Докаюрон - Юрий Иванов-Милюхин

Вот и сейчас он осознавал, что девушка заведена, ее не следует уговаривать, а нужно брать голыми руками и тащить в какой укромный уголок. Он бы давно и с удовольствием это сделал, если бы не новые спазмы категорически отвергавшего спиртное не в меру желудка. Прислонившись к прохладной стене, позволил подружке все, что ей хотелось в данный момент. Но девушке этого оказалось мало, схватив за рукав рубашки, она увлекла его за собой вниз по лестнице, в длинном коридоре завернула за угол, устремилась к одной из дверей с намалеванными белой краской большими цифрами вверху. От быстрого бега у Доки вновь начались приступы рвоты. Рассуждать было некогда, к тому же, туалета поблизости не оказалось, и он срыгнул прямо на кучу мусора в углу. Она и в этот раз терпеливо засуетилась рядом, поддерживая ему голову, вытирая платком рот. А когда он распрямился, снова потащила к заветной двери. Наверное, в комнате она жила, потому что в кармане платья оказался ключ. Открыв замок, вошла в темное пространство, не выпуская из пальцев его рубашки, другой рукой включила свет. И сникла сразу, резко и безнадежно, словно наткнулась на непреодолимое препятствие. Немного протрезвевший Дока приподнял тяжелую голову, осмотрелся вокруг. С обоих сторон большого чистого помещения выстроились по три в ряд шесть аккуратно заправленных белоснежными простынями с белее снега наволочками на небольших подушках железных койки. На одной из них, свесив ноги в ботинках на пол, негромко похрапывал молодой парень. Как и Дока, он, скорее всего, был пьяным в умат, потому что безвольно разбросанные кисти рук тоже болтались в воздухе. Потоптавшись на месте, Дока решительно выключил свет, привлек подружку к себе. Ощутил, как из собственного рта пахнуло запахом рвоты, а в глазах заплясали разноцветные круги. Он устоял, поводив губами по пышной копне волос, настойчиво подтолкнул девушку к одной из кроватей. Вся какая–то опустошенная, она не сопротивлялась, вяло чиркая туфлями по полу. Лежа на кровати позволила обнажить груди, поцеловать соски, погладить ладонью между ног. Дальше продвигать руку не следовало, она оборвала попытки нащупать резинку от трусов решительно, словно за резинкой этой находилась ее душа.

Сколько они пролежали вместе, Дока не помнил, как пропустил тот момент, когда отключился напрочь. Очнулся от яркого в широких прозрачных занавесках света, когда день полностью вошел в свои права. Девушки рядом не было, не похрапывал и незнакомый парень на кровати рядом. Зато на тумбочке стоял стакан вина и тарелка с нарезанной колбасой с кусочком черного хлеба. Он не опохмелялся, но сейчас заставил себя приподняться, отхлебнуть несколько глотков. Почувствовал, как спазмы скомкали желудок, заставив его подкинуть к горлу остатки пищи. Усилием воли он задавил потуги к рвоте, а минут через десять сделал еще пару глотков. Теперь вино прошло в желудок без протеста, по взопревшему телу неторопливо разбежались первые волны тепла, в груди рассасывался тугой клубок неприятных ощущений. Скоро вся плоть отмякла, сделалась послушной. Дока помнил все до мельчайших подробностей, и от этого несоответствия, заставляющего прошедшее переживать заново, хотелось уткнуться в подушку и затрястись в глубоких рыданиях. Какой раз упускалась возможность переспать с красивой девушкой, в который случай он не сумел обрести любовницу. Он вспоминал друзей, у которых все получалось с первого раза — и наслаждаться сексом с молоденькими девчонками, и находить среди них жену полностью под себя. Его же вечно подводили непредвиденные обстоятельства. То из–за стыдливости, от внутреннего напряжения, член не вовремя откажет, то организм примется самоочищаться от спиртного, то пропускающие даже бродячих собак вахтеры в общежитии отвяжутся на него как на не родного.

Немного позже, когда Дока поднялся наверх и присоединился ко всем встречающим за столом Новый год, он увидел девушку. Она сидела рядом с каким–то парнем. Но вчерашняя подружка его уже не узнала.

