскрасневшийся от ярости.

– Ходжа Омар ибн Ибрахим, – прокричал он, – эти неверные семиричники убиты по приказу Низам ал-Мулка! Позволь стали правосудия разъединить нить ереси!