Под кровью — грязь - Александр Золотько

   И ни секунды о работе. И даже о возможных для себя последствиях тоже не думал. Убьют – не убьют, какая разница.

   Какая разница… Что-то там еще Нина говорила на эту тему. Слава аллаху, он хоть под утро стал различать подружек. У Нины родинка оказалась на правой груди, а у Лины… Греховодник старый. Вот так с ним всегда – то Великий пост, то проголодаться не успевает.

   Но мы не об этом. Гаврилин присел на край ванны. Какая разница. Какая разница. Какая…

   Так, попытаемся все восстановить. Кстати, нужно будет написать большими буквами у себя на лбу – много пить вредно. Особенно в тех случаях, если собираешься над чем-то задумываться.

   Все по порядку. Он заказал еще пару шампанского, но выпить они не успели, потому что Нина вдруг вспомнила, что родители должны ей звонить домой среди ночи. Откуда-то с Гавайских островов. Или еще с каких-то. Это Гаврилин пропустил. Он твердо помнил, что в тот момент решил, что пришла пора прощаться. Но ошибся.

   Лине пришла в голову замечательная идея ехать, всем вместе домой к Нине и там продолжить праздник. И проголосовали все за эту идею единогласно.

   Домой к Нине ехали на такси, девушки вели себя почти пристойно, только хихикали на заднем сидении. Гаврилин даже попытался пуститься в размышления, но Нинын дом оказался совсем рядом.

   Следующие минут тридцать можно совершенно спокойно опустить. Ах, какая квартира, ах, какие девушки, ах, когда зазвонит телефон, ах, какое шампанское, какой коньяк, какой ром, какой…

   Какого черта он так набрался? И, кстати, очень хочется пить. Гаврилин вышел из ванной и, шлепая босыми ногами, отправился на кухню. Умели раньше строить! На кухне свободно можно было устраивать танцы пополам с прыжками в высоту. Вообще в таких хоромах должно быть очень гулкое эхо. Гаврилин подавил желание крикнуть, чтобы послушать эхо, открыл холодильник и вытащил с нижней полки бутылку чего-то безалкогольного.

   Хорошо. Есть еще в этой жизни приятные моменты. Вот как тот, который наступил сразу после того, как они допили ром. Какая, кстати, мерзость!

   Нина справа, Лина слева. Лина сверху, Нина снизу. Нина и Лина одновременно… Стоп, это он уже проскочил нужные воспоминания. Где-то на полпути между второй бутылкой шампанского и первой бутылкой коньяка, девушки затеяли обсуждение перспектив празднования Рождества.

   Гаврилин тогда еще вздрогнул, услышав, что подруги собираются отмечать это дело в Центре досуга. Всю ночь.

   Как же, всю, только до тех пор, пока Палач не пожалует туда со своими ребятами. Вот с того момента и стал Гаврилин целенаправленно надираться. Он представил себе, как будут выглядеть тела девчонок после стрельбы, и его чуть не стошнило.

   Наблюдатель, говоришь? Вот и наблюдай. Подыщи подходящее место и полюбуйся, как поведут себя твои подопечные с этими девчонками. Получишь удовольствие. Может быть.

   И тут Нина вдруг сказала… Нина? Точно, Нина. Она сказала, что, в принципе, ведь совершенно безразлично, где веселиться, тем более, что половина кафе и ресторанов города будут работать всю ночь. А Лина сказала, что действительно, что еще стоит подумать, что если соберется хорошая компания, то можно отпраздновать где угодно. Тем более что еще нужно придумать, где отметить Новый год.

   Гаврилин потер виски. Точно, именно об этом они и говорили. Какая разница, где отмечать праздник, лишь бы отметить. В тот момент Гаврилин не обратил на это внимания, но в памяти отложил. Молодец. Растешь над собой.

   Теперь дело за пустяком – понять, почему именно это ему вдруг сейчас показалось таким важным. Даже важнее, чем попить холодненького. Так.

   Гаврилин сунул бутылку куда-то в мусорное ведро. Не надо было напиваться. Не надо было. А вот интересно, как Палач относится к этому заданию. Будет он выполнять его букву или займется выполнением духа.

   И еще интереснее, какая именно стратегическая задача поставлена высоким начальством. Чего они хотят добиться всей этой эпопеей в целом и праздничной разборкой в частности?

   Спросить разве у Артема Олеговича? Вот так просто взять и спросить.

   Только вначале нужно будет еще раз перетряхнуть всю информацию о Палаче. Бывали ли у него случаи, когда он самовольно изменял тактику, чтобы не проколоться в стратегии? Какие светлые мысли ему приходят в голову в четыре часа утра!