Глава двенадцатая

Солнце медленно опустилось в залив Северного моря, ярче засверкали разноцетные огоньки вокруг выгнутых крыш китайских ресторанчиков на воде, побежали световые дорожки по снастям старинного парусника на самый верх высоченной мачты с корзиной на ней вперед смотрящего. Похолодало. Зябко передернув плечами, молодая женщина сняла со спинки стула теплую вязанную кофту, накинула на плечи. Ее собеседник протянул руку к выключателю на стене, под потолком просторной лоджии вспыхнула плоская люстра ввиде какого–то цветка. Затем приподнялся, налил женщине вермута в бокал, наполнил хорошим вином свой до краев, отхлебнув пару глотков, щелчком выбил из пачки дорогую сигарету. Из серебряной зажигалки из зеленой яшмы вырвалось ровное пламя.

— Спасибо, — охватывая бокал пальцами, с легкой улыбкой на бледноватом лице поблагодарила женщина. — Ты всегда был настоящим английским сэром.

Занятый своими мыслями, мужчина ответил молчаливым кивком головы. Немного помедлив, его собеседница пригубила вино, посмаковав под языком, снова прильнула к хрустальному краю играющей всеми цветами радуги тонкой посудины. Бриллиантовое колье солидарно отозвалось драгоценной россыпью искр, за ним эстафету подхватил серебряный браслет на запястье, сережки в ушах. Мелодию камней увенчала заколка в светлых волосах. Скоро вся женщина словно оделась в живую радугу цветов. Мужчина завороженно распахнул большие карие глаза, он будто впервые увидел спутницу в ином ракурсе. Но это чудо длилось всего лишь миг. Собеседница поставила бокал на белоснежную скатерть и метелица искр растворилась в свежем воздухе. Теперь лишь отдельные зеленовато–синевато–красные росчерки отскакивали от украшений, окружая их обладательницу завесой таинственности.

— Почему–то мне все больше становится жалко этого Доку, словно над ним висит злой рок, — после минутного молчания, негромко сказала женщина. — Или дело в его характере, необузданном, невыдержанном, который ощущается даже при таком изложении рассказа, как бы на подсознательном уровне, то ли сам он от рождения ненасытный.

— Разве мало людей с подобными диагнозами? В том–то и штука, что свои чувства нужно держать в ежовых рукавицах, а не разбрасывать их в прочем числе на почву бесплодную, — мужчина глубоко затянулся дымом, густой струей выпустил его вверх. — В развитых странах к самообладанию приучают с пеленок путем вежливого обращения, затем религиозного наставления с беспрекословным подчинением закону. В странах отсталых ни один из приведенных примеров не работает, поэтому бардака в них достаточно, а продвижение вперед по пути прогресса мизерное.

— В первую очередь в странах с высоким интеллектуальным потенциалом индивидууму дают возможность испробовать многие запретные плоды на себе с тех самых подгузников, чтобы потом он сумел выбрать сам, по какой из дорог ему пойти, — пожала плечами женщина. — На первом месте у них семья, поэтому браки совершаются после тридцати лет, когда возможность обеспечить ее всем необходимым становится реальностью. До этого же срока каждый волен вести себя как заблагорассудится, разумеется, не преступая заповедей Божиих, подкрепленных земными законами. Ты чаще меня бывал на Западе, разве я не права?

— Я в свободном обществе не родился и не жил, я лишь изредка его навещал. Поэтому представление мое о нем почти такое же, как и твое, — не согласился с доводами собеседник. Повертел в руках отполированную зажигалку. — Но вряд ли английские или французские родители разрешат малышу то, чего ему не следует делать. Правда здесь заключается в том, что они дают ребенку свободы больше в тех сферах жизнедеятельности, которые не наносят вред в первую очередь им самим, во вторую обществу, в котором они живут. То есть, для себя, для своего здоровья с удовольствиями — пожалуйста, но для поступков, превышающих нормальный человеческий аппетит, для извращенных — категорический запрет. У нашего героя Доки запрет лежал на всем — и на добром, и на плохом, поэтому выросло уродливое подобие человека разумного.

— В какой–то степени ты прав, на девочек, на вино с сигаретами ограничения правильные. Но у Доки был запрет на самое главное — на счастливое детство. Ведь он вырос без отца, который смог бы растолковать ему разницу между полами, чтобы удовлетворить жгучее мальчишеское любопытство. Поэтому ему приходилось учиться на собственных ошибках, о чем мы с тобой пытались говорить в прошлые разы.

— Эта тема вечная… — хмыкнул мужчина.

— …Потому что мы сами давно отцы и матери. У Гончарова она выросла в целый роман, — продолжила мысль собеседница. Оторвала от грозди крупную виноградину, отправила ее в рот.

— Но почему мы снова взялись ее разрабатывать? — недоуменно вздернул черные брови он. — Разве нам не о чем больше рассуждать?