   Вот сейчас собраться разом и двинуться в любимый офис, чтобы поработать с компьютером. Прямо сейчас.

   – Саша, ты где? – в дверях кухни показалась… Нина? Черт, родинки не рассмотреть.

   – Туточки я, здеся! – ответил Гаврилин.

   – А мы уже по тебе соскучились, – сказала, входя на кухню, вторая красавица. – Ты уже пятнадцать минут как отдыхаешь.

   – Девушки, – неуверенно начал Гаврилин, – мне тут нужно идти…

   – Что? – спросило одно из небесных созданий, подходя к нему справа.

   – Тебе что-то не нравится? – спросило второе, подходя слева.

   – Все, уже никто никуда не идет, – сказал Гаврилин и встал.

   Действительно, сам Артем Олегович повелеть изволили, чтобы он отдыхал всю ночь. Значит, так тому и быть.

   Палач

   То, что Бес и Жук задерживались, Палача не беспокоило. Он сам приказал им ждать хоть до утра. Просто теперь и ему пришлось ждать их на месте встречи.

   Ничего. Терпения ему не занимать. Можно даже порадоваться тому, что выпало пару часов для отдыха.

   Снова зарядил дождь. Мелкий, почти невесомый он пеленой повис между раскисшей землей, тускло отсвечивающим под фонарями асфальтом, и тучами, надежно оккупировавшими небо. Лобовое стекло машины, словно испариной, покрылось мелкими дождевыми каплями.

   Палач закрыл глаза и почувствовал, что проваливается в темноту. Вздрогнул и заставил себя открыть глаза. Все та же пустая мокрая улица. Половина шестого. В это время осенью и зимой обычно особенно тихо. Весной и летом с пяти часов уже начинают петь птицы, а вот зимой и осенью тишина плотнее прижимается перед рассветом к земле, словно надеясь, что день, с его шумом и суетой, может и не наступить.

   Глаза снова закрылись, и снова Палач заставил их открыться. Нужно перетерпеть совсем немного. Как только появятся первые прохожие, как только появятся Бес и Жук, усталость вынужденно оставит его до того момента, пока он не останется с ней наедине.

   Мелкие капли дождя падали на крышу машины со слабым, почти на самом пределе слышимости, звуком, сливались в общий шорох. Будто шершавая ладонь гладит по металлу, по мокрым стволам деревьев и по асфальту.

   Этот звук убаюкивал. Палач сам неоднократно использовал такой дождь, чтобы подкрасться незаметно к очередной жертве. Он всегда умел находить союзников, никогда не пренебрегал помощью. Чьей угодно – погоды, природы, даже человеческой слабости. Только людям он никогда не доверял. Ему не было необходимости им доверять. Он их использовал. Только использовал.

   Или убивал.

   Он слишком часто стал думать об этом. Слишком часто. Он вдруг даже вспомнил, как убил своего первого.

   …Палач тогда даже не успел понять, что произошло. Просто откуда-то сверху, из темноты на него обрушилось что тяжелое, шумно дышащее, остро пахнущее, и он, не успев еще толком понять что произошло, повинуясь скорее страху, чем желанию убивать, отшвырнул это от себя и ударил прикладом.

   Изо всей силы, как молотом или топором. Под прикладом с хрустом и всплеском просело, и в наступившей тишине он вдруг услышал, как человек – он, наконец, понял, что это был человек, – как человек продолжает шевелиться уже после смерти. Услышал, не увидел, не почувствовал, а именно услышал, как осыпается песок, как воздух вырывается из легких уже мертвого человека не то последним выдохом, не то стоном.

   Он вдруг заметил, что человек, умерший у его ног, уже не похож на человека, что движения его напоминают движения раздавленного насекомого и не вызывают чувства вины или сострадания.

   А потом начался бой, Палач стрелял в темноту, темнота в ответ выбрасывала из себя шелестящие пунктиры трассирующих пуль, и лежащее под ногами тело вообще потеряло всякое значение. Просто помеха.

   …Он все-таки заснул. Палач открыл глаза и огляделся. Машины Жука не было, но по улице вихляющей походкой, часто оглядываясь, двигалась тощая фигура.

   Бес. Что случилось? Почему он один? Или это Жук послал его вперед, чтобы убедиться, что все спокойно?

   Фигура Беса выражала усталость и нервное напряжение. Когда он остановился неподалеку от машины Палача и стал оглядываться, голова его двигалась рывками, как у птицы. Как у мокрой испуганной птицы.

   Палач щелкнул переключателем, фары его машины мигнули. Бес вздрогнул и почти бегом бросился к машине. Вначале к водительской двери, а потом, заметив повелительный жест Палача, правой передней